столицы приезжали! Из заграницы даже!
– Это, конечно, меняет дело… – Смирнов наклонился к Митрофану и, понизив голос до шепота, сказал: – Теперь я понял… Она собрала компромат на Папу Римского, и Ватикан приказал ее убрать.
– Все ржешь, – упрекнул его Голушко. – А, между тем, версия моя не лишена смысла…
– Афродиту убил кто-то из ее подружек. Узнал, что она собирается линять из страны, и кокнул, потому что смертельно ненавидел… – Смирнов взял тарелку в руки и вылил остатки супа прямо в рот. – Либо Афродита знала, что ее хотят убить, и поэтому надумала бежать за границу… Все просто, Митя! И не надо придумывать версии позаковыристее! Мы и так топчемся на месте…
– Завтра будут готовы результат графологической экспертизы, это может что-то дать.
– Тогда подождем до завтра…
В этот момент в кармане Смирнова запиликал мобильник (мелодия играла знакомая, кажется, это была песня бабок-ежек из мультика «Летучий корабль»).
– Ведьма моя звонит, – не глядя на дисплей, сказал Леха. – Я персонально для Люськи эту мелодию поставил…
– Не будешь отвечать?
– Зачем? Я знаю, что она скажет… – Он поджал губы, сузил глаза и стал удивительно похож на свою супругу. – К нам мама в коем веке пришла, а ты шляешься черт-те где…
– Но если она на самом деле к вам редко ходит, так что ж ты шляешься? Мог бы уважить тещу…
– Два раза в неделю, это, по-твоему, редко? – насупился Леха. – Главное, зачем: как придет, сразу к телеку садится? Она дома, что ли, посмотреть его не может?
– Вдруг у нее свой сломан…
– Я тоже так думал, поэтому купил ей на день рождения телек «Шарп» и дециметровую антенну. Две недели ее не видел… А на третью приперлась!
– На следующий день рождения подари ей спутниковую тарелку.
– Хорошая мысль, – буркнул Леха, поднимаясь с табурета. – Ладно, пошел я. Мои мегеры без меня, наверное, извелись все – погрызть некого!
– Ну давай, до завтра.
– Да, пока!
Проводив Леху до двери, Митрофан вернулся в кухню. Вымыл посуду – чего никогда до этого не делал. Затем протер плиту, стол, подоконник, что тоже не входило в число его обязанностей – так повелось, что всю домашнюю работу в семье Голушко выполнял отец. Митя только мусор выкидывал и половики тряс, иногда красил окна (у Василия от запаха краски кружилась голова), менял лампочки, ходил в подвал за картошкой, к остальным же делам отец сына не допускал, говорил, что после него приходится перемывать тарелки и перестирывать белье…
Митрофан осмотрел кухню пристальным взором, пытаясь найти еще один участок для уборки, но, как назло, все сверкало чистотой, даже окно. Значит, придется возвращаться в комнату – не сидеть же тут до прихода отца… Или посидеть? Не до ночи же тот будет блондить!
«Трус, – тут же укорил себя Митрофан. – Жалкая ничтожная личность! Бабы испугался…»
Устыдившись своей трусости, Голушко решительно вышел из кухни. Тоже выдумал, робеть перед маленькой шлюшкой! Бандюков с пушками никогда не боялся, а тут нате вам, какой-то пигалицы испужался!
Когда он вошел в комнату, «пигалица» сидела на диване и смотрела телевизор. Показывали фильм «Место встречи изменить нельзя».
Митрофан опустился в самое дальнее от дивана кресло, уставился в голубой экран. Он понимал, что надо что-то сказать, но решительно не знал, что именно. Поговорить о погоде, о ценах на бензин? Рассказать милицейскую байку, пошлый анекдот, сказку про белого бычка? Поинтересоваться самочувствием, настроением, планами на будущее? Черт, черт, черт, все не то!
– Хотите есть? – выпалил Митрофан, устав ломать голову.
– Нет, спасибо…
Ну почему она не сказала «да»? Тогда не пришлось бы Митрофану думать над вторым вопросом, он просто пошел бы на кухню, поставил на газ кастрюлю с супом, красиво нарезал хлеб, выложил майонез в пиалу, достал серебряную ложку, салфетки, перечницу… Потом перелил щи в глубокую тарелку, поставил ее на поднос, затем расставил бы на нем пиалку, перечницу, солонку, положил салфетку, на нее вилку… О! Как много времени это могло занять! Полчаса – не меньше! А там, глядишь, и Базиль бы вернулся…
– Может, чаю? – уже ни на что не надеясь, спросил Митрофан.
– С удовольствием, – ответила она, оторвавшись от экрана.
Слава тебе господи! Хоть от этого не отказалась!
– Я сейчас организую, – с нескрываемой радостью воскликнул Голушко. – Айн момент…
На самом деле чай он собирался готовить не меньше четверти часа. Кипятить воду, мыть заварной чайник, перекладывать варенье из полупорционной суповой тарелки в «розетку», красиво укладывать на тарелке крекеры… Пожалуй, эти манипуляции могут занять даже двадцать минут!
Он только успел ополоснуть чайник, когда гостья (хоть и званная, но в сто раз хуже татарина!) появилась на пороге кухни со словами:
– Вам помочь?
– Нет, я справлюсь… А вы кино смотрите…
– Там реклама началась, а я ее не люблю…
– Я тоже, – болтнул Митрофан, но тут же замолк – побоявшись, что мамзель расценит его «я тоже», как приглашение к дружеской беседе, к которой он пока был морально не готов.
– Можно, я сяду? – спросила она и, не дождавшись ответа, уселась на табурет.
– Садитесь, – запоздало разрешил Митрофан. – Вы чай с чем пьете?
– С чем угодно. С конфетами, например…
– У нас их нет, – радостно сообщил он, – но я могу сходить за ними в магазин…
– Не стоит беспокоиться… Варенье я тоже люблю, – она указала глазами на тарелку с вишневым вареньем.
– Хорошо, – согласился Голушко, сопроводив свое согласие тяжким вздохом. – Только это уже засахарилось… Я с балкона новую банку принесу…
– Валяйте.
Митрофан кинулся вон из кухни.
– Здесь тоже есть выход на лоджию, – услышал он насмешливый голос за спиной.
– Эта дверь забаррикадирована с той стороны, – выкрутился он. – Старой тумбочкой… Не пройдешь!
Пробормотав сию глупость, Голушко отправился на балкон окружным путем – через комнату. Там он долго гремел банками с краской, изображая поиски, хотя испокон веку варенье в их доме стояло на одном и том же месте: в той самой тумбочке, которая якобы перегораживала выход на лоджию.
Когда он вернулся в кухню, обнимая банку с вареньем, Марго протирала стол посудным полотенцем.
– Вы что делаете? Зачем? Это же…
– Старая футболка.
– Нет, это полотенце!
– Полотенец с рукавами не бывает… – Она взяла из его рук банку, поставила ее в мойку и тоже протерла. – У вас в шифоньере лежит целый рулон «вафельного» материала. Завтра я сошью вам новые полотенца… Кстати, – она подошла к подоконнику, провела пальцем по его поверхности. – Стол и прочие поверхности не надо протирать жирной губкой для посуды… – Марго обернулась, посмотрела ему прямо в глаза. – И разговаривать со мной, если не хотите…
– Не понял…
– Вы торчали в кухне полчаса, лишь бы не входить в комнату, где сидела я… Терли стол, подоконник, хотя раньше этого не делали…
– С чего вы взяли?
– Я вижу, – она продемонстрировала ему жирный палец.
