лицо… Я не могла оставить ее в живых! Никогда не думала, что буду кого-то ненавидеть так, как ее, но… – Девушка осеклась. Помолчала. Наконец тихо промолвила: – Я в жизни не ударила ни одно живое существо. И тем не менее не жалею о том, что сделала. Жаль только, что меня видел тот человек… адвокат. Я не хотела его убивать, клянусь вам! Но я не могла допустить, чтобы он выдал меня, поэтому мне пришлось выстрелить в него.
Глава 29 Признание
– Значит, по- вашему, графиня Толстая заслужила смерть? – спросила Амалия.
– Да.
– Почему?
Углы губ Антуанетты опустились. Но ей уже некуда было отступать.
– А вы как думаете? – бросила она.
– Я думаю, – очень спокойно заметила Амалия, – что одна женщина может так сильно ненавидеть другую женщину только из-за мужчины. Я права, не так ли?
Антуанетта усмехнулась.
– Да, вы умнее, чем кажетесь, – проговорила она с ожесточением. – Может быть, вам известно, как его звали?
– Возможно. Я даже могу вам сказать, какая у него была профессия. Он рисовал картины, не так ли?
В комнате наступило долгое молчание. Наконец Марсильяк поднялся с места, подошел к Соболеву и стал вполголоса что-то втолковывать ему. На Амалию следователь не смотрел.
– Значит, вы уже обо всем догадались, – устало промолвила Антуанетта. – Неважно, так даже лучше. Я столько времени носила свою боль в себе… – Она попыталась улыбнуться, но вышла лишь жалкая пародия на улыбку. – Вы понимаете меня?
– Может быть, – сказала Амалия.
Антуанетта кивнула и продолжила:
– Он был ваш соотечественник. Его звали Сорокин, Алеша Сорокин. Он был очень талантливый. В каждом его рисунке было видно, кем он станет очень, очень скоро. Я встретила его в Риме. Отца позвали, чтобы он гадал итальянскому королю, и я поехала с ним. Был какой-то вечер, знаете, где встречаются аристократы, художники, разные люди. И там я его увидела. Он плохо говорил по- французски. Вообще плохо знал языки и много жестикулировал. – Антуанетта показала, как именно жестикулировал Сорокин. – И он был очень, очень обаятельный – весь светился, знаете, таким хорошим внутренним светом, каким светятся только счастливые дети и очень талантливые люди, которые никому не завидуют. А он был именно талантливый и совсем не завистливый. И смеялся искренне, громко, чопорные дамы недовольно оглядывались на него. Но он был такой естественный, что и они начинали улыбаться вместе с ним.
Девушка говорила торопливо, почти захлебываясь, глотая концы фраз, и Амалии порой приходилось догадываться, что именно Антуанетта имеет в виду.
– И вы в него влюбились? – спросила баронесса.
Антуанетта вздохнула. Затем вновь заговорила, не ответив на вопрос:
– Мой отец гадал тогда многим, почти всем, но рука Алеши ему не понравилась. Он сказал, что тот умрет из-за женщины, и я услышала. Мне стало страшно, вдруг он умрет из-за меня, ведь мой отец никогда не ошибался, вы понимаете, никогда. И я решила, что надо выбросить его из головы, для его же блага.
Мы уехали с отцом в Париж. Но потом я не выдержала и приехала погостить к тетке, его сестре. Она жила в Риме, но я ее редко видела, и, в сущности, она была мне чужой. Но я была там не ради нее, сами понимаете, а ради другого человека. И когда я встретилась с нашими общими знакомыми, мне сказали, что он пропал. А графиня Толстая рассталась тогда со своим писателем, не помню, как его зовут. Они жили как муж и жена, но он много играл, и ей надоело оплачивать его долги. Она велела собрать его вещи и выставила его из дому. И ее новой игрушкой стал Алеша.
Она его ослепила, околдовала, подчинила себе. Он верил, что графиня его любит, думал, что она несчастна, потому что в жизни ей не повезло. Но она была такая злая, что несчастье не осмелилось бы к ней приблизиться, уверяю вас!
Графиня была очень тщеславна, и ей нравилось, что она служит музой для талантливого художника. Понимаете, ей очень хотелось войти в историю. Ей казалось, что вот так она будет вдохновлять его, и ее не забудут. Сама-то легко забывала людей, но хотела, чтобы ее помнили. Какая она была блистательная, красивая, благородная! Но у нее была низкая душа. И это ужасно – иметь такую душу при такой внешности. Потому что все видят внешнее и не догадываются, что внутри. Как красивое яблоко, в котором сидит омерзительная гусеница…
Я поняла, что совершила ошибку, ужасную ошибку. Я знала: он не будет счастлив с ней, потому что она из тех женщин, которые никак не могут успокоиться, ей обязательно надо мучить других, чтобы получать доказательства своей власти, но даже не подозревала, что все кончится так плохо. Я постаралась подружиться с ним. Это ужасно, дружить с человеком, которого любишь всем сердцем… – Антуанетта всхлипнула. – Он не любил меня, но я его понимала. И видела, что не нужна ему. Мы ходили по галереям, я рассказывала ему о художниках, которых он не знал, мы смотрели фрески в старинных монастырях. Он мог говорить со мной о том, о чем не мог говорить с ней. Потому что, понимаете, графиня могла сколько угодно говорить, что любит искусство, хотя все было не так. Она ничего в нем не понимала, только притворялась. Узкая, мелкая душа!
