Пойдёт?'
Лу Сюй улыбнулся чистой улыбкой школьника и сказал: 'Вэйвэй, если всё так, как Вы говорите, то никаких проблем. Затем он повернулся ко мне: 'Линь Лань, ты можешь приходить в любое время. Кстати, я буду твоим непосредственным начальником, надеюсь, мы сработаемся'.
Он протянул руку, и я поторопилась поскорее её пожать, а при этом думала про себя: 'Шесть тысяч! Целых шесть тысяч!'.
10
Ну вот, теперь я тоже представитель рабочего класса. Правда, хоть воротничок белый. Как подумаешь — так аж на душе волнительно становится. Это состояние взволнованности и возбуждения продлилось у меня не одну неделю. Лу Сюй даже похвалил меня, он сказал, что я очень самоотверженно работаю, а моя креативность неисчерпаема, как река Хуанхэ во время разлива. В ответ я пнула его и сообщила, что у него явные проблемы со стилистикой. Он только хихикнул, как воришка, расправил осанку, встряхнул головой и с особенно серьёзным видом посмотрел на меня взглядом начальника — ну просто лапочка.
Каждое утро я ездила на работу, на работе — с 9 до 5, а ещё то и дело приходилось с этим мазохистом Лу Сюем оставаться на ночь работать сверхурочно. Когда у Лу Сюя кончались идеи, он становился просто невыносим: он начинал, как лев лапой, бешено теребить волосы, в результате, его голова становилась взъерошенной, как у Такуи Кимуры[18]. Но это мазохист оказался ещё и садистом: он не давал мне возвращаться домой, впрочем за сверхурочные платили очень хорошо. Я ничего и не говорила, просто убивала с ним время.
Я обнаружила, что вошла в доселе неведомое состояние работы, причём я действительно выкладывалась, чего со мной почти никогда не случается. Даже после возвращения домой я брала рекламный план и продолжала думать над идеями. Думая, я водила своими куриными лапками в воздухе, мотала головой, как будто описывала великие планы государственного строительства. Поначалу мама очень обрадовалась таким переменам. Старушка даже как-то сказала: 'Линь Лань, ты теперь хоть на человека стала похожа'. Вот это новости, а все двадцать лет до этого что за неведомую зверюшку ты растила? Но маме не дал ответить звонок Лу Сюя. У Лу Сюя точно не все дома: всё время звонит по ночам, причём больше всего любит звонить часа в два-три, то есть как раз когда звонят все телефонные маньяки[19]. Мама как раз и подумала, что я нарвалась на какого-нибудь проходимца, и теперь он по ночам до меня домогается, она уже приготовилась позвать отца, чтобы он разобрался с этим делом. Я сказала, что это звонок по работе. Мама выпучила на меня глаза, как будто я какое-то привидение. Однако моя мама очень любит Лу Сюя. Однажды он приходил к нам за какими-то документами. Мама как услышала, что это мой начальник, сразу бросилась наливать чай и обслуживать его. Лу Сюй — хороший актёр, к тому же красив и воспитан, поэтому в маминых глазах он сразу оставил о себе хорошее впечатление. А я сидела рядом и пришёптывала: 'Слабо тебе так же, как в офисе, показать своё дряное поведение?' Лу Сюй пил мамин чай, поглядывая на меня с коварной улыбкой — ну разве не лапочка?
С тех пор на его звонки всегда отвечала мама, так что я тут не при чём. Мама с особой заботой приветствовала его, словно сына, уехавшего на учёбу за границу. В тот момент в моём сердце раздавался крик: 'Не меня ли ты двадцать лет назад родила, что-то я не замечала таких нежностей по отношению ко мне!' Я становилась рядом и как можно громче глотала воду, выражая своё чрезвычайное негодование. Но для мамы в тот момент я была просто воздухом.
