очередь построились.
Я не верил своим глазам. Ленька шел впереди, за-
брасывал удочку и клал ее на воду. Я сейчас же брал,
тянул — и снимал бычка. Это было ни на что не похо-
же. После первой же сотни такое однообразное, неве-
роятное ужение превратилось просто в машинальную
работу. Дергали, дергали — ну что редиску в огороде!
Ухи мы наелись до отвала, а потом спали на горя-
чих камнях.
Я проснулся первый. Становилось уже прохладно.
Ленька вкусно храпел, широкогрудый, мускулистый,
как Геркулес в Пушкинском музее. По-прежнему стоя-
ла тишина, шуршали камешки, и Ангара бесшумным
миражем неслась мимо.
Вдали сквозь дымку я только теперь заметил кро-
хотные силуэты шести портальных кранов; крайний —
мой… Точка, островок, пятачок культуры в этом не-
тронутом, диком мире. И меня сюда занесло. Выдер-
жу ли?
Опять меня замутило. Вспомнил про уху, и стало
гадко: в ней плавали разваренные головы, плавники,
а мы хлебали, хрустели головами. Не надо было мне
столько есть… Да, я в школе брал первые места на со-
ревнованиях, а тут оказалось, что я просто малявка.
Вот Леньке дай в руки ружье да ржавый крючок и пу-
сти его на год, на два в тайгу — и он проживет, ничего
ему не страшно; мир для него — дом родной, и строй-
ка для него — игрушка. А я…
От заходящего солнца Ангара отливала лиловым,
зеленым, золотилась. Это было фантастично. Большие
рыбины играли, бултыхались то там, то тут. Над соп-
133
ками огненными крыльями раскинулись вечерние об-
лака. И чем краше становилось вокруг, тем тревожнее
бежали мои мысли.
— Ленька, вставай, пошли, пошли домой!
— Что с тобой?
— Ничего. Пошли домой.
— Да на тебе лица нет! Что случилось?
— Да ничего же! Тошнит…
— Ну-у… Ухи объелся. Погоди, бычков подловим
и пойдем.
— Не хочу бычков! Идем сейчас же! — Я сказал
это таким неожиданно капризным тоном, что самому
стало стыдно, а Ленька захлопал глазами.
Мы пошли через луг к сопкам. На этом лугу росли
мириады фиалок. Меня морозило, мутило, и вдруг ди-
кая резь в животе заставила согнуться.
— Что? — спросил Ленька.
— Давай нарвем фиалок…
— Девушкам? Да? — обрадовался Ленька.— Вот
это придумал!
Он, ничего не подозревая, рвал фиалки целыми пуч-
ками. У меня фиолетовые круги плыли перед глазами,
но я держался. Шли медленно и к закату солнца до-
брались до склона. Здесь новый приступ боли и тошно-
ты заставил меня отбросить букет прочь и присесть на
камень.
Ленька перепугался, засуетился, что-то говорил, а
я заорал:
— Иди вперед! Я отдохну. Иди вперед, говорю!
Он деликатно пошел вперед, поднялся по склону, с
минуту маячил его силуэт с удочками на фоне темнею-
щего неба и исчез.
Я, обессилевший, весь в холодном поту, немного от-
дышавшись, пополз за ним. Ленька сидел, поджидая
меня, в траве. Отсюда открывался, как и с портального
134
крана, необозримый вид на серебристую ленту Анга-
ры, на необъятные вечерние дали, покрытые тайгой
сопки.
— Ленька, Ленька! — сказал я, задыхаясь.— До-
стань мне денег! Я уеду в Москву. Я вышлю тебе отту-
да, клянусь, честное слово!
— Ах, ты! — прошептал Ленька.— Да что же с то-
бой? Толик, да что ты?
— Достань мне денег, прошу тебя, умоляю тебя!
Я уеду сегодня, сейчас же, я не могу так больше, я не
могу! Я домой хочу!
— Ну-ну… Да не надо, успокойся! Это тебе бычки…
— Выбрось их, я не могу их видеть!
Он взглянул на меня и послушно бросил связку
бычков в траву.
— Ленька, мне нужны деньги! Ленька, Ленечка,
голубчик! Двести рублей на общий билет, иначе я пеш-
ком побегу. Я не гожусь, я пропаду. К черту! К черту!
Двести рублей!
Ленька облапил меня за плечи ласково и неуклю-
же.
— Толик, родной!.. Да ведь денег-то… нет. Нет де-
нег. Ни у кого нет. Достать нельзя… Потерпи. Ты пере-
силь себя. Ах ты боже мой! Держись, пересиль. Пони-
маешь? Тебе плохо, а ты упрись. Ну, поругайся…
Слышь, хочешь — ударь меня? Бей! Ну, бей! Не бойся,
мне ничего!
Он уже не знал, как вести себя, что сказать мне, ка-
призному, избалованному дитяти, как ответить на та-
