— Ты слишком самонадеян, ийлур, — прошипело дитя Шейниры, — уж поверь, ты не в том положении, чтобы тебя бояться.
Он быстро сунул руку в карман, достал оттуда свернутую в тугой мячик тряпицу, а затем с силой прижал ее к лицу ийлура, зажимая рот и нос.
Дар-Теен рванулся, успел услышать вопль маленькой Андоли — «Нет! Не-ет!» — и вдруг накатилась темнота, неожиданно и совершенно безболезненно.
… Шлеп. Шлеп.
Веки стали тяжелыми, словно губки, напитанные водицей.
Но толку открывать глаза, когда вокруг все равно темно и ровным счетом ничего невидно?
Шлеп. Шлеп… Шлеп.
Дар-Теен потянул всей грудью воздух. Отчего-то дышать было тяжело, словно он разучился это делать. Уставившись в кромешный мрак, ийлур представил себе, как рядом, на глиняную плошку, одна за другой падают капли.
Шлеп.
Он пошевелил затекшими руками, все еще стянутыми за спиной — немедленно отозвалась растревоженная рана, перед глазами словно кровью плеснули, а затем поплыли разноцветные пятнышки.
— Андоли, — тихо позвал Дар-Теен, — Андоли…
Никто не отозвался, и ийлур от всего сердца выругался в темноту, поминая всех синхов Эртинойса, и их претемную матушку заодно.
Выходит, он был один, в плену у выживших чудом детей Шейниры. О том, что они могли сделать с маленькой бескрылой элеаной, Дар-Теен предпочитал пока не думать и вовсе.
— Эй! — уже громче позвал он, ни на что не надеясь, — эй, кто-нибудь!
Но зов его был услышан.
Зашуршала сдвигаемая в сторону легкая дверь, по утоптанному песчаному полу тут же разостлалось бледно-желтое покрывальце света — исковерканное черной тенью синха. Да-да, здесь они даже не пытались скрывать собственное происхождение: капюшоны отправились назад, за спину, а кафтаны сменили традиционные долгополые альсунеи, чем-то похожие на одеяние жрецов Фэнтара.
— Очнулся, — холодно констатировал синх, — чего орешь?
Ийлур окинул тюремщика хмурым взглядом.
— Развяжите меня. Я уже говорил, что не шпион. Говорил, что должен встретиться с темной жрицей, ийлурой, служащей Шейнире… Во имя Покровителей, почему вы не верите мне?
Синх лишь качнул большой головой.
— Мы поверим тебе, ийлур. Сразу после того, как скажешь всю правду.
— Я и так говорю всю правду! — рявкнул Дар-Теен, — вы здесь что, все умом повредились?!!
Синх грациозно отступил к двери, освобождая дорогу двум другим, и они, не церемонясь, подняли Дар-Теена и поволокли прочь из темной комнаты. На свет, туда, где рядом с камином на деревянном столике были аккуратно разложены лезвия самой разнообразной формы.
— А, вот как, — ийлур присвистнул, — значит, вы собираетесь только так вытягивать из меня признание?
Ему не ответили, подтащив к короткому, вбитому в землю столбу. На потемневшем от времени и сырости дереве красовались ржавые обручи, затягивающиеся болтами. Дар-Теен только и успел, что подровнять каблуком физиономию одного из синхов — а затем на шее сомкнулось железо. Ийлур оказался намертво пристегнутым к деревяхе, руки были по-прежнему скручены за спиной, а ноги… Впрочем, ноги тоже пришпилили к полу железными скобами.
— Где Андоли? — спросил он, — где элеана, которая была со мной?!! Почему вы молчите?
Синхи развернулись и шмыгнули прочь, словно крысы при виде полыхающего факела.
Дар-Теен остался один, совершенно обездвиженный и лишенный надежды на освобождение.
— Мать вашу, — буркнул он, оглядывая помещение, — твари шейнировы!
Комнатка была маленькой, шагов семь по диагонали. Кроме камина и пыточных приспособлений синхов в ней находились: широкая скамья, кособокое плетеное креслице, словно украденное из гостиницы, и ведро — «наверное, с водой».
— Отпустите меня! — заорал Дар-Теен во всю силу легких, — вы ничего нового от меня все равно не узнаете, шейнирово отродье!..
И умолк.
Ибо в помещении появились новые действующие лица. Три синха в глубоко надвинутых на лица капюшонах. Один прошествовал к креслицу и устроился там, сложив руки на коленях и закинув ногу за ногу, а двое других придвинулись к Дар-Теену.
— Я уже все сказал. Еще в лесу, — ийлур досадливо поморщился, — что еще вы хотите узнать?
— Мы хотим всего лишь удостовериться, что ты не шпион, — спокойно ответил синх и занялся перекладыванием инструментов, очевидно, выбирая наиболее подходящий к случаю.
— Если бы я был шпионом, на кой мне лезть в Дикие земли?
— Мы не знаем. Пока не знаем.
Дар-Теен глянул в сторону третьего синха — тот сидел неподвижно.
«Воистину, Шейнировы твари», — ийлур невольно отстранился, когда ему под нос сунули остро заточенное фигурное лезвие.
— Мы, синхи, — начал палач, — очень хорошо изучили строение тела ийлуров. Надеюсь, теперь ты расскажешь все, как есть.
— Да ничего я тебе не расскажу, — вконец озверел Дар-Теен, — хоть на куски меня разрежь…
— Что ж, — опечалился синх, — возможно, именно это мне и придется сделать.
И, почти не размахиваясь, вогнал лезвие в плечо.
Это было… странное ощущение. Как будто спину окатили кипятком — синх и вправду изумительно знал, где какое сухожилие располагается.
— Что с Андоли? — сквозь зубы выдохнул Дар-Теен, — что вы с ней сделали, твари?
— Это
Дар-Теен зажмурился — глаза жгли слезы. Словно в один миг все то, что копилось так долго — отчаяние, безысходность, горечь утраты — собрались вместе.
«А ведь они меня и вправду зарежут», — мысль эта оказалась ясной, как день, — «и не будет уже ничего. Ни пирамиды, ни исправленных ошибок… Ни-че-го».
Ийлур открыл глаза, но только затем, чтобы увидеть следующий инструмент для извлечения полезной информации.
— Я ищу жрицу! Жрицу!!! Темную ийлуру…
Хрусь. Хрусь.
Две тонких спицы засело в больном предплечье, а перед глазами начала стремительно собираться темная пелена.
— Я ищу… Нитар-Лисс!
Синх, что сидел в плетеном креслице, медленно поднялся, подошел почти вплотную — и в ноздри Дар-Теена ударил почти забытый уже запах. Аромат Золотых роз. И голос, голос этого синха, звучащий на самом краю угасающего сознания, показался странно знакомым Дар-Теену.
— Оставьте его, — сердито сказала темная жрица, — Ключ его признал.
— Ах ты, мерзавка, — только и прошептал Дар-Теен.
Возвращение сознания больше походило на горячечный бред.
Дар-Теен вдруг обнаружил себя в маленькой, но необычайно уютной комнатке. Яркий солнечный свет лился сквозь овальное оконце, стекал по маленькому столику, застеленному нежно-голубой скатертью, и рисовал на песчаном полу широкую полосу. Под окном в низкой глиняной вазе благоухали розовые цветы гортензии, золотистые пылинки неспешно плавали в лучах дневного светила…
