Ефремович? Индию или Европу?
Я не знал, пить ли мне чай или восхищаться. С кра-
на открывался необозримый вид на ангарские дали, и
птицы летали ниже нашей будки; люди внизу полза-
ли, как муравьи. Я только заикнулся, а Саша востор-
женно принялся расписывать свой кран: объяснял
принцип действия, геометрию углов выноса стрелы, по-
обещал, что мы обязательно полезем на верхотуру, к
самому флагу; он гордился своей машиной, он был
влюблен в нее и ужасно рад, что кто-то другой тоже ин-
тересуется.
Уже прощаясь, я решился задать им тот же вопрос,
что и Генке:
— Слушайте, я не могу приписывать. До меня ра-
ботали здесь другие. Что они делали? Помогите!
Саша задумчиво улыбнулся, забарабанил пальца-
ми по поручням:
— Наивный ты все-таки, Толя. О таких вещах как-
то не принято говорить. Ну что? И нам приписывают…
Нет, от тебя мы не зависим. Но, если в перерыве нам
удастся перекинуть один-другой пакет арматуры, это
уж наш калым.
— Это награда за сверхурочный труд. Она исполь-
зована на покупку приемника,— назидательно сказал
Ефремович.
— Но все-таки калым, Ефремович?
— Мы с тобой еще не имеем коммунистической
сознательности. Приписки — зло строительства,— ска-
зал Ефремович.— Они разъедают, подобно червю, ду-
шу даже самого чистого человека. Будь здесь ангелы,
и они, возможно, приписывали бы. Человек любит ко-
пейку. Даже если она нетрудовая.
— Все это так, Ефремович. Но что же мне делать?
108
— Гони их в шею,— сказал Ефремович.
Саша захохотал, а я махнул рукой и начал спу-
скаться. Я решился! В тот же день я не поставил ни
одного лишнего крестика. «Рвач с золотыми зубами»
уничтожил меня взглядом. Грустный «00-77» стал еще
грустнее. На другой день я заметил, что работается
легче, без напряжения, и обрадовался. Но… было при-
нято семьдесят машин. Дальше — шестьдесят. По-
том — сорок.
Они удрали! Занаряженные под наш кран, некото-
рые шоферы делали для виду одну — две ходки и
уезжали на другие участки, где им приписывали.
Бригада начала задыхаться без бетона. Где бетон?
Где бетон? Я молчал. И только я да крановщик знали,
в чем дело. На других участках машины стояли очере-
дями.
А Генка-цыган как ни в чем не бывало возил себе
и улыбался ослепительной улыбкой:
— Говоришь, калыму не даешь, так я слышал?
Чудак, вам же хуже. Какой у вас будет процент, ты по-
думал? Нет, ты припиши, припиши, да только не да-
ром. Пойми! Ты припишешь ему, он для тебя на все
готов: домой отвезет как начальника, утром на рабо-
ту привезет, дров тебе надо — дровишек подбросит,
бензину тебе — на! Надо уметь пользоваться, а не вра-
гов наживать!
Да. Так я обрел первых врагов и крепко навредил
бригаде… Нет, я ничего не понимаю.
ВСЕ ЗА ОДНОГО
В мои обязанности входит закрывать бадью, когда
она возвращается из блока пустая. В первый день ры-
жий Николай делал это в блоке сам, но там бадья ка-
чается, «ходит», это опасно и трудно. У нее есть в дни-
109
ще створки. Нажать рычаг — и створки сдвигаются.
Со второго дня это стал делать я.
— Нас-собачился, ну и хв-ватит филонить! — «про-
инструктировал» меня Николай.
И вот однажды случилось такое, что мне и сейчас
вспомнить жутко.
В ту смену бетонировали только мы, и все самосва-
лы волей-неволей сбились у меня. Была такая же
сумасшедшая работа, как в первые дни. Я бросался к
рычагу, всем телом наваливался, захлопывал створки,
орал шоферу «Валяй!», крановщику «Вира!», был
возбужден, и хотелось петь.
Как я закрутился, как я забыл — кран рванул оче-
редную бадью, поднял над эстакадой… и вдруг створки
распахнулись, и страшным потоком вся многотонная
масса бетона рухнула из бадьи на помост, так что гром
разнесся и перила задрожали. Хорошо еще, что побли-
зости никого не оказалось! После «философского
объяснения» Ефремовича я держался подальше от ба-
дьи, когда ее трогал кран.
Саша поболтал в воздухе пустой бадьей — из нее
вывалились остатки — и тяжело ухнул ее на настил,
рядом с горой бетона.
Я схватился за голову. Бежали мастера, кто-то ко-
стил матом, кто-то мне что-то доказывал… Шел бетон!
Ведь как шел бетон!
Все остановилось из-за меня одного. Сигналили са-
