слезу умиления. Владимир Сергеевич долго тряс руку следователя и бормотал, что очень, очень рад знакомству. Антуанетта Беренделли присела в церемонном реверансе и сказала, что от всей души надеется на то, что убийца ее отца не уйдет безнаказанным. Иван Андреевич во всеуслышание объявил, что теперь, когда дело передано в руки господина Марсильяка, он наконец-то чувствует себя в безопасности. Павел Петрович на правах хозяина дома сразу же пригласил гостя и его помощника устраиваться, где им удобно, и высказал готовность сделать все, что ему прикажут. Сдержанно встретили Марсильяка разве что доктор де Молине, у которого на то имелись свои причины, и Никита Преображенский. Композитор вообще был мрачен – присутствующие, судя по всему, уже успели записать его в убийцы графини и прочно игнорировали молодого человека. Только Варенька Мезенцева пыталась поддержать с ним разговор под пристальным взглядом Александра, который стоял возле камина, скрестив руки на груди.
– С чего вам угодно начать, господин следователь? – спросила Анна Владимировна, глядя на Марсильяка влажными, добрыми глазами.
Аполлинарий Евграфович немного подумал и сказал:
– С вашего позволения, я хотел бы сначала осмотреть место преступления.
– Я могу вас проводить… – Павел Петрович был сама услужливость.
– Ни к чему, – ответил Марсильяк, – мне вполне достаточно госпожи баронессы. Соболев, вы пока останетесь здесь… Идемте, Амалия Константиновна.
Он коротко поклонился дамам и, пропустив вперед баронессу, двинулся к дверям.
Глава 26 Коробка с патронами
Когда следователь в сопровождении своей спутницы вышел из комнаты, гости зашевелились и стали переглядываться. И, хотя ровным счетом ничего еще не произошло, почти каждый из них испытывал нечто вроде облегчения.
– Наконец-то хоть что-то прояснится, – вздохнула Евдокия Сергеевна, обмахиваясь веером.
– Для меня уже все ясно! – воинственно объявил Владимир Сергеевич. – И я искренне уповаю, что тот мерзавец, который убил моего брата, – при сих словах он весьма недвусмысленно покосился на слегка побледневшего композитора, – окажется в Сибири!
– Сударь, – холодно откликнулся Никита, – позвольте вам напомнить, что сейчас не Средние века. В нашей стране, прежде чем обвинить человека, его вину надо доказать!
– А какие еще доказательства нужны? – пожал плечами Павел Петрович. – Вы поссорились с госпожой графиней, взяли ружье, а потом…
Никита мрачно посмотрел на него.
– Вы слышали, чтобы я с ней ссорился? – спросил он, зло покривив рот.
– Не слышал, – тотчас же пошел на попятный хозяин дома. – Но, может быть, другие слышали? – И он победно оглядел гостей.
– Господа, – вмешался доктор, который во время вышеупомянутого разговора испытывал невыразимо тягостное чувство, – может быть, нам не следует торопиться с выводами, которые абсолютно ни на чем не основаны?
– А! – отмахнулся Владимир Сергеевич. – Оставьте подобные глупости баронессе Корф. Не спорю, у этой дамы множество достоинств, но умение распутывать убийства явно не входит в их число!
– Что такое там происходит? – недовольно спросил Марсильяк.
Его чуткий слух уловил какой-то шум в одной из комнат. Следователю показалось даже, что кто-то несколько раз вскрикнул, но затем почти сразу же наступила тишина.
– Если в доме еще кого-то убили, – обронила Амалия, пожимая плечами, – то мы вскоре узнаем.
Они находились в тот момент в малой гостиной. Марсильяк осмотрел тело, лежавшее на диване, и перевел взгляд на пустое место над бюро. Именно здесь висела марсельская двустволка, из которой застрелили двух человек.
– С кинжалом все ясно, – сказал следователь, – его действительно мог взять только человек высокого роста. А вот ружье…
– Ружье висело так, чтобы Павлу Петровичу, который им гордился, было удобно его доставать – хозяин дома не слишком высокого роста, – пояснила Амалия. – Так что, в принципе, ружье мог взять любой.
– Полагаю, вы правы, – заметил Марсильяк. – Значит, вы полагаете, что нам предстоит расследовать два различных дела?
Множественное число – местоимение «нам» в его речи – вовсе не было данью вежливости. Аполлинарий Евграфович слишком хорошо знал баронессу, чтобы позволить себе пренебрегать ее мнением по поводу чего бы то ни было.
– Да, – согласилась Амалия. – И первое дело – убийство хироманта – представляется мне особенно любопытным. Преступление кажется сложным и запутанным лишь потому, что мы не знаем всех предшествующих обстоятельств. Поэтому, я полагаю, вам стоит отправить вашего помощника навести справки по поводу тех людей, о которых я вам говорила.
– Пожалуй, я последую вашему совету, – промолвил Марсильяк. – Хотя ваши доводы… – Он умолк и пожал плечами. – Другому, может быть, они представились бы странными, но я готов попробовать. А что вы думаете о втором деле? Кто, по-вашему, застрелил графиню Толстую и господина Городецкого?
