Я протянул руку, она неохотно подала свою, и, по-
жимая, я почувствовал, что ее ладонь неестественно
узкая, какая-то ненормальная. Краем глаза заметил: у
нее нет большого и указательного пальцев, срезано на-
чисто чуть не пол-ладони, и — уродливый, узловатый
шрам. Это так не вязалось с ее хорошеньким, нежным,
светлым личиком, что мне стало не по себе. Эх, почему
же Ленька не предупредил! Оля, закусив губу, съежи-
лась и шмыгнула за стол; держа правую руку под ска-
тертью, принялась левой листать учебники. За весь ве-
чер она не сказала больше ни слова, не смотрела в на-
шу сторону, словно ее и не было тут.
— У вас много книг, Тоня. Можно посмотреть?
— Смотрите.
— «Алые паруса»! Дайте почитать.
— Ой, мы сами сегодня едва достали…
— У-у, жадины! — рявкнул Ленька.— У вас зи-
мой снегу не выпросишь!
— Это вы жадины! — напустилась на него Тамар-
97
7 Продолжение легенды
ка.— Ходит пять лет в одних и тех же штанах. Хоть
бы постыдился! Фу, дырки уже скоро будут! Работ-
ничек — не заработает на костюм! Пьяница, голо-
дранец!
— Сама ты голодранка!
— Кто? Я? Да я бы хотела, чтоб ты столько полу-
чал, сколько мы! Это же у вас бригада — шарашкина
контора!.. Тонька, покажи новое платье, которое ты
вчера купила.
— Вот. Хорошее?
Платье было замечательное, с большими лиловы-
ми цветами, воздушное, но очень простенькое, видно,
из какой-то дешевой материи.
— Хо-хо-хо! — закатился Ленька.— Ему цена —
пятьдесят рублей!
— Ду-у-рак! Это креп-де-флер. Что ты понимаешь!..
Ох, Тонька, надо было все-таки взять то шелковое за
пятьсот. Правда, дура, что не взяла?
Тамарка схватила с кровати гитару и на цыганский
манер запела звучным, звонким и чистым голосом:
Эх-х…
Да у нас денег — да куры не клюют!
Эх, цыганка! Эх, смуглянка!..
Хороша жизнь, когда ты сама себе хозяйка! Это только
считается, что муж да жена, да муж жену кормит. За-
знались вы, мужичье! Женщина, может быть, больше,
чем вы, зарабатывает и лучше, чем вы, живет. А он
возьмет да потом всю жизнь попрекает: я тебя, мол,
кормлю, я тебя осчастливил! Не выйду замуж! Зарабо-
тала сама — что хочу, то и сделаю. Вот справим себе
с Тоней бостоновые костюмы, лаковые туфли! А вы бу-
дете в рваных штанах щеголять. Тогда к нам не под-
ступись!
98
Эх!..
На Таганке,
Где вчера еще с тобой мы повстречались…
Она взметнула косицами — и по комнатушке слов-
но рассыпались солнечные зайчики. От нее брызгами
так и летели радость, энергия, смешинки. А она подми-
гивала, притопывала, и ее тонкое горло переливалось,
играло, как у соловья:
На Полянке,
Где вчера еще с тобой мы разошлись…
Оля в углу склонила низко голову и закрыла уши
ладонями. Из коридора «на огонек» заглянула толстая,
добродушная рожа с залихватским чубом, поводила
глазами, ухмыльнулась и исчезла. Ленька, разинув рот,
с нескрываемым восхищением пучил глаза на Тамар-
ку, а она приплясывала, пела, вертелась перед нами:
вот, мол, я какая, а что?
«ЭХ ВЫ, НОЧИ, МАТРОССКИЕ НОЧИ…»
Мы шли в темноте, спотыкались, хохотали. Тамар-
ка дурачилась вовсю, на весь поселок заливисто выво-
дила — я никогда не слышал таких голосов даже на
концертах:
Эх вы, ночи, матросские ночи,
Только ветер да море вокруг…
Было совсем темно: ни луны, ни звездочки. Я дер-
жал Тоню за локоть, чувствовал сквозь ее тонкое лило-
вое платье (надела впервые на танцы) тепло живой,
нежной руки; спотыкаясь о выбоины, мы валились
друг на дружку, смеялись, отставали.
— Тоня, вы откуда сами?
99
— Из-под Москвы, из Очакова — по Киевской до-
