работают.
Да. Вот так, Толя, строят коммунистическое бу-
дущее!
КТО ЖЕ ОНИ?
Это я такой слабый и беспомощный. Это для меня
столько страхов и тяжестей. Наши бетонщики посиль-
нее меня, они работают, словно копают огород или ру-
бят дрова,— размеренно, с шутками, без особого на-
пряжения. Они должны были быть стальными, если
бы они не были простыми девчатами.
Тоня с соколиными бровями. Итак, есть
две Тони на свете: одна на танцах, а другая в блоке.
Тут она молчаливая, размеренная; она работает толь-
ко на вибраторе и на самых ответственных местах: по
углам, под стенками, среди особо сложных арматурных
сплетений. Даша очень уважает ее и никогда не бра-
нит. На месте Тони я бы уже протянул ноги.
— Как ты можешь все время на вибраторе?!
— Он меня слушается. Я даже не напрягаюсь: он
сам ходит, только направляй.
— А вытаскивать?
— Ну что ж, физкультура полезна! Да ты попро-
буй, как я, поучись. Он же живой, с характером! Да-
вай становись, пока бадьи нет…
Тоня отличается от других и тем, что она стройная
и изящная — да-да, изящная! — даже в этом мед-
вежьем комбинезоне и резиновых сапожищах. Я не
знаю, как она умудряется это делать. Другие девуш-
ки как узлы, как медведи, а она тоненькая, комбине-
зон сидит на ней, как влитый, на руке часы «Победа».
Она и заляпана меньше, и руки у нее не изуродованы…
117
Иногда она поднимает раскрасневшееся лицо с вы-
бившимися из-под косынки растрепанными волосами
и со дна клетки смотрит в небо. Мы встречаемся взгля-
дами, мне наверху хочется выпрямиться, ухарски по-
править чуб, а она смотрит серьезно, будто спрашивает
о чем-то загадочно. Потом улыбнется дружески и снова
наклоняется.
Эти взгляды — наша тайна. Никто не замечает их.
Тоня и не подозревает, как они держат меня…
Валя Середа. Она родом из Бодайбо. Мать-оди-
ночка. Курносая, скуластая, плотная и пресимпатич-
ная! Я еще не видел, чтобы она хмурилась, нервнича-
ла или с кем-нибудь поссорилась. Утопает в бетоне,
запуталась в проводах, набрала полные сапоги рас-
твора, тянет изо всех сил вибратор и щебечет там
внизу:
— Ой, де-евочки-и! А мой Вовка сегодня говорит:
«Мама! А в цирке клоун делал вот так. Я, как вырасту,
пойду в клоуны!»
Она щебечет и щебечет о самых разных пустяках,
и это не надоедает — наоборот, кажется: уйди она — и
в блоке станет пусто.
— Де-вочки-и! Я и забыла: в наш магазин привез-
ли огурцы, хорошие, малосольные, объеденье! Скорее
берите, пока есть. Я могу взять, кому надо?
Она очень любит петь. Наша первая запевала. Чуть
передышка, а то и в работе — заведет тонко, звонко,
а другие подхватят, медленно тянут вибраторы, шерен-
гой идут от стены к стене и поют…
Тася-медвежонок.Она маленькая, круглая,
добрая и хорошенькая, только руки у нее страшные —
большущие, рабочие, красные. Закутанная и завязан-
ная, как шар, даже лицо закрывает платком, чтобы не
лупилось. Она недавно вышла замуж за скрепериста.
Время от времени Тася, деловито пыхтя, караб-
118
кается по арматуре на стену и, закрывшись от солнца
ладонью, высматривает: где там, вдали, на плотине
скрепер ее мужа? Увидит, расцветет и бултыхнется
обратно в бетон.
А иногда в блоке поднимается суматоха и визг:
— Тася! Тася! Иди скорее! Толя пришел!
Это значит, что скрепер проходил рядом и муж вы-
скочил, забежал на секунду. Он, стройный и белоку-
рый парень, весь перемазанный мазутом, пахнущий
солидолом, стоит на лестнице, улыбается. Тася шари-
ком катится к нему; возьмутся за руки, стоят и смот-
рят друг другу в глаза.
И какая бы ни была спешка, даже сама грозная
змея Дашка отпускает на три минуты Тасю, хоть и
ворчит:
— Иди, холера, такая-сякая, иди целуйся со своим
Толей!..
И я завидую Толе. Я тоже Толя, но не тот…
Дашка-змея. Наша звеньевая — самая злая и
самая крикливая из девчат. Она дебелая, крепкая, слов-
но железная. Лет ей под тридцать. Лицо конопатое,
зубы желтые, в ушах серьги — ни дать ни взять, ка-
кая-нибудь деревенская бабенка. Но она прошла курсы
и работала трактористкой, каменщицей, она строи-
ла в Москве дома на Песчаной улице, была на Ста-
линградской ГЭС. Это бой-баба, и она — мое прокля-
тие. Ни секунды не дает отдохнуть, ни одного ласково-
