Вэньцзин увидела, что мне стало лучше, и силы тоже вернулись к ней, как будто наши тела связаны, в глазах заиграл огонек. Водитель тут же стал ее первой жертвой, она затеяла с ним свою привычную трескотню, и уже через три минуты они во всю обсуждали индекс Доу Джонса.
Я не успела моргнуть, как Вэньцзин уже уговорила его дать ей порулить, похоже, она уже уболтала водителя до умопомешательства, причем, в тяжёлой форме, и если бы это было в любом другом месте, я бы и глазом не моргнула, но такие шуточки в машине с тремя пассажирами на эстакаде — это уже было слишком. Слава богу, Вэньцзин осталась в здравом уме и сказала водителю: 'Ты же понимаешь, что мы шутим, как я здесь рулить буду, вот сейчас отъедем куда-нибудь в места побезлюдней, там ты мне дашь покататься!'
Мое бедное сердце выдавало под 120 ударов в минуту.
Вдруг вокруг стало ни души, это даже стало напоминать пейзажи из 'Ляо Чжая'[14]. Вэнь Цзин вновь напомнила о своём желании порулить, однако на этот раз водитель уже был настороже; похоже, он успел немного придти в себя. Он поинтересовался, есть ли у неё права. 'Ну всё, это конец',— подумалось мне. Права Вэньцзин получила ещё давно: в своё время она 'задружила' с шофёром отца и всё время приставала к нему с тем, чтобы он поучил её водить машину, и постепенно этот юнец оказался в дьявольских когтях Вэньцзин. Что она только не вытворяла с машиной, иногда она была вся расцарапана так, что напоминала картину Ван Гога, а папин водитель только умилённо улыбался и тратил собственные деньги на ремонт и автоэмали. Вот так у Вэньцзин и появились права.
Вэньцзин возбуждённо, словно невеста перед свадьбой, схватила руль и надавила на педаль газа. Когда я посмотрела на спидометр, на нём уже красовалось трёхзначное число, все начали искать ремни, чтобы пристегнуться, а затем с каменными лицами наблюдать за Вэньцзин, которая, видимо, решила, что она за штурвалом самолёта.
Мы ещё дальше уезжали в пустоши: не то что людей, уже и деревьев видно не было. Я думала, откуда в Пекине такие места взялись, а Вэньцзин, от вида этих пейзажей, похоже, возбудилась ещё больше и стала было подпрыгивать на водительском сиденье: 'Линь Лань, неплохо я вожу, да?' Я как можно скорее ответила: 'Точно-точно, простым людям далеко до тебя'. Конечно, это было совсем не так, но я знаю Вэньцзин, знаю её такой же стервозный, как и у меня, характер. Если бы я сказала, что она плохо водит, то она бы, наверное, выжала из машины ещё километров 30, и тогда наш самолёт уже превратился бы в летающую тарелку. Я посмотрела на Гу Сяобэя, он молчал, опустив голову так, что волосы закрыли его лицо и глаза. Яо Шаньшань по-прежнему оставалась крепостью — вылитая жена премьер-министра в самолёте.
7
Когда наш самолёт уже был готов ко взлёту, вдруг раздался скрежет, машина начала ходить юзом влево-вправо и в конце концов остановилась. Вэньцзин, как будто, не желая мириться с фактом превращения летающей тарелки обратно в машину, продолжала крепко сжимать руль. Шофёр опять впал в ступор и лишь глупо посмеивался.
Сзади подъехала машина, где был Байсун с народом. Выйдя из машины, он поинтересовался, всё ли в порядке.
Народ сначала пытался выяснить, что с машиной, потом Байсун позвонил отцу и сказал: 'Пап, у нас машина сломалась'.
Когда я открыла глаза, было уже 10 утра, голова болела, как будто по ней били палками, а в желудке было так пусто, что я готова была съесть целую свинью. Ну или хотя бы поросёнка. Я включила телефон и лёжа на кровати думала, где бы мне взять поросёнка. Пока я лёжа пускала слюни, телефон зазвонил — это была Вэйвэй. Я вдруг вспомнила, что договорилась с Вэйвэй сходить сегодня в одно рекламное агентство. Я поспешно приняла вызов и услышала пронзительный, не то как у певицы, не то как у свиньи, которую режут, голос Вэйвэй: 'Линь Лань! Ты меня кинула!'
