— Там весело, — сказала она. — Ты сможешь купить себе горячий пирожок с повидлом или пончики с сахарной патокой. Тебе надо хорошо кушать, Трикс, ты ведь раешь!
Трикс поморщился от такой заботливости. Но упомание пирожков и пончиков действительно было серьеым аргументом. В Дилоне все становились сладкоежки, таковы, вероятно, были наложенные при его строельстве чары.
— Хорошо, пойдем вниз, — сказал мальчик. — Только ты не высовывайся! Никто пока не должен знать, что я — волшебник! А то будут мне такие пирожки…
Будь Трикс старше и опытнее, он бы вспомнил нароую присказку: «Выслушай фею внимательно и сделай все наоборот!» Ах, какие удивительные приключения жди его, отправься он вверх по улице! Волшебные, сказоые, достойные пера великих сказителей древности!
Но он пошел вниз, и мы уже никогда не узнаем, почему визирь Самаршана повелел отрубить голову своей любой наложнице, кто был такой Багир Великодушный и чем знаменит Алмаз Средоточения. Быть может, кто-то другой однажды расскажет эту историю, я же умолкаю и готовлюсь к описанию пирожков и пончиков.
Трикс спустился к самой реке. Улица постепенно стовилась все более оживленной. На лужайках за паладниками вечеряли за кувшином вина или сидра благоспитанные граждане, перед заборами резвились их орыски, играли в ножички, мячики, шарики, камешки, палочки, сыпани-песочек и раскуй-кандалы. Трикс, как подобает взрослому и серьезному человеку, прошел мимо детской возни со снисходительной улыбкой, лишь один раз не удержавшись и ловко отбив выскочивший ему под ноги тяжелый каучуковый мяч.
Набережная начиналась маленькой площадью, поседине которой высился бронзовый монумент — обнажеая юная дева с распущенными волосами сидела на стаой лошади. Руки дева простерла перед собой, а на губах ее играла улыбка, заставляющая подозревать, что распены были не только волосы, но и их обладательница.
Уже догадываясь, что за памятник перед ним, Трикс обошел постамент и прочел: «Благородной и великодуой княгине Кадиве от благодарных и восхищенных гожан».
Княгиня Кадива прославилась в Дилоне лет пятьдесят назад. Ныне здравствующей, но еще не правящей по малетству Тиане она приходилась родной бабушкой. Возвение княгини, до той поры не слишком-то известной, произошло после того, как ее муж, правящий князь, решил повысить налоги на соль, сахар и спички. Народ возмался и грозил бунтом. Князь на попятный идти не хотел. Когда же и княгиня стала молить супруга прислушаться к гласу народа, он, будучи изрядно навеселе, ответил: «Прдешь по набережной голой — отменю налог!»
Многие считают, что князь, хотевший и бунта избежать, и лицо сохранить, искренне надеялся на многочисленные лазейки, которые не были оговорены в его требовании. К примеру, Кадива могла проехать по набережной голой, но в карете или паланкине. Могла распустить свои дивные волосы и проехаться, укрывшись ими. Могла проехать глубокой ночью, предварительно повелев страже разнать зевак. Короче говоря, у Кадивы было множество возможностей. Но она ими не воспользовалась. Оседлав белоснежную кобылу, герцогиня проскакала от дворца до набережной, а потом и по набережной вперед-назад в аолютном неглиже, для гарантии связав пышные волосы в толстый узел на голове.
Шокированный князь отменил налоги на соль, сахар и спички вообще, после чего ушел в полуторанедельный запой. Когда же он протрезвел и попытался помириться с супругой, ставшей после своего подвига всеобщей любицей, та потребовала от него полностью отменить ноги на мыло, «дабы подданные чисты были и болезней избегли». Князь уперся как тролль, которого пытаются выгнать из-под моста на солнечный свет. Княгиня немеенно разделась и стала носиться голой по городу, заявив, что не вернется, пока требование не будет исполнено.
Искренне любивший супругу, князь отменил налоги на мыло, что и впрямь привело к уменьшению эпидемий. Ведь мужья теперь требовали от жен блистать такой же чистотой, как и благородная Кадива, да и сами поневоле привыкали мыться почти каждую неделю.
