однако действовал столь неудачно, что каким-то непостижимым образом ухитрился нанести помощнику адвоката еще больший урон. В конце концов Владимира Сергеевича оттащили, Билли и Александра оттеснили в угол, а Венедикт Людовикович принялся врачевать раны пострадавшего. Варенька хмуро смотрела на жениха, кусая губы.
– Я протестую против подобного обращения! – выкрикнул Владимир Сергеевич. Но тут у него заныла челюсть, по которой от души съездил Билли, и Городецкий, застонав, схватился за лицо.
Амалия подошла к своему кузену.
– Билли, – прошептала она, сверкая глазами, – в чем дело?
– Ни в чем, – буркнул тот, отводя взгляд.
Но Амалии было достаточно взглянуть на улыбку Корфа, чтобы сразу же все понять.
– Александр, – набросилась она на бывшего мужа, – вы должны были его остановить!
– Я пытался, – отозвался барон, даже не моргнув глазом.
Амалия посмотрела на него осуждающе и покачала головой.
– Довольно, господа, – вмешался Марсильяк. – Владимир Сергеевич, настоятельно прошу вас более вообще ничего не говорить, пока я сам не спрошу вас. Вы, сударь, и вы, будьте так любезны сесть вот здесь, – он указал двум дебоширам на кресла в максимальном отдалении от Городецкого. – Павел Петрович! Сядьте, пожалуйста, тоже. Как говорится, в ногах правды нет… – Он скользнул взглядом по лицам присутствующих. – Все здесь? – спросил он у Амалии.
– Сына хозяев нет, – отозвалась та.
Глашу послали за Митенькой, который отлеживался у себя после второго обморока, и вскоре смущенный недоросль показался на пороге большой гостиной. Он неловко поклонился следователю и чихнул. Во время дуэли Митенька, похоже, простудился и теперь чувствовал себя не самым лучшим образом.
– Митенька, что с тобой, ты нездоров? – кинулась к нему заботливая мать.
Юноша покраснел и стал убеждать ее, что она не права, однако не удержался и снова чихнул.
– Дамы и господа, – заговорил Марсильяк, когда Анна Владимировна в пятый или шестой раз получила от сына заверения, что с ним все в порядке, – как всем вам известно, в доме произошли крайне неприятные события, и поэтому, чтобы избежать возможных осложнений, я предпочитаю, чтобы все вы находились у меня на глазах, что может послужить на благо следствия. – Он сухо улыбнулся. – Господин Преображенский! Подойдите сюда, пожалуйста.
Евдокия Сергеевна широко распахнула глаза.
– Я тебе говорила: он! – шепнула она мужу.
– Наоборот, я тебе повторял, – буркнул Иван Андреевич.
Преображенский нехотя поднялся с места и подошел к следователю.
– Вы меня арестуете? – с какой-то странной обреченностью спросил он.
– Нет, – ответил Марсильяк. – Покажите мне ваши руки.
Никита удивился, однако выполнил его просьбу. Аполлинарий Евграфович внимательно осмотрел его пальцы и бросил взгляд на Амалию.
– Можете сесть, – разрешил он. – Евдокия Сергеевна!
Тайная советница оторопела.
– Разрешите взглянуть на ваши руки, сударыня, – проговорил Марсильяк, подходя к ней.
– Это что, это еще зачем? – заволновался тайный советник.
– По долгу службы, – хладнокровно отозвался следователь.
На лицах присутствующих было написано живейшее любопытство, которое все возрастало. Евдокия Сергеевна с мученическим видом позволила Марсильяку осмотреть свои руки. Он поглядел на Амалию и покачал головой.
– Мадемуазель Беренделли!
Она, не понимая, взглянула ему в лицо.
– Мне бы хотелось увидеть ваши руки, – пояснил Марсильяк по-французски.
Но и на руках дочери хироманта не обнаружилось никаких пятен. Анна Владимировна заерзала на месте. Веер застыл в руке тайной советницы, которая вся обратилась во внимание. Что делает странный следователь? Чего добивается?
– Анна Владимировна! – Марсильяк уже был возле хозяйки дома. – Покажите ваши руки, пожалуйста.
Билли озадаченно моргнул и обернулся к Амалии, но она сделала знак, что потом ему все объяснит. Следователь осмотрел руки хозяйки дома и покачал головой.
– Благодарю вас.
«Все-таки убийца успел вымыть или тщательно вытереть руки, – с сожалением подумала Амалия. – Он догадался…» Но тут Марсильяк сделал шаг к Верховскому-старшему.
– Павел Петрович, будьте так любезны, покажите ваши руки.
Статский советник озадаченно взглянул на жену, на напряженно ожидающую, с замкнутым лицом Амалию и, пробормотав: «Ради бога», – протянул следователю обе кисти.
Марсильяк поднял голову. Во взоре его блеснула тусклая искра и погасла, и Амалия сразу же все поняла.
– Благодарю вас, – очень вежливо промолвил следователь. – У меня к вам только один вопрос: какое участие вы принимали в убийстве графини Толстой и адвоката Городецкого?
Глава 27 Пятна пороха
– Что? – болезненно вскрикнул Павел Петрович. – Я никого не убивал!
