Часть V
Трое в одном веке
Что наша жизнь?
«Игра», — ответит любой, кто слышал знаменитую арию, а кто ее не слышал, все равно ответит то же самое. И будут правы. Только до какой степени наша жизнь — игра, навряд ли они могут себе даже представить. Сегодня это более всех понимают ученые, которые исследуют устройство и работу мозга.
На моем столе лежит книга, изданная в 1990 году в серии «Классики мировой науки». Это труды великого российского ученого Николая Александровича Бернштейна. В послесловии академически сдержанно говорится, что его работы «оказали большое влияние на развитие физиологии, психологии, биологии, кибернетики, философии естествознания». Не слабо, правда же? Лет пять назад в Америке и Германии прошли большие международные конференции в честь столетия этого ученого. Уже несколько научных книг и несчетное количество статей посвящено его идеям. На обеих этих конференциях был его ученик, которого молодые ученые издали оглядывали с почтительным изумлением, довольно различимо шепча друг другу: «Он знал его при жизни, это фантастика!» Только Россия, похоже, все еще не может осознать, что в ней родился и жил загнанный и непризнанный при жизни гений, идеи которого уже давно проходят во всех университетах мира как классические.
Гений жил в Москве, в густо населенной коммунальной квартире на улице Щукина. Жил очень бедно, ибо был давным-давно уже уволен отовсюду. Все лаборатории его (он основал их несколько) были закрыты еще в пятидесятом году. Пенсия была ничтожно маленькой. Он почти всегда был весел и похоже, что счастлив. Он работал, и работа подвигалась.
Никак я не могу сообразить, с чего бы мне начать, чтоб соблюсти какую-нибудь иллюзорную последовательность изложения. Несколько последних лет жизни Николая Александровича я к нему довольно часто приходил, и это мне сейчас мешает. В памяти всплывает длинный и запущенный коридор коммуналки (вся эта квартира некогда принадлежала его отцу, очень известному московскому психиатру — вот и начало).
Психиатр Бернштейн основал в Москве лечебное заведение, позже ставшее зловещим символом советской психиатрии под именем Института Сербского. Но интересно, что основан он был с прямо противоположной целью — для психиатрической помощи больным, оказавшимся почему-либо в полиции. Потому и квартира отца была неподалеку от этой клиники. Николай Александрович закончил медицинский факультет университета, служил военврачом в Красной армии, а в начале двадцатых пошел работать в Институт труда, созданный романтиком и энтузиастом поэтом Гастевым для научной подготовки прекрасного светлого будущего (убит, как и такие же другие). Начинающий физиолог Бернштейн занялся изучением движений (а конкретно — ударами молотка по зубилу). Ибо как именно строит мозг и нервная система любое человеческое действие — известно еще не было (а досконально — не известно и посейчас). Николай Александрович изобрел несколько методик изучения движений, занялся тем, что проще именовать биомеханикой. И преуспел: в тридцатые — он уже доктор наук, профессор, основатель нескольких лабораторий. В тридцать шестом он пишет книгу, в которой обсуждает все известные гипотезы работы мозга и — со спокойной твердостью вступает в резкую полемику с идеями своего великого коллеги Павлова. Книга эта света не увидела совсем не потому, что Павлов был уже канонизирован как единственный и непререкаемый авторитет, эта беда произошла чуть позже. Книга не вышла в свет из-за немыслимого (на сегодняшний наш взгляд) благородства ее автора: Павлов умер в том году, полемизировать с покойным оппонентом молодой Бернштейн считает для себя непристойным и задерживает выход книги, уже доведенной до верстки, оставалось только сделать переплет. В этом виде сохранилась книга до сегодняшнего дня.
Очень обидно, потому что еще в конце двадцатых, изучая всякие движения, молодой физиолог походя делает открытие, пятнадцатью годами позже принесшее мировую славу Норберту Винеру, отцу кибернетики. Он вводит понятие обратной связи — непрерывного сообщения в мозг о результате каждого мельчайшего действия. Сегодня — это классические азы любого управляющего устройства. Под названием «сенсорная коррекция» (слова понятны, правда же?) это впервые было введено в научный обиход.
А теперь я сделаю довольно длинный экскурс в историю познания мозга, чтобы очевидней стало, как велик прорыв вперед, совершенный изгнанным отовсюду затворником с улицы Щукина. Я просто- напросто надергаю куски из своей давней книжки «Чудеса и трагедии черного ящика» — она и привела меня когда-то к Николаю Александровичу Бернштейну, за что я до сих пор благодарю судьбу и тех приятелей-ученых, что меня туда отправили.
Если совсем издалека, то следует начать с Декарта. Это он в своем семнадцатом веке внес в познание мозга первую очень значимую идею. Он наткнулся на нее, гуляя в парке, где стояли статуи- автоматы. В гроте — фигура купальщицы, убегающей при приближении человека; а если к некоторым статуям приближаться спереди, они окатывали водой. Простейшие механические автоматы натолкнули Декарта на понятие (впервые) о рефлексе. Что означает — отражение, и наши действия — это отражение, реакция на те события, что происходят во внешнем мире. Так, ощутив жар от огня, некие жизненные силы, передаваясь по нервам, как вода — по трубкам садовых статуй, сообщают мозгу о том, что руку следует отдернуть. С помощью давления тех же жизненных сил (замените это современными словами «нервный импульс», и все станет на свои места) мозг заставляет руку отдернуться. Точно так же Декарт трактует и все человеческие поступки. При виде страшного предмета, изображение которого возникает в мозгу, пишет
