деньги. – Тут он остановился. – А какое отношение король имеет к нашему делу?
– Никакого, – ответила Амалия. – Просто меня беспокоит мышьяк в чашке. Что, если Беренделли кому-то раскрыл в будущем нечто неприятное, и человек решил пойти путем короля, то есть убить хироманта, чтобы его предсказание не исполнилось?
Билли ненадолго погрузился в задумчивость.
– Кажется, я понял. Значит, вы думаете, что итальянца зарезал тот из гостей, кого он обвинил в убийстве, которое случилось в прошлом, а мышьяк подсыпал тот, кто не хотел, чтобы сбылось предсказание насчет его будущего.
– Возможен и третий вариант, – добавила Амалия. – Отравитель опасался, что Беренделли кому-то расскажет о его будущем. Допустим, маэстро увидел там что-то крайне некрасивое… и если бы о его предсказании узнали, это могло разрушить жизнь того человека.
– До чего же все сложно, – вздохнул Билли.
– И сложнее всего то, что предсказания делались с глазу на глаз, – добавила Амалия. – Узнать о них мы можем только со слов гостей, потому что тот, кто их делал, мертв, а в таких условиях им ничто не может помешать солгать нам. Вот если бы предсказания слышал кто-то еще…
Билли метнул на Амалию быстрый взгляд.
– Горничная, – обронил он. – Та, которая отводила гостей к итальянцу в малую гостиную.
– Глаша! – воскликнула Амалия. – Ну конечно!
Вскоре по просьбе баронессы американец привел в комнату допросов служанку Верховских.
– Я, конечно, очень хотела бы вам помочь, сударыня, – забормотала Глаша, сложив руки на коленях, в ответ на вопрос баронессы. – Но господин предсказатель говорили по-французски, а я… я же не понимаю этого языка. Совсем не понимаю!
Амалия посмотрела ей прямо в глаза и мягко проговорила:
– Однако ты поняла все-таки, что язык именно французский – не итальянский, не немецкий, к примеру, а французский. Значит, ты кое-что знаешь? Хотя бы отдельные слова?
Глаша сделалась пунцовой и стала теребить оборку на юбке.
– Хорошая прислуга все знает, все примечает и все слышит, – продолжала Амалия. – Конечно, ты не говоришь по-французски, но отдельные слова из того, что Беренделли говорил тем, кто пришел к нему узнать свою судьбу, до тебя наверняка доносились.
– Конечно, – вставил Билли, которого никто не спрашивал. – Ведь наверняка подслушивала под дверью. Потому что женщины – чертовски любопытный народ!
– Глаша, мне очень нужно знать, – убеждала служанку Амалия. – От твоих показаний многое зависит. Давай попытаемся восстановить события: Беренделли был в малой гостиной. Ты провела к нему первую гостью, графиню Толстую, и осталась стоять под дверью, дожидаясь, когда предсказатель закончит. Что ты слышала?
Глаша робко взглянула на Билли. Кончик ее носа, усыпанного веснушками, задрожал.
– Госпожа графиня гневалась, – заговорила наконец девушка. – Произнесла по-русски несколько раз: «Этого не может быть! Нет! Нет!» А когда вышла, была очень расстроена.
– Что ей сказал Беренделли? Ты поняла?
Глаша хлюпнула носом.
– Он называл фамилию. Сорокин, вот… И так смешно ее произносил: Альошь Сорокин, – улыбнулась горничная. – Еще он говорил: лямор, лямур.
– La mort, l’amour? Смерть, любовь? Очень интересно, – вскинула брови Амалия, затем достала из сумочки записную книжку, карандаш и стала быстро что-то писать. – А он не произносил слово suicide? [22]
Глаша покосилась на нее с почтительным ужасом.
– Говорил, да… Несколько раз.
– Не слышала ли ты что-нибудь вроде ce n’?tait pas un suicide, c’?tait un meurtre? [23] – продолжала Амалия.
Глаша попросила повторить фразу и задумалась.
– Нет, – наконец сказала она, – мне кажется, нет. Хотя я ведь за дверью стояла, оттуда не много разберешь…
– Хорошо, – кивнула Амалия. – Теперь давай перейдем к Ивану Андреевичу. Ты слышала слова, которые говорил ему Беренделли?
Таким образом они прошлись по всем, кто приходил к хироманту пытать судьбу. Глаша старалась изо всех сил, косилась на Билли, вспоминала, строила догадки… Лицо ее горело, щеки раскраснелись. Страница в книжке Амалии вся покрылась загадочными письменами, а молодая женщина все спрашивала и спрашивала: Глаша уверена, что Беренделли говорил с Анной Владимировной о mariage [24] ? Он не упоминал слов meurtre, assassinat, tuer, assassiner [25] ? Нет?
– Нет… – бормотала Глаша. – Он говорил: кузин… кузина, значит… несколько раз повторял слово.
Наконец Амалия закончила допрашивать горничную и отпустила ее. Глаша вспыхнула, присела, стрельнула глазами в сторону сурового, мрачного Билли, который во время допроса перебрасывался с Амалией какими-то замечаниями на незнакомом девушке языке, и шагнула к выходу.