Однако от бесчисленных ночных телефонных атак Лу Сюя в конце концов не выдержала и моя мама. Но это же звонил её любимый сынуля, как она могла что-то сказать? Она только с горечью и обидой в глазах посмотрела на меня, да так, что у меня сжалось сердце, и сказала: 'У меня скоро будет нервное истощение'. На самом деле, не то что мама, я сама уже плохо сдерживалась: не начальник, а вампир какой-то! После этого я сразу купила маме, а заодно, и себе десять с лишним пачек разных успокоительных и нейролептиков, но потом я вспомнила, что в наше время очень много рекламы таких препаратов, которыми потом люди травятся. Ненавижу уродов, которые это делают! Сказав это про себя, я подумала, что я ведь тоже рекламщик, недавно у нас был ролик про средство от комаров, так я из него такое сделала, что, судя по рекламе, от него не только комары, но и самолёты должны падать.
Мне сразу стало жаль её. Целыми днями ходит мертвенно бледная по гостиной, зовёшь её, а она через пять секунд медленно отвечает: 'Что такое?',— прямо как та девочка из 'Звонка'. Так не пойдёт, подумала я, и побежала рассказывать обо всём Лу Сюю, а также о том, что мне нужно написать заявление о предоставлении служебного общежития. При этом я говорила очень вежливо, но в душе потирала ладони: 'Попробуй только не согласиться, я ж тебя прямо здесь прибью'. Он согласился, даже не думая,— класс!
Когда, вернувшись, я сказала маме, что переезжаю, она тут же подскочила на кресле, и начала носиться сломя голову, собирая мои вещи. Её движения были точными и стремительными — просто настоящий спайдер-вумэн. Было такое ощущение, что она вот-вот скажет: 'Скорее уходи и больше не возвращайся'. Какое же это нервное истощение, это как раз наоборот. Замуж не выдала, а уже за врата гонит — что ж это за мать? Вдруг я вспомнила, как часто мама, сделав лицо, как будто, полное ненависти, говорила мне: 'Что ж это за ребёнок?' Ну вот ещё, ребёнок-то не мой, что ж вы с меня-то спрашиваете?
11
Когда мы с Лу Сюем пошли подавать заявление на предоставление общежития, нас встретила весьма манерная дамочка, буддийского спокойствия у которой было ещё поболее, чем у Вэйвэй. Но всё прошло удачно; всё время, пока мы были у неё в кабинете, она даже ни разу на меня не посмотрела, только сказала, что ещё есть комната — номер 302 в шестом корпусе. У Лу Сюя сразу вытянулось лицо. На выходе он сказал мне:
— Теперь мы соседи.
— А?
— Какая досада.
Я не поняла, но он объяснил:
— Ещё напьешься, приставать ко мне начнёшь!
После такого меня вышибло на полдня — это вроде как моя реплика, в конце концов, кто из нас мужик? Когда я оклемалась и собралась было наброситься на него, его уже и след простыл. Потом у меня до самого обеда в горле ком стоял, вот козёл!
Переезжала я так, что во всём районе как будто землетрясение было. Самое главное, что я готова была на всё, лишь бы заставить грузчиков забрать мою ненаглядную кроватку. Я стояла у грузовика и, размахивая руками, призывала их быть осторожнее с моими вещами — этакая генерал на передовой, отдающая команды. Тётушки нашего двора всё время дёргали маму за рукав и возбуждённо приговаривали: 'Наконец-то вышла замуж, наконец-то вышла!' — при этом казалось, что они готовы расплакаться, как будто, сами наконец-то замуж вышли. У мамы вытянулось лицо, и лишь спустя некоторое время она ответила: 'Не вышла, просто одна немого поживёт'.
Когда я закончила с переездом, был уже девятый час, я очень устала и лежала на кровати без движения, как деревянный истукан. У меня всё болело: шея, руки, ноги — как будто меня затащили в тёмный переулок и поколотили. Я лежала и думала, как же меня угораздило из более чем двухсот метров переехать в это место, где, дай бог, несколько десятков будет.
Пока я думала, зазвонил телефон, мне очень не хотелось отвечать, я продолжила лежать,
