его дела — они и впрямь были в ужасном состоянии. Тут инженер повеселел и с жаром принялся за лодки. Вскоре ими были потоплены два больших египетских корабля. Возникшая легенда о сверхтайном оружии израильтян послужила веским доводом для выхода Египта из войны.
Ужасно хочется еще раз процитировать словарь на букве «а», где сказано об авантюре. Только я иную лучше расскажу историю — уже о мирном времени. Эфраима Ильина срочно привлекли к решению очередной неразрешимой проблемы, и теперь он вдумчиво читал статьи об экономике коммунистической Румынии. Там было множество евреев, жаждавших уехать в Израиль, но те, кто осмеливался подать заявление, получал немедленный безоговорочный отказ. Следовало как-то сговориться на правительственном уровне, однако же о доступе туда не было ни единой идеи. Явятся к нам сами, надо только разыскать их интерес, бормотал Эфраим ради собственного ободрения.
Румыния после войны остро нуждалась в восстановлении своих нефтепромыслов, разрушенных бомбами союзников. Но оборудование ей никто не продавал, с ним и без того было трудно в послевоенной Европе, а с коммунистическим государством из черного списка связываться и вовсе никто не хотел. Поэтому, когда некая посредническая контора «Катарина» (Ильин организовывал ее с азартом и тщанием) объявила, что готова поставить всяческие дефицитные трубы, с Ильиным охотно согласились встретиться какие-то высокие румынские люди. А что плата за это — выезд евреев, их нисколько не смутило. Вообще надо заметить, что Советский Союз был последним, кто понял, что евреями можно и нужно торговать, а коммунисты братских республик это сообразили много ранее.
— Они еще и деньги заплатили, — сказал Эфраим, — до чего порядочные люди! Их на это, правда, вынудил один итальянский банк, там были у меня приятели, но они почти не уворачивались.
Оборудование закупили в Германии и переправили в Швецию, румыны даже съездили удостовериться, что это чудо совершилось, и сполна выполнили свое устное обещание: в Израиль были выпущены из Румынии сто пятьдесят тысяч евреев.
И здесь весьма немаловажная деталь: в самом начале всей этой затеи посольство Израиля в Румынии получило тайную телеграмму от тогдашнего руководителя израильской разведки. Он уведомлял, что все мероприятие Ильин должен делать на свой страх и риск: если случится что-нибудь, Израиль от него откажется. Ибо уж очень велико было количество различных незаконных действий, которые не мог не совершить Ильин, прокручивая эти авантюры. По законам нескольких стран, в которых эти игры проходили, зарабатывал Ильин и его напарники — десятки лет тюрьмы.
Я спрашивал Эфраима уже не раз: а как его воспринимали — нет, не крупные коммерческие или политические люди, а все то отребье человеческое, с коим он не мог не связываться в разные периоды и в разных затеях. Эфраим от меня отмахивался, но не отрицал, что было много этого отребья. Они меня уважали, коротко отвечал он, я всегда исполнял свои обещания. Но мелочи какие-то просачивались изредка в его историях, и ясно становилось, как непросто жил он в эти годы.
Колеся по Европе во время Войны за независимость, те несколько людей, с которыми сотрудничал Ильин, попутно не отказывались от покупок или сделок, приносивших доход, — на приобретение оружия тратились несметные деньги, и порой их удавалось добывать на месте. В этом помогал время от времени их группе один бывший нацист (единственный, кого в своих рассказах Ильин назвал «грязным типом»), которому даже купили паспорт гражданина Чили — чтобы он мог повсюду ездить. И как-то этот тип предложил купить задешево в какой-то немецкой деревне партию бриллиантов и картины. Ехать явно выпадало Ильину (о его осведомленной страсти к живописи я еще потом расскажу). А в холле гостиницы он встретил своего старинного приятеля, одного из лучших в мире специалистов по бриллиантам, и тот немедля согласился ехать вместе. А в деревне бриллианты запросто к ним принесли в двух шапках, а еще были скатанные в трубку холсты. Глянув на камни, спутник Эфраима схватился за сердце и упал без сознания. Эфраим на машине скорой помощи довез его до Брюсселя, он пришел в себя только через сутки, но лежал в больнице много дольше. Он узнал бельгийскую огранку бриллиантов, ранее принадлежавших знакомым ему евреям — все они сгинули бесследно в газовых камерах. Картины, очевидно, были того же происхождения.