– Вот тут, хоть мне и стыдно признаваться, я даже не знаю, что и думать. Ведь круг подозреваемых еще более узок, чем в случае с первым убийством. Но ни один из них, по здравом размышлении, на роль убийцы не подходит.
Марсильяк поморщился и поглядел на бюро.
– Вы можете поручиться, что во время дуэли в доме, если не считать слуг, осталось только шесть человек? – внезапно спросил он.
– Могу, – ответила Амалия. – Это, во-первых, те двое, которые стали жертвами, и еще четверо людей, а именно: хозяйка дома, Евдокия Сергеевна, Антуанетта Беренделли и господин Преображенский. – Она поколебалась и добавила: – Павел Петрович выбежал в сад последним, но я не думаю, что данная деталь существенна. Хотя, если у него был сообщник… – Баронесса поморщилась.
– Вам что-то не нравится? – с любопытством спросил следователь.
– Да, не нравится, и даже очень, – раздраженно отозвалась Амалия. – Мы ничего не знаем про мотивы, что никуда не годится. Почему убили Елену Николаевну? А Константина Сергеевича? Был ведь колоссальный риск – стрелять в доме, полном людей! К чему убийце идти на него? Допустим, композитор поссорился с… со своей дамой сердца. Настолько, что тут же решил ее убить? Нелепо как-то. Или Анна Владимировна, пока Антуанетта искала соль, а Евдокия Сергеевна глазела в окно, за ее спиной выбралась из комнаты и зачем-то убила двух человек? Или Евдокия Сергеевна на самом деле никуда не глазела, а убедившись, что Антуанетта ушла и Анна Владимировна лежит без сознания, пошла убивать графиню Толстую? Или Антуанетта, которая даже не собиралась появляться на вечере, а лишь заехала за отцом, притворилась, будто вышла за солью, а сама взяла ружье и застрелила двоих гостей? Почему? Месть за отца, поскольку она решила, что они причастны к его убийству? И как же она ухитрилась обернуться, если Евдокия Сергеевна говорит, что Антуанетта почти сразу вернулась? А может быть, все еще проще – две последующие жертвы являются свидетелями первого убийства, и поэтому преступник предпочел избавиться от них. Тогда тот, кто зарезал Беренделли, и тот, кто застрелил графиню и адвоката, одно лицо. А возможно еще, что мы имеем дело не с одним человеком, а с двумя, потому что у первого убийцы был сообщник… Вы понимаете, о чем я?
Марсильяк кивнул.
– Одним словом, пока нам не известно ничего, кроме того, что некто вошел сюда, взял ружье, зарядил его и застрелил сначала графиню, а затем адвоката. – Он выдвинул ящик бюро и посмотрел на коробку, которая лежала сверху. – Именно те патроны?
– Да, – сказала Амалия. – Двух не хватает, я уже смотрела.
Марсильяк заглянул в коробку и уже собирался закрыть ее, когда Амалия обратила внимание на его пальцы.
– Аполлинарий Евграфович! Вы испачкались!
Похоже, одна и та же мысль пришла в голову им обоим, потому что они замерли, глядя друг на друга.
– Порох, – наконец проговорил Марсильяк, к которому вернулось его обычное невозмутимое спокойствие. – Похоже, коробка с небольшим изъяном, и тот, кто заряжал ружье, должен был испачкаться порохом.
– И если он не успел вымыть руки… – прошептала Амалия.
– Будем надеяться, что не успел, – отозвался следователь. – Идемте, Амалия Константиновна. Мне и самому не терпится узнать, кто окажется преступником.
Однако в коридоре их поджидал Соболев, весьма невзрачного вида господин с худым, унылым лицом и пушистыми пшеничными усами. Он прошептал что-то Марсильяку, косясь на Амалию, что баронессе сразу же не понравилось.
– Что случилось? – довольно сухо спросила она.
Аполлинарий Евграфович пожал плечами.
– Очередное убийство, по словам моего помощника, – сообщил он. – Правда, на сей раз оно, кажется, не удалось.
В большой гостиной на диване лежал Владимир Сергеевич. Скула у помощника адвоката распухла, под глазом красовался синяк. Городецкий невнятно стонал и чертыхался, пока незаменимый Венедикт Людовикович смазывал его раны каким-то лекарством, вполголоса успокаивая. Амалия поискала взглядом Билли и нашла американца в углу, рядом с невозмутимым бароном Корфом, причем ее кузен был насуплен и держал руки в карманах. Перед ними, пытаясь придать своему добродушному лицу угрожающее выражение, стоял хозяин дома.
– Господа, господа! – умоляюще твердил он. – На что это похоже, скажите на милость?
Как объяснил Соболев, в отсутствие Марсильяка и его спутницы Владимир Сергеевич позволил себе несколько слов, которые чувствительный американец, похоже, неправильно истолковал и вообще неверно понял. Так или иначе, он совершил попытку вразумить Городецкого посредством рукоприкладства, что ему в совершенстве удалось. Разнимать дерущихся героически бросился барон Корф,
