арийцами и с их помощью улучшить породу немецких сверхчеловеков. Первые опыты и первый отбор было решено проделать с украинскими националистами, собранными в лагере Ламсдорф. Далее — цитата из воспоминаний Тимофея Марко:
«Украинским пленным начали выдавать сладкий кофе, мармелад и маргарин к хлебу, кусочек сала к обеденному гороховому супу. Приступили к обмену изношенных мундиров. За короткий срок украинский лагерь уподобился скорее какой-то опереточной армии, чем лагерю польских военнопленных. На нас надели французские береты и плащи, чешские мундиры, английские брюки, можно было даже увидеть мундиры пожарных из какой-то оккупированной страны».
Однажды утром все были выгнаны на плац, выстроены в одну шеренгу (процедура длилась несколько часов, каждый барак строился отдельно), и группа офицеров СС принялась медленно ходить вдоль шеренги.
— Выйди ты, — время от времени говорил один из офицеров, и вышедшего из строя немедленно отводили в сторону. Явно выбирались высокие широкоплечие здоровяки, уже пронесся по рядам пугливый слух, что это отбирают пленных для работы в шахтах. Все нервничали и напряженно молчали.
О, вот где настоящий казак, — один из офицеров указал на Тимофея Марко. Остальные согласились, и Тимофею Марко приказали выйти из строя. Всего из почти шестидесяти тысяч украинцев было отобрано к вечеру шестьсот человек. Их отвели в барак, где стояли скамейки и столы, а в уборных были отдельные кабинки, что поразило пленных более всего. Утром их накормили так отменно, что даже ярые оптимисты заподозрили неладное в своей дальнейшей судьбе.
А пару дней спустя в одной из комнат их барака обосновалась комиссия, состоявшая из эсэсовцев и нескольких врачей в белых халатах и с медицинскими инструментами — нечто вроде комиссии по приему в армию, как немедленно согласились пленные.
В комнату входили по одному. Держали коротко, не более минуты. Вышедшие рассказали, что им заглядывали в рот, измеряли головы, осматривали руки, плечи и ступни, испытывали крепость зубов, смотрели уши. Как лошадям на ярмарке, злобно сказал кто-то. Чего хотят?
День был холодный, многие сходили за одеялами, чтоб не окоченеть в очереди, но дрожали все равно — уже от волнения. Тимофей Марко, когда пришла его очередь, на своем слабом немецком извинился за свою дрожь от холода.
— Да, да, — согласился врач, подходя к нему ближе и тут же залезая пальцами ему в рот. — О, какой здоровяк! — восхитился он, показывая коллеге десны и безупречно крепкие ровные зубы. Коллега восхитился тоже и с дружелюбным одобрением потрепал Тимофея Марко по могучему крутому плечу.
А ближе к ночи выяснилось, что судьба шестисот отобранных действительно решалась этой комиссией: их признали полноценными арийцами с правом жениться на немецких женщинах и обзаводиться детьми. Чем больше, тем похвальней. Они были отобраны, как племенные кони или быки. Соответственно это означало свободу и совершенно иную новую жизнь.
Выйдя из комнаты, где заседала комиссия, Тимофей Марко, не разговаривая ни с кем, быстро ушел в глубь барака. Там он заперся в уборной и с боязливой аккуратностью (руки еще дрожали) разрезал бритвой незаметную тонкую нитку, больно впившуюся ему в кожицу члена. Перед самой комиссией, минут всего за десять (но сейчас уже невыносимо было больно), он в этой же кабинке натянул кожу на головку члена и, сжав зубы, натуго захлестнул ее ниткой. Ибо на восьмой день своего рождения юный Саломон Штраус, как и полагается в приличных еврейских семьях, был обрезан, и сегодня это могло стоить ему жизни. Молодой портной из Львова, офицер Добровольческой роты польской армии, Саломон Штраус был тяжело ранен в сентябре тридцать девятого года и прямо с поля боя доставлен в госпиталь для военнопленных. Где-то далеко позади была учеба в еврейской религиозной школе, а после — театральная студия, где он играл казаков и украинских парубков-красавцев. Как он был теперь благодарен режиссеру Ионе Зингеру, который неукоснительно требовал знания всех обрядов и ритуалов, чтобы никакая неточность жестов не испортила роли! Позади было давнее вступление в коммунистическую партию.