Мне хотелось верить, что пройдет время, он увидит ее в истинном свете и тогда, может быть, вспомнит обо мне. Но все случилось иначе. Один знакомый графини сказал, что картины Алеши плохи. А тот человек был фат, знаете, жалкий фат, из тех, которые берут в долг и никогда не возвращают деньги. Но графиня ему поверила. Поверила, что Алеша ничего не стоит как художник. И тогда она решила, что он больше не стоит ее внимания.
Графиня ему сразу же об этом сказала и велела убираться. Как лакею. Алеша ничего не понимал, был ошеломлен. Он думал, что чем-то прогневал ее, и решил: в случившемся виноват только он сам. Графиня его выгнала, потому что была глупа, понимаете, просто глупа. Алеша так мучился тем, что она его отвергла. Ходил к ней просить объяснений, унижался, пытался заговорить с ней у общих знакомых. Он совершенно забросил свои картины, и когда графиня однажды сказала, что не любит его, потому что он плохой художник, поверил в это. Она его погубила!
Но Алеша все еще надеялся, что она вернется к нему. Написал ей десятки писем, которые графиня ему возвращала, не читая. Я пыталась его образумить, но он никого не слушал. Я говорила ему, что у него еще все впереди, что картины его прекрасны, но он в то время со всеми рассорился, ему никто не хотел давать заказов, и Алеша решил, что все кончено. А потом… – Антуанетта умолкла.
– Он покончил с собой? – спросила Амалия.
– Он не выдержал. – Девушка залилась слезами. Они катились по ее щекам, подбородку, длинному носу… – Из-за нее Алеша все, все потерял: веру в себя, свое искусство… И ее любовь он тоже потерял. Хотя вообще-то графиня никогда его и не любила. Она брала людей так, чтобы поиграть с ними и выбросить. Как выбрасывают игрушку, знаете?
Однажды утром ко мне пришел встревоженный хозяин квартиры. Я приплачивала ему, чтобы он докладывал мне обо всех делах Алеши и не давал ему вина… Он тогда начал пить, а я все надеялась… надеялась его образумить. Хозяин сказал мне, что кто-то из соседей слышал странный шум в квартире Алеши, что он беспокоится и хотел прежде посоветоваться со мной.
Мы пришли туда, я звала его, дергала ручку, но никто не отвечал. Наконец хозяин догадался высадить дверь плечом. И мы увидели его. Алеша лежал на полу, голова в луже крови. Он выстрелил себе в рот. Ужасно… ужасно… А напротив стояла картина – портрет, почти оконченный. И графиня смотрела на него с холста с такой презрительной усмешкой…
Амалия вздохнула.
– Это было самоубийство? – спросила она. – Вы уверены?
– Он оставил записку, – сказала Антуанетта.
– Записку? – поразилась Амалия. Она отлично помнила, что при теле не было найдено никакой записки.
Антуанетта робко покосилась на нее, полезла в сумочку и извлекла оттуда смятый клочок бумаги.
– Вот… Я послала хозяина дома за полицией, а когда он ушел, забрала ее, спрятала.
– Почему? – резко оборвала рассказчицу Амалия. – Вы хотели, чтобы в самоубийство художника не поверили? Хотели выдать происшедшее за убийство?
– Скажите, что он написал? – вдруг спросила Антуанетта. – Там написано по-русски… я не смогла прочесть, – добавила она, краснея.
Амалия пристально взглянула на девушку и разгладила листок. Косые строки, неразборчивые буквы… Тот, кто писал их, явно находился в состоянии сильного волнения.
Амалия перевела текст предсмертной записки сидевшей напротив молодой женщине. Та разрыдалась.
– Значит, он все-таки помнил обо мне! Он меня не забыл!
Она достала платок и утерла слезы. Вид у нее был жалкий и несчастный, и хотя совсем недавно Антуанетта убила двух человек, Амалия поймала себя на мысли, что жалеет ее.
– Так зачем вы спрятали записку? – спросила она у дочери хироманта. – Рассчитывали бросить подозрение на графиню Толстую?
Лицо Антуанетты исказилось ненавистью.
– Если бы мне это удалось, я бы считала себя счастливейшим человеком на земле, – бросила она. – Я распускала о ней слухи, заставила даже хозяина квартиры дать показания, что тот видел графиню накануне смерти художника. Но она была слишком богата, чтобы ее могли начать подозревать по- настоящему. Правда, из Италии ей все равно пришлось уехать.
– Что было дальше? – спросила