– Ваши руки говорят об обратном, – ответил Марсильяк. – Итак?
Антуанетта, не выдержав, громко спросила по-французски, что происходит и почему ее заставили показывать свои руки. Амалия объяснила ей, что у человека, который заряжал ружье, должны были остаться пятна пороха на пальцах. А поскольку они обнаружились у хозяина дома…
– Так я и знал, – вздохнул Билли. – Все как в книжках: убийцей оказывается именно тот, на кого меньше всего думаешь. А с виду такой приличный человек. Я всегда знал, что никогда нельзя доверять приличным людям!
– Нет, тут какое-то недоразумение! – горячился Верховский. – Я, конечно, уважаю ваши методы, но…
– Это невозможно! – поддержала его жена. – Уверяю вас, вы ошиблись!
– Любое обвинение требует доказательств, – буркнул Владимир Сергеевич, в котором проснулся помощник адвоката. – У вас они есть?
– Я никак не мог их убить, я находился в саду! – заявил рассерженный статский советник. – Меня видели!
Марсильяк бросил рассеянный взгляд на присутствующих.
– Сколько помню, вы появились в саду не сразу, – уронил он.
– Однако выстрел прогремел, когда я уже был на улице!
– Тот, который убил адвоката, – да. Но о том, который убил графиню, нам мало что известно. Возможно, вы зарядили ружье, о чем говорят пятна пороха на ваших руках, застрелили Елену Николаевну и передали ружье кому-то еще, а сами отправились в сад, чтобы обеспечить себе алиби. Кстати, вы очень спешили, когда появились там. Почему?
– Я отправился в сад, потому что мой сын стрелялся с господином бароном! – вспылил Павел Петрович. – А спешил я потому, что опасался опоздать!
Никита Преображенский мстительно рассмеялся.
– Отлично! – воскликнул он, чем до глубины души поразил гостей. – Сначала Иван Андреевич сообщает нам, что является убийцей, а потом выясняется, что его подчиненный не отстает от начальства. Яблочко от яблони, как говорится!
– Я запрещаю вам оскорблять моего отца! – Митенька вскочил с места, пылая негодованием.
– А не то что? – поинтересовался Преображенский. – Вызовете меня на дуэль?
Митенька хотел поставить зарвавшегося композитора на место, но проклятая простуда вновь дала знать о себе – юноша чихнул.
– Иван Андреевич ничего дурного не делал! – кинулась в атаку Евдокия Сергеевна.
– И тем не менее, – вмешался Марсильяк, – я бы очень хотел услышать, о каком таком убийстве идет речь. Итак, Иван Андреевич?
Тайный советник угрюмо глянул на него и рассказал, как случайно прочитал в газете о том, что их бывший сослуживец Васильчиков, осужденный за растрату, находится в тюремной больнице и может скоро умереть. А так как Иван Андреевич имел некоторое касательство к тому, что его арестовали… Он запнулся. Ему и самому было сложно объяснить, отчего он чувствовал на душе тяжесть от того, что Васильчиков, который в общем-то заслужил свою судьбу, попал в такое положение. Тем более что Васильчиков-то сделал все, чтобы вина пала на другого, на начальника, и если бы в больнице оказался он, Иван Андреевич, даже бы глазом не моргнул, обедал бы с прежним аппетитом и никакие угрызения совести бы его ни мучили.
– Хм, боюсь вас разочаровать, но думаю, что вряд ли вы можете считать себя убийцей, – сказал Марсильяк, выслушав Ивана Андреевича. – Видите ли, ваше превосходительство, некоторые заключенные выдумывают себе разные болезни, подкупают врачей и годами живут в больницах, а там, глядишь, выхлопочут себе и досрочное освобождение. Я не утверждаю, конечно, что ваш бывший сослуживец именно из таких, но на вашем месте не слишком бы доверял газетам.
Евдокия Сергеевна сердито посмотрела на мужа. Ах, вот всегда Иван Андреевич такой, вечно о других печется, и эгоизму практического в нем нет никакого. Нет бы о себе в первую очередь думать, а остальных побоку… И вообще, слишком он порядочный, а люди таких не любят, в глаза хвалят, а за спиной обычно смеются. Женщина с треском сложила веер.
– А пока меня интересует, что скажет Павел Петрович, – проговорил Марсильяк, снова оборачиваясь к хозяину дома. – У вас есть объяснение тому, откуда у вас на руках взялись пятна пороха?
– Я не помню, – пробормотал хозяин дома. – Не помню!
– Ты же показывал вечером ружье Ивану Андреевичу, – несмело напомнила жена. – Может быть, тогда?
Но Павел Петрович упрямо мотнул головой.
– Нет. Мы смотрели ружье, что верно, то верно, но я его не заряжал. Да и к чему? Мы же не собирались на охоту, в конце концов!
Амалия колебалась. Если бы Верховский ухватился за предлог и стал горячо убеждать всех, что он заряжал ружье, дабы показать его начальнику, все – вину Павла Петровича можно было бы считать доказанной. Но он сказал чистую правду, хотя и знал, что она не сможет