Забавно, что именно последнее побудило Саломона Штрауса с первых дней плена думать о перемене личности. Как-то получилось, что о поголовном уничтожении евреев он еще не знал (точнее — слышал краем уха, но разум отказывался верить), а об отношении к коммунистам — уже знал. Именно это заставило его придумать себе новое имя, вспомнить все казацкие и украинские песни, что когда-то пел со сцены, и, конечно, — отпустить висячие усы и закурить классический чубук.
Уже давно среди военнопленных были выловлены все евреи: кто объявился сам по приказу выйти из строя, кого выдала внешность, кого — оставшиеся документы, кого — соседи по бараку, кого — баня. Однажды, чтобы не идти в баню со всеми, Саломон Штраус имитировал случайное падение с трехметровой высоты с мешком зерна в руках. Чудом он тогда не покалечился, но ведь и все его теперешнее существование было сплошным и зыбким чудом. А комиссия в Ламсдорфе была, похоже, последним из смертельных испытаний. Теперь он числился не только полноценным арийцем, но и улучшателем породы сверхлюдей — за эту роль молодой портной Саломон Штраус вскоре взялся с немалым усердием. Однако же вернемся к изложению событий по порядку.
Дальнейшая жизнь новоиспеченных арийцев была продумана пунктуально и педантично: прежде всего им предстояло обрести какую-нибудь рабочую профессию, чтобы достойно и усердно трудиться на благо рейха.
Итак, Тимофей Марко прилежно и успешно обучается ремеслу токаря, избирается старостой общей группы украинцев и белорусов, тоже ставших арийцами, даже порою забывает о своем еврейском происхождении. Но счастлив он не оттого, что спасся, и не от успеха у немецких девушек, а оттого (сейчас это смешно и странно), что находит среди немцев тайных единомышленников-коммунистов. Не нам, впрочем, иронизировать над высоким повальным заблуждением тех лет. Ибо люди эти жизнь готовы были положить (и клали) за свою приверженность идее.
И Тимофей Марко в один из последних дней февраля сорок первого года снова решился на смертельный риск. В их школу приехал человек для вербовки добровольцев в тайно формируемую украинскую армию.
— Ибо, — доверительно сообщил он старосте украинцев Тимофею Марко, — через несколько месяцев Германия нападет на Советский Союз, план молниеносной кампании уже разработан. И мы, украинцы, — сказал он Тимофею Марко, — мы должны пойти с Адольфом Гитлером против москалей и жидов. Я говорю вам это строго по секрету, ибо вижу вас насквозь и доверяю, как самому себе.
В тот же вечер группа коммунистов единодушно решила, что они обязаны предупредить советское правительство. Рискнуть собой, поехав в Вену в консульство, вызвался Тимофей Марко. Зная, что за этим зданием наверняка следят, и понимая, чем рискует именно он, Саломон Штраус мысленно успокаивал себя в поезде замечательной фразой: «Это необходимо, а значит — нечего бояться». Он твердил эту нехитрую мысль, как заклинание, и она поддерживала его.
Советскому консулу он сразу сказал, что он член коммунистической партии Западной Украины, что он еврей, попавший в плен в сентябрьских боях и чудом уцелевший. Консул молча слушал и записывал его слова, а после встал и пригласил в кабинет еще одного сотрудника, тот тоже принялся записывать услышанное. Когда Саломон Штраус им сказал, что имеет достоверные сведения о скором нападении Германии на Советский Союз, оба они бросили свои авторучки и ошарашенно уставились на него. Саломон Штраус продолжал невозмутимо излагать подробности недавнего разговора и закончил тем, что именно ему предложено формировать отряд в освободительную украинскую армию «СС — Галиция». Ни один из собеседников не улыбнулся необычности ситуации.
Так бывший портной Саломон Штраус оказался одним из первых, кто пытался предупредить Советский Союз о неминуемой и скорой войне. Выйдя из консульства и отойдя на безопасное расстояние, он ощутил такой невероятный прилив счастья от выполнения партийного долга, что еще много лет помнил это острое чувство.
Дальше было всякое и разное в его причудливой и неспокойной жизни. Отряд сформировали без него, а он закончил школу и был послан в город Винер-Нойштадт, где на авиационных заводах работали несколько тысяч пленных и перемещенных украинцев, белорусов, русских и поляков. Спустя год ариец Тимофей Марко был уже освобожденным от работы официальным опекуном всех этих рабочих разных национальностей (а были еще сербы, хорваты и другие). Он так и назывался — опекун, такая была должность по защите интересов этих свезенных сюда рабов, он мог просить и жаловаться от их имени.
