ему помочь. Но если Павел Петрович говорит правду, откуда же все-таки взялись пятна пороха?
– Воля ваша, но это просто глупость, – сказал внезапно барон Корф.
– Что именно? – живо обернулся к нему Марсильяк.
– Простите, но я не могу представить себе нашего почтенного хозяина в роли убийцы, – холодно промолвил Александр. – Уверен, он просто забыл, откуда взялись пятна.
Следователь пожал плечами.
– Есть много вещей, которые мы не в состоянии себе представить. Например, электричество. Ведь еще наши деды сочли бы его чем-то фантастическим.
– И тем не менее, – объявил Павел Петрович, почувствовавший поддержку, – я никого не убивал!
Марсильяк сел.
– Что ж, – спокойно проговорил он, – тогда вам остается только вспомнить, откуда могли взяться пятна на ваших руках. Вы заряжали сегодня ружье?
– Нет! – сердито ответил Верховский.
– Мой отец ничего такого не делал! – поддержал его Митенька. – Наша полиция просто возмутительна!
Мать посмотрела на него неодобрительно. Но юноша успел заметить только улыбку Амалии и отчего-то обиделся.
– Как все глупо получилось, – устало сказал Преображенский сидевшей рядом с ним Вареньке. – Хотел провести приятный вечер, а видите, чем он обернулся. Теперь вот застрелили Элен, меня обвинили в убийстве…
– Я ни мгновения не верила, что вы виновны! – воскликнула Варенька. И ее слова были чистой правдой.
– Почему? – с любопытством спросил Никита.
Мадемуазель Мезенцева подумала, что бы такое ответить, и ухватилась за фразу из модного романа популярной среди юных девиц мадам Вервен.
– Потому что убийство всегда примитивно, оно свидетельствует об отсутствии воображения и узости натуры, – процитировала она. – А вы такой прекрасный музыкант! Нет, я не верю, что вы могли убить кого-то.
– Мне приятно услышать похвалу от барышни, наделенной столь замечательным голосом, – вернул комплимент композитор. – Значит, человек с воображением убить не может? А как же Челлини? Ведь в своих мемуарах он признается, что ему приходилось убивать людей.
Варенька смутно помнила, что Челлини – не то итальянец, не то француз, не то скульптор, не то художник. По крайней мере, он жил так давно, что его судьба потеряла всякое значение. Поэтому она небрежно ответила:
– О, Челлини! Но это было совсем в другое время!
И с любопытством поглядела на Марсильяка, не успел ли он за минуты ее разговора с господином Преображенским доказать вину Павла Петровича. Тот, по ее мнению, вполне мог оказаться убийцей, потому что не мог похвастаться ни воображением, ни широтой натуры, ни особыми талантами.
– Павлуша! – лепетала Анна Владимировна. – Ты должен вспомнить!
– Отец, может быть, вы все-таки трогали чертовы патроны? – настаивал Митенька. – Ведь откуда- то пятна должны были взяться!
– Так или иначе, – заметил Владимир Сергеевич, – улика весьма весомая.
Евдокия Сергеевна, косясь на невозмутимую Амалию, все пыталась себе представить Павла Петровича, как тот бесшумно подкрадывался с ружьем к графине Толстой, причем в то самое время, когда сама тайная советница совместно с Антуанеттой Беренделли приводили в чувство его жену. Но даже ее фантазии на такое не хватало.
– По-моему, господа, – внезапно сказал доктор, – вы преувеличиваете важность этих пятен.
– У вас есть объяснение, как именно они оказались на руках господина Верховского? – осведомился Марсильяк.
– Скорее догадка, – ответил доктор. – Дело в том, что, когда господин барон вызвал месье Дмитрия на дуэль, Павлу Петровичу пришлось искать подходящее оружие.
– Верно! – воскликнула Анна Владимировна. – Я пыталась их отговорить, но…
Павел Петрович открыл рот и напряженно задумался.
– Ну да, – пробормотал он, – когда господин Корф меня заставил… Я не хотел идти в малую гостиную, у меня хранилась пара пистолетов в спальне… но пули к ним лежали отдельно. Точно! – Хозяин дома взволнованно прищелкнул пальцами. – Я пошел в малую гостиную искать их и тогда открыл коробку с патронами, но сразу же увидел, что они не подходят. Вот тогда, наверное, я и испачкался! А вы-то уже решили, что я… – он говорил, но в его глазах еще читался испуг от того, что его, почтенного человека, статского советника, едва не обвинили в тягчайшем уголовном преступлении.
– Кто-нибудь может подтвердить ваши слова? – спросил Марсильяк.
– Полагаю, я могу, – пробормотал Иван Андреевич. – Мы с господином Городецким были секундантами. Пистолеты Павел Петрович нашел сразу, а вот пули… Я тоже не хотел идти в малую гостиную, и Владимир Сергеевич…
– Все действительно так? – спросил следователь у помощника адвоката.
Тот нехотя кивнул.
– Что-то я ничего не понял, – сказал Билли Амалии. – Получается, он тут ни при чем?
– Похоже на то, – отозвалась баронесса. И добавила с иронией: – Несмотря на то, что он приличный человек.