– Глаша, – окликнула ее баронесса Корф, – будь добра, позови ко мне Ивана Андреевича. И одна маленькая просьба: не стоит никому говорить о том, что ты слышала и разобрала кое-какие слова из предсказаний Беренделли гостям. Хорошо?
Глаша пообещала, что будет держать рот на замке, и отправилась за тайным советником.
– Значит, все- таки он? – заметил Билли. – Я же говорил!
– Боюсь, все будет не так просто, – отозвалась Амалия.
Вскоре за дверью раздались тяжелые шаркающие шаги, и Иван Андреевич вошел в комнату.
– Звали, сударыня? – спросил он тоном, обличающим его намерение быть ироничным и ничего не принимать всерьез.
– Да, Иван Андреевич, – строго заговорила с ним Амалия. – Объясните нам, пожалуйста, каким образом так случилось, что вы поссорились с хиромантом, а через несколько минут он оказался мертв.
Иван Андреевич озадаченно заморгал глазами.
– Я? Поссорился? Бог с вами, сударыня! – наигранно весело воскликнул мужчина. – Не настолько велика фигура, чтобы с ним ссориться! Уж не подозреваете ли вы меня?
– А почему бы и нет? – парировала Амалия, спокойно глядя на собеседника. – Кстати, многоуважаемый Иван Андреевич, заодно и откройте нам тайну, за какие такие заслуги вас с Павлом Петровичем перевели из Москвы в Петербург, да еще в чине повысили. Или вы скажете, что и этого не было? – ехидно прибавила она.
Иван Андреевич в волнении зашевелил рыжими усами, стал бессвязно говорить о том, что он предан отечеству… и государю… за то и вознаграждение получил по службе, так что…
– Хорошо, – сказала Амалия, – я непременно передам при встрече государю, как вы ему преданны, уважаемый Иван Андреевич. Только мне кажется почему-то, – баронесса хитро сощурилась, – что вы пытаетесь что-то от меня скрыть.
Услышав о коротком знакомстве баронессы Корф с Его императорским величеством, тайный советник слегка изменился в лице и забормотал:
– Право же, сударыня, я не понимаю… я честный человек…
– Если вы честный человек, – добила его Амалия, – то скрывать вам нечего. Итак?
Иван Андреевич помялся, покрутил рыжий ус и начал рассказывать. Все началось с растраты, обнаруженной в Москве, – неведомо куда исчезли несколько тысяч рублей. Само собой, началось расследование, и как-то незаметно выяснилось, что все нити ведут к Ивану Андреевичу. Он клялся честью, что не имеет к хищению никакого отношения, но кольцо подозрений вокруг него сжималось все теснее. Запахло Сибирью, и сослуживцы перестали здороваться с Лакуниным при встрече. Только Павел Петрович был убежден в его невиновности, и только Павел Петрович поддерживал его. А потом…
Иван Андреевич остановился и вытер лоб платком, который достал из кармана. Амалия покосилась на этот платок, но ничего не сказала.
– Они обыскали квартиру моей матушки и нашли часть денег из тех, которые пропали… – прошептал Иван Андреевич. – Я ничего не понимал. Я не знал, каким образом… откуда. Просто готов был сойти с ума. Понимаете, ведь я был невиновен, могу чем угодно поклясться… И тут Павел Петрович, который жил неподалеку, вспомнил, что видел в тот день возле дома нашего сослуживца, Васильчикова. Одним словом, если бы не он, не Павел Петрович…
– Значит, Васильчиков украл деньги? – спросила Амалия.
Тайный советник слегка поморщился. Ему не понравилось слово «украл».
– Позаимствовал, – смягчил он выражение баронессы Корф, – для своей обже [26] . Знаменитая весьма дама… и расточительная донельзя. Сначала никто ничего не замечал, но потом, конечно, все вскрылось. И он решил обвинить меня. Стал за глаза распускать всякие слухи про меня, а в глаза улыбался и руку пожимал. И тем, кто расследование вел, на меня наговаривал… да-с… Я и не подозревал даже… А потом он деньги моей матушке подбросил, чтобы окончательно меня погубить.
– И где тот человек теперь? – спросила Амалия.
– Как где? Там, где ему и следует быть… Ведь суд состоялся уже. Правда, шум поднимать не стали… После той истории меня и повысили… и Павла Петровича тоже… Ведь меня долго под подозрением держали, ох, долго…
Билли задумчиво смотрел на носки своих модных штиблет. «Интересно, – размышлял молодой американец, – правду говорит тайный советник или врет? А что, если он с хозяином дома проворачивали свои дела за казенный счет, а Васильчиков на самом деле ни в чем не виноват?»
– Почему вы поссорились с Беренделли? – спросила Амалия. – Что такого он вам сказал?
Тайный советник побагровел.
– Это вас не касается, сударыня, – сердито проговорил он. – Не могу же я, в самом деле, при даме всякий вздор повторять…
– Меня сейчас все касается, – отрезала Амалия, и глаза ее сверкнули. – Дайте-ка вашу ладонь, Иван Андреевич.
– Зачем? – растерялся собеседник.
– Затем, что я тоже кое-что смыслю в хиромантии, – отозвалась баронесса Корф. – Вашу руку, Иван Андреевич!
Проклиная в душе все на свете, советник положил руку на