А разных продавцов награбленного еврейского имущества встречал Эфраим и потом — бывали среди них даже евреи, добавил он с омерзением.
Закончилась Война за независимость, Израиль выстоял, солдат невидимого фронта Ильин получил награду с исчерпывающе лаконичным названием — «Орден героизма».
— Почему металлурги Югославии не поставят мне памятник? — как-то на выпивке задумчиво и скромно спросил Ильин. — Ведь я на столько лет обеспечил их работой!
— А нефтяники Румынии? — согласился я в ответ.
Принять участие в создании своей страны с нуля Эфраим собирался медленно и основательно: он думал и осматривался вокруг. Тем более что оставались еще разные дела, которые держали его в Европе. За что приняться, он пока что не решил. Но он того не знал (а понял это много позже), что уже давно он был любимцем у судьбы. За то, быть может, что всегда умел услышать ее самый тихий голос. Потому и уцелел ведь, потому и жив был, а не валялся где-нибудь в тюрьме или еще хуже — бездыханный и простреленный насквозь. А случаи — они посыльные судьбы, они ее курьеры, надо только обладать талантом их увидеть в той толпе случайностей, что сопровождают жизнь любого человека.
Сосед Эфраима по вагонному купе был американцем, он ехал в Грецию по поручению патрона. Шеф его был некий Кайзер, и поскольку это имя было мне лично до поры неизвестно, то я предположу то же самое и про тебя, читатель, и про Кайзера немного поясню. Это американский миллиардер, владелец судостроительного концерна. В годы мировой войны с его верфей почти ежедневно сходил в воду пароход большого водоизмещения, построены им были тысячи судов, огромный флот. А кроме того, был у него большой автомобильный завод, и спутник Ильина ехал сейчас в Грецию присмотреть возможности постройки такого же завода там. Наверняка уже читатель догадался, что после недлинного разговора с Эфраимом Ильиным этот посыльный изменил маршрут, и они принялись искать такое место в Израиле. Оставалось две мелочи: убедить самого Кайзера и найти в себе решимость заново рискнуть всеми собственными средствами. Во всех своих былых мероприятиях Эфраим поступал довольно одинаково: советовался с грамотным банкиром, после чего все делал вопреки. Но тут (уже он прилетел в Америку) решил он испросить благословения у самого Любавического ребе. И ребе сказал ему совершенно неожиданные слова:
— Смотри, — сказал он, — Бог никогда не оставлял тебя, тебе всегда везло, а значит, повезет и сейчас. Но главное, что, даже если ты прогоришь и разоришься, — деньги ведь останутся не где-нибудь, а в Израиле. И Богу это, безусловно, интересно.
А с Кайзером сумел Эфраим сговориться очень быстро. Человек этот вложил в послевоенный, только-только становящийся на ноги Израиль сто миллионов долларов. А сам Ильин туда добавил все, что имел, — играть так играть.
Затея оправдалась с блеском. Нам сегодня странно даже думать, что в начале пятидесятых годов, полвека назад, Израиль поставлял отменные автомобили (джипы) — в добрый десяток разных стран. Доходы от машин составляли чуть не треть доходов от израильского экспорта. Двадцать джипов в день выпускал завод «Кайзер — Ильин».
Куда все это делось? Темная история, и я о ней подробней не расспрашивал. По некоей простой причине — по простой тактичности, ибо Эфраиму об этом явно больно говорить. Все люди, о которых он по ходу разговора вспоминает, удостаиваются замечательно высоких оценок (о соратниках по еврейскому подполью, например: «Сейчас уже матери таких детей не рожают, испортилась машина»), и только о социалистах тех годов он даже говорить не хочет, на лице его — брезгливость и обида за страну. Каким-то образом это его детище было задушено, и вмиг Израиль перестал быть автомобильной державой: один завод Эфраим продал армии (там сейчас делают танки), а второй — неслышно захирел.
Избыть обиду и тоску Ильин отправился в Европу. И судьба, следившая за ним пристально и пристрастно, позаботилась о новой случайности. В небольшой журнальной статье Эфраим прочитал, как несколько состоятельных людей в самом начале двадцатого века скинулись по небольшой сумме и закупили множество полотен у молодых и неизвестных художников. Они договорились десять лет беречь эти полотна, а потом только пустить в продажу. И называлось это предприятие отменно: «Шкура неубитого медведя». А когда минул договорный срок, то оказалось, что стоимость хранимой живописи повысилась в пятьдесят раз.