Билли не любил, когда над ним смеялись, но не мог сердиться на Амалию. Тем более когда у нее был такой задумчивый вид.
– Выходит, пятна пороха нам ничего не дают, – промолвила она с сожалением. – Убийца не настолько глуп, чтобы не заметить и оставить их. Он наверняка успел вымыть руки.
– Обидно, – вздохнул Билли. – У нас всего четверо подозреваемых, которые могли совершить убийство, а мы по-прежнему ничего не знаем. Если бы… – Он умолк.
– Если бы что? – спросила Амалия.
Но Билли ей не ответил. Проследив за направлением его взгляда, молодая женщина заметила, что кузен смотрит на диван, на котором сидели Антуанетта, Иван Андреевич и его супруга, которая по-прежнему обмахивалась веером.
Своими зоркими глазами отменного стрелка Билли успел разглядеть кое-что, чего не заметил Марсильяк. Но вот человек, на которого смотрел американец, шевельнулся и недружелюбно уставился на него. Медлить было нельзя.
– Эмили, – объявил Билли, – мне кажется, я знаю, кто это сделал. Но разрази меня гром, если знаю, почему.
Не обращая внимания на Марсильяка, который как раз спрашивал у хозяина, нет ли у него соображений по поводу того, кто еще мог трогать коробку с патронами, Билли пересек комнату и цепко ухватил настоящего убийцу за запястье.
– В чем дело, сударь? – громко взвизгнула Евдокия Сергеевна.
Ее поразила бесцеремонность, с которой молодой американец обращался с несчастной девушкой, которая потеряла отца при самых трагических обстоятельствах. Антуанетта Беренделли посмотрела на Билли, словно не понимая, чего он хочет, и сделала попытку вырвать руку. Однако от Билли было не так-то просто отделаться. Он поудобнее перехватил ее руку, отвернул длинную оборку рукава у запястья и позвал:
– Эмили!
– Сударь, вы не имеете права… – прошипела Антуанетта. Но Амалия уже стояла возле дивана, а за ее спиной сразу же возник следователь с лицом французского мушкетера.
– Посмотрите сюда, – объявил Билли, указывая на пятно на светлой оборке. – По- моему, это порох. И мне страсть как любопытно узнать, откуда он тут взялся.
Глава 28 Три
Евдокия Сергеевна тихо пискнула и выронила веер. Владимир Сергеевич медленно поднялся с места. Варенька вцепилась в руку композитора. Что касается доктора, то он, судя по его лицу, вообще ничего не понимал.
– Антуанетта? – прошептала Анна Владимировна. – Но… этого не может быть!
А виновник всего переполоха, Билли Пуля, пребывал на седьмом небе. Ведь Амалия наградила его таким ласковым взглядом, каким она на его памяти не смотрела ни на одного человека на свете. Но тут Антуанетта неожиданно запустила когти свободной руки в его руку. Американец взвыл и отпрыгнул назад, а дочь хироманта вскочила с места.
– С меня довольно! – объявила она по-французски. – Я хочу уйти! Я подданная Франции, и вы не имеете права меня задерживать!
Она кинулась к двери, но первым там оказался брат адвоката. Судя по его решительному лицу, в ту минуту Владимир Сергеевич не собирался вспоминать ни о чьих правах.
– Пока в доме идет следствие, вы не имеете права его покидать! – крикнул он.
Но Антуанетта не собиралась сдаваться. Она бросилась на Городецкого с напором, которого никак нельзя было заподозрить в женщине, и попыталась вырваться из комнаты. Однако на выручку Владимиру Сергеевичу подоспели мужчины – помощник Марсильяка Соболев и Павел Петрович. У хозяина дома имелись свои счеты к дочери хироманта, из-за которой его во всеуслышание обвинили в убийстве. Объединенными усилиями они вдвоем оторвали отчаянно сопротивляющуюся Антуанетту от Городецкого и заставили ее вернуться на место. Евдокия Сергеевна тотчас вскочила с дивана, словно рядом с ней оказалась гремучая змея, и Иван Андреевич последовал ее примеру.
– М-да, – тяжело уронил Корф, созерцая безобразную сцену. И больше ничего не сказал.
Билли, тряся раненой рукой в воздухе, подошел к Амалии. Доктор предложил ему свои услуги, но американец наотрез отказался. Марсильяк теперь пытался успокоить возбужденного Городецкого.
– Она убила моего брата! – крикнул Владимир Сергеевич. – И я намерен сделать все, чтобы мерзкая тварь получила по заслугам!
Антуанетта разрыдалась, закрыв руками лицо. Баронесса посмотрела на нее, покачала головой и занялась рукой Билли. К ним подошел Александр.
– Значит, убийца – она? – спросил Корф, кивая на Антуанетту.
– Как видите, – ответила Амалия.
– Но зачем? Она сумасшедшая?
Амалия бросила на дочь Беренделли хмурый взгляд и довольно сухо ответила:
– Возможно. Хотя по ее поступкам так не скажешь.
Варенька широко раскрытыми глазами смотрела на Антуанетту. Значит, вот как выглядит
