роге.
— А как сюда попали?
— А как все. Села да поехала.
— И у вас там семья осталась?
— Осталась! У нас там семейка большая. Восемь
дочек, папка, мама.
— Восемь дочек?!
— Ага. Я самая старшая, а те все — мал мала мень-
ше. Весело! Как запищат: мамка, дай! Хоть из дому
беги!
— И вы убежали?
— Ну что ж, надо как-то определяться. Теперь им
легче: я четыреста рублей посылаю…
Она запнулась, словно сказала что-то не так, и с
легкой досадой перевела разговор:
— Мне нравится тут, на стройке… А вам? Вы уже
привыкли? Николай, дурак, тогда даже не объяснил
вам, что делать. Пришел, говорит: он с образованием,
пусть сам башкой покумекает. Мы уж его ругали…
А вы справились; видим, ничего, парень понимает.
— Какая вы непохожая…
— На кого?
— На себя. Когда вы в блоке, в комбинезоне, вы со-
всем другая, бетонщица! А вот сейчас — тонкая, кра-
сивая, нарядная.
— Да? — грустно-насмешливо спросила она.—
Лучше не надо говорить комплименты… Давайте дого-
ним их? Бегом!
На асфальте у школы толпа жужжала, как всегда.
Казалось, тут собралась вся молодежь стройки. Откуда
берутся силы? Наработались за день до чертиков, ноги
бы только вытянуть и лежать,— нет, еще гладят пла-
тья, уходят чуть не до утра на танцы, пляшут до голо-
вокружения. Пиликали гармошки, кто-то навеселе «от-
100
калывал номера», путались какие-то морячки — отку-
да только они взялись? Мы кружились и кружились в
темноте, почти наугад, и опять пахло сеном и дымком,
шаркали по асфальту сотни ног. А потом шли домой,
опять дурачились, мешали людям спать. На пустыре
подошли к бурятам. Тамарка дерзко разорвала круг,
схватила соседей под руки и пошла вместе с ними,
сразу попав в ногу и в тон, как будто век танцевала
«йохар»…
Расставаться не хотелось, было так хорошо! Прово-
жали девушек в самое общежитие. Тамарка пихнула
Леньку на бочку с мелом, и он выпачкал руки. Мы
устали смеяться и петь — даже в груди заболело.
Дверь открыла Оля — с синими кругами под глаза-
ми, серьезная; левой рукой она потирала лоб; на столе
лежали заляпанные чернилами учебники. Тамара
ушла на кухню.
— Ну как мы только завтра бетонить будем? —
сказала Тоня, устало швыряя на кровать косынку, пла-
точек.— Спа-ать будет хотеться… И все равно… хо-
рошо.
Она посмотрела синими глазами будто мне в самую
душу. Будто мы что-то знаем, а другие не знают, глу-
пые. И она тихо спросила:
— Правда?
— Правда.
— Ну, идите. Можете помыть руки и убирайтесь.
Марш!
Мы с Ленькой вошли в кухню. Тамарка стояла у
плиты и высыпала из кулька остатки вермишели. Она
тут почему-то сразу осунулась, поблекла, на лбу про-
резались морщины, и только теперь я с удивлением
заметил, какая она бледная и худая — кости так и тор-
чат. Устало взглянула на нас и серьезно сказала:
— Ну что же, веником вас гнать, что ли?
101
Мы попрощались и вышли. Стало почему-то невесе-
ло. Здесь, на лестничной площадке, у двери с таблич-
кой «4», я спросил Леньку:
— А что же это Оля? Что у нее с рукой?
— Да… работала на циркулярке — и отхватило.
Славная девочка, так жалко! Никто за ней не ухажи-
вает. Она решила выучиться, работу бросила. Видел —
занимается. Тамарка ее держит, работает за двоих. Хо-
рохорятся: «Мы! Креп-де-флер!», — а сами вермишель
трескают… Пошли домой. Спасибо этому дому, пойдем
к другому.
ДРУЗЬЯ И ВРАГИ
Так что прикажете делать, когда шофер подходит,
смотрит просящими глазами и говорит:
— Припиши там… пару, а?
На машине «00-39» сидит тип, чем-то напоминаю-
щий дядю Костю — проводника в поезде: такие же
стреляющие, нахальные глаза, только злее, увереннее,
и во рту золотые зубы. Сделав ровно десять рейсов, он
затормозил, открыл дверцу и осведомился:
— Ну-ка, сколько у меня?.. Че-го-о? А по моему
счету уже двенадцать.
— Да нет же, десять. Вот.
— Странно ты считаешь!.. Поставь, поставь двена-