Я сразу стал извиняться, кивая и раскланиваясь, лишь потом сообразив, что Вэйвэй всё равно меня не видит.
Положив трубку, я встала с кровати, быстро накрасилась и уложила волосы, вышла на улицу и взяла машину до 'Яньша'[15]. Сев в машину я сказала водителю, чтобы он ехал быстро — как самолёт. Таксист повернулся и посмотрел на меня с таким выражением лица, как будто перед ним сидела говорящая жаба.
В машине я опять уснула — как я уже сказала, у меня нет хобби, кроме сна и кино, в такси кино не посмотришь, так что я решила поспать.
Когда вчера приехал папа Байсуна, шёл уже третий час ночи, впрочем, мы уже к тому времени нагулялись, и все разъехались по домам. Гу Сяобэй с Байсуном проводили своих голубок. Скромница Жасминчик по-прежнему изображала из себя саму невинность, а Байсун смотрел на неё с придыханием. Яо Шаньшань оставалась крепостью, Гу Сяобэй стоял рядом с ней, опустив голову, словно искал упавший бумажник. Затем он поднял голову и сказал, что проводит её. Яо Шаньшань, улыбнувшись, соласилась. Яо Шаньшань действительно красива: красные губы, белые зубы, четкие брови и ясные глаза; девочки, про которых обычно говорят, что они 'ничего', рядом с ней смотрелись бы просто чушками. При виде её улыбки даже у меня кровь начинала двигаться быстрее. Так что Гу Сяобэю на этот раз действительно попалась мышиная королева.
После того как Яо Шаньшань села в машину, Гу Сяобэй обернулся и сказал: 'Линь Лань, тебе стоит задуматься над своим характером, не изменишься — сама же потом страдать будешь'.
Я смотрела на Гу Сяобэя: его интонация была очень серьёзной, однако в его глаза играли густыми нежными красками — такими же нежными, как его волосы после душа, точь в точь, как когда мы встречались. Хотя что за глупости, он же теперь парень Мисс университета, настоящий рыцарь прелестного цветка. Я сегодня точно выпила лишнего.
Вэньцзин ещё была одурманена вождением летающей тарелки, стояла, размахивая руками и пританцовывая. Я села в машину отца Байсуна и сразу уснула, поскольку знала, что дядюшка Янь попросит водителя отвезти меня домой.
Дома мама спросила меня: 'Как погуляла?' 'Отлично, просто супер'. Мама взглянула на меня и утвердительно сказала: 'Значит плохо'. Мама считает, что я хорошо погуляла, если я ей беспрестанно рассказываю, что сегодня делала, в какую минуту и секунду, сколько раз ходила в туалет, сколько выпила глотков воды, кто у нас полный козёл, а кто офигенный чувак. А если я молчу и не прыгаю от счастья, то значит всё плохо. 'Нет, я отлично погуляла'.
Я зашла в ванную, включила нагреватель, вода с бульканьем полилась. Я села на корточки и заплакала, сначала тихонько, как воришка, боясь, что мама услышит, а потом открыла кран на полную и громко зарыдала. Плача, я взглянула на льющуюся воду, и подумала, сколько же нам за эту воду набежит, после чего зарыдала ещё горестнее.
8
Когда я подъехала к кафе, в котором мы договорились встретиться, Вэйвэй уже стояла у входа — её лицо казалось серым, как скала. За ней стоял хозяин кафе с лицом грустным, как будто ему кто-то двести юаней не вернул. Он, наверное, думал, кто же поставил ему у входа этого Кинг-Конга в женском обличье, он же так всех клиентов лишится. Я решила спасти беднягу, забрав Кинг-Конга с собой.
Вэйвэй всё с тем же каменным лицом повезла меня на своей 'Хонде' в одно рекламное агентство — и я опять ощутила себя в самолёте. За десять с небольшим часов я в Пекине три раза слетала на самолёте — не правда ли семимильными шагами идёт модернизация страны?
