ЛАСТОЧКИНО ГНЕЗДО
Машинистом на моем кране веселый и добродуш-
ный парень, Саша Гурзий. Это он улыбался мне из буд-
ки в первый день, следил за каждым моим шагом; что-
бы не придавить бестолкового, одуревшего новичка, по-
давал сигналы. В перерыве он спустился со своей
верхотуры, осмотрел крюк, постучал по бадье и добро-
душно улыбнулся:
— Как? Обвык? Долго еще я буду за тебя пережи-
вать? Чего ты с ними валандаешься, чистишь до по-
следнего комка? Ты соблюдай темпы! Видишь оче-
редь — отпускай нечищеные, потом почистишь. По-
нял? А вообще приходи к нам пить чай.
Его помощник — пожилой рыжеватый, почти лы-
сый Ефремович. Это — его отчество, все его так зовут.
Он очень педантичный человек, любитель почитать в
перерыве газету и потолковать о политике. Пока Саша
Гурзий весело орудует рычагами, Ефремович лазит по
всему крану, смазывает, выстукивает, спускается на
105
эстакаду и подбирает гайку, кусок троса и все тащит в
свою будку возле машины — там у него целый склад.
На всех кранах нехватка «пауков» — это специаль-
ные стальные петли для груза. А у Ефремовича под
будкой висит их целый ворох, как сбруя в конюшне у
хорошего хозяина. Похитить их невозможно, потому
что они над самой пропастью. Один только Ефремович
каким-то тайным способом извлекает их иногда и от-
дает взаймы за банку тавота или дефицитные болты,
предварительно детально обругав просителя.
Ефремович — большой философ. Однажды я не
сдержал размаха бадьи, хотел поскорее на весу «успо-
коить» ее, поскользнулся и упал. Ефремович спустил-
ся, отвел меня в сторону, и, несмотря на то что подъез-
жали машины, ждала бадья, не спеша начал:
— Как ты считаешь, дорогой мой: что вот у этой
машины самое главное?
— Мотор,— опешил я.
— Хорошо. Хорошо. А еще что?
— Руль? Колеса?
— Эх ты, «колеса»! А вот, допустим, если перебе-
гает дорогу несмышленый поросенок…
— Тормоза!— догадался я, нетерпеливо посматри-
вая на бадью и ничего не понимая.
— Так. Так… Подожди, не торопись. Значит, такой
у меня к тебе вопрос: тормоза всегда действуют безот-
казно или нет?
— Н-нет…
— Бывает, что и откажут?
— Бывает.
— Хорошо. А как ты полагаешь, у нашего крана
есть тормоза?
Вот оно что! Вот к чему он вел!
— Я понял!
— Молодец. Люблю смышленых людей. Теперь
106
еще покумекай сам, сопоставь вышесказанное с весом
бадьи — три тонны,— и многое тебе станет совсем яс-
ным. Милости просим еще раз к нам на чай!
И он спокойно удалился, волоча к себе в будку мо-
ток проволоки, который обронили арматурщики. В про-
должение всего диалога Саша Гурзий терпеливо сидел
наверху и улыбался. Уж он, наверно, изучил характер
Ефремовича!
Я решил воспользоваться полученным приглаше-
нием и пошел, то есть вскарабкался, в обеденный пере-
рыв на кран. Если на эстакаде была головокружитель-
ная высота, то здесь уже слова не подберешь. Желез-
ные лесенки, площадки, гудит ветер, вниз не смотри:
дрожат колени. Лезешь ввысь, как по пожарной лест-
нице, а от ветра дышать нечем.
В самой стреле, на выносе, над пропастью, как ла-
сточкино гнездо, вся остекленная, полная воздуха и
солнца, Сашина будка. Мягкое поворотное сиденье, ры-
чаги, приборы, радиоприемник «Москвич» на застлан-
ной белой салфеткой полочке, целая батарея электропе-
чек и… бурно и весело кипящий чайник на обыкновен-
ной плитке.
Над чаем священнодействовал Ефремович. Он до-
стал из сундучка три пузатые чашки с цветочками,
блюдца, тарелочку с маслом, батон с изюмом, накрыл
газетой трансформатор высокого напряжения, располо-
жил все на нем, как на столе, любовно, в полной сим-
метрии, щипчиками наколол сахару и пригласил
«к столу». Мне, как почетному гостю, уступили мягкое
сиденье.
— Послушаем музычку?
— Пожалуй.
— Как в ресторане «Байкал». Свежий воздух и
художественные пейзажи! — сказал Саша, включая
приемник.— Вот дрянь коробка, а хватает все звер-
107
ски, потому что у нас антенна чуть ли не возле Луны.
Живем, как в мировом пространстве. Что послушаем,