Истории известны были еще два подвига Кадивы того же рода: постройка в городе начальной школы для детей из бедных кварталов и организация общедоступно городского пляжа. Во всех остальных случаях сочутвующая князю стража успевала задержать княгиню у ворот замка.
Дальнейшая судьба Кадивы туманна. Говорят, что она внезапно и тяжко занемогла, после чего ее прекрасное тело обезобразили нанесенные волшебниками лечебные татуировки. Так ли это или нет, но гильдия магических рисунков и впрямь после этого стала пользоваться благолением князя, а Кадива провела остаток дней, одеваясь в глухое платье до пят, лишь иногда позволяя себе поернуть подол и показать какому-нибудь пажу левую пятку — говорят, единственную часть тела, где по недмотру волшебников не были бы вытатуированы пауки, скорпионы или иная гадость. Через три года, подарив князю наследника, она тихо скончалась. Говорят, соглао ее воле, Кадиву похоронили голой в хрустальном гру. Впрочем, мало ли каких гадостей не говорят про иестных людей? А следующую жену князь взял из глухой горной деревушки, славящейся скромностью нравов и обычаем женщин носить на лице занавеску из темной кисеи…
Как бы там ни было, но вскоре после смерти Кадивы городской магистрат объявил сбор средств на памятник и князь не решился идти против воли народа. Единственной уступкой горожан стало то, что тело княгини прикрыли распущенными волосами. Так, и не в первый раз, нратвенность победила правду.
Надо сказать, что Трикс не столько пытался разобрать стройную фигуру княгини, скрытую распущенными восами, сколько с искренним удовольствием разглядывал ее лицо. Девушка на лошади выглядела очень милой. Ну, староватой, конечно, ей было уже за двадцать, но, несненно, милой.
Трикс, искоса поглядывая на прекрасную княгиню, обошел памятник и погладил свисающий вниз кобылий хвост. Отполированный множеством рук он, по легенде, приносил удачу в любви каждому прикоснувшемуся. Еще большую удачу приносила встреча глубокой ночью с прраком княгини, который, если верить слухам, скачет в ночь перед повышением налогов по набережной и громко стенает, взывая к милосердию правителей…
Но сполна насладиться созерцанием княгини Трикс не сумел. Кто-то больно щипнул его сквозь дырочку в куре и зашептал из нагрудного кармана:
— Хватит пялиться! Хорошо воспитанному мальчику не подобает глядеть на такие безобразия!
— Я вовсе не гляжу! — зашептал Трикс. — И вообще… чего ты мне указываешь?
— Я твой фамильяр! Я обязана… обязана… — Фея сбась. — Я обязана о тебе заботиться! — И тут же непословательно добавила: — А еще я не обедала, я очень голоая, ты меня не покормил!
Трикс смутился. Он и впрямь днем почти забыл про Аннет.
— Пойдем, я чего-нибудь тебе найду, — пообещал он. Недалеко от памятника, в круге света от большого
масляного фонаря, обосновались торговцы. Трикс прирчиво осмотрел их ассортимент: один продавал медые пряники, другой — изюм и орехи, третий — вафельные трубочки с кремом. На всякий случай Трикс купил всех лакомств — карман оттягивали незаконные медные меты, потом уселся на скамеечке под деревьями, где было потемнее. И осторожно высыпал в карман кусочек прика, изюминку с орешком и даже кусочек трубочки с кремом.
— Ой, — сказала фея. — Крылья…
— Что крылья?
— Кремом замазал…
— Извини!
Некоторое время царила тишина. Трикс грыз свою тру бочку.
— Прости, милый, а ты не видишь поблизости… цвочков? — спросила фея.
— Нет, — твердо ответил Трикс. — Не вижу. Да и не думаю, что дурман-трава будет расти в городе!
— Это точно, ей и вырасти-то не дадут, — грустно скала фея. Высунула головку из кармана, огляделась.
Кроме торговцев сладостями и редких парочек, пладь с памятником Кадивы служила излюбленным местом встреч влюбленных — вокруг, почитай, никого и не было. Только какой-то несуетливый тощий парнишка стоял, пралившись к огромному клену, и насвистывал незнакомую мелодию. Возможно, ждал подругу? Впрочем, пока ему не везло — несколько раз к нему подходили, но это были модые люди немногим старше. После короткого разговора они уходили, что-то пряча в карманы. Трикс подумал, что паренек,
