вс? препятствія, развлекающія вниманіе на изв?стный предметъ. При бес?д? же съ Богомъ – невидимымъ Существомъ – надобно совершенно отр?шиться отъ земли, устремиться вс?ми силами души гор?, забыть все для Бога [46]. Наконецъ, уединеніе укр?пляло благочестивый характеръ св. столпниковъ. И въ жизни обыкновенной разс?янные люди бываютъ не тверды въ своихъ правилахъ, слабы волею и не ум?ютъ въ трудныхъ случаяхъ сохранить присутствіе духа, и это отъ того, что они не привыкли обдумывать своихъ поступковъ, не им?ли времени вникнуть въ себя. И наоборотъ, люди самособранные и въ житейскомъ быту бываютъ тверды и разсудительны, потому что им?ютъ время укр?пить себя въ характер?. Что же касается жизни духовной, представляющей такъ много трудностей, борьбы и съ самимъ собою и съ вн?шними препятствіями, то зд?сь въ выработк? нравственнаго характера очень много требуется осторожности, обдуманности, твердости воли. А эти качества и пріобр?таются при усиленныхъ уединенныхъ молитвенныхъ подвигахъ, что ясно видно на прим?рахъ св. столпниковъ, благочестивая твердость которыхъ поражала вс?хъ; напр. св. Даніилъ, сойдя со столпа, пресл?дуетъ императора Василиска, отвергавшаго Халкидонскій соборъ и добивается умиротворенія церкви [DCCCLXXXVI]. Итакъ, св. столпники уединялись для самоуглубленія, самоиспытанія и богомыслія, чтобы бол?е укр?пляться въ силахъ нравственныхъ и преусп?вать въ жизни духовной.
Уединеніе св. столпниковъ, такимъ образомъ, служило подготовительнымъ средствомъ къ возбужденію духа созерцательности. Вторымъ средствомъ, полезнымъ въ этомъ отношеніи, было ихъ молчаніе, которое являлось важн?йшимъ вн?шнимъ условіемъ, д?лавшимъ возможнымъ религіозное углубленное размышленіе. Подъ молчаніемъ разум?ется какъ вообще обузданіе языка, выражающееся въ малоглаголаніи, такъ бол?е или мен?е продолжительное воздержаніе отъ употребленія дара слова. „Столпничество' было выраженіемъ второго вида молчанія. Св. Дивногорецъ, „охранял себя как от различных небогоугодных мыслей, так и от бесед с людьми: каждый день он заключал себя до часа девятого, и ни с кем не желал беседовать, кроме одного Бога' [DCCCLXXXVII]. Вс? св. столпники въ ц?ляхъ свободнаго аскетическаго упражненія въ самосозерцаніи проводили жизнь на столпахъ, а иные употребляли и другія средства, для упражненія въ молчаніи. Такъ св. Лука новый столпникъ влагалъ камень въ уста „молчанія ради” [DCCCLXXXVIII]. Какимъ образомъ упражненіе въ молчаніи св. столпниковъ могло служить для нихъ подготовительнымъ средствомъ въ переход? къ другому виду аскетическаго упражненія – самосозерцанію и вести къ духовному совершенству?
Н?тъ сомн?нія въ томъ, что молчаніе св. столпниковъ или безмолвіе, съ одной стороны, было выраженіемъ глубокаго самоотверженія св. столпниковъ, а съ другой, – служило самод?йствительнымъ средствомъ къ упражненію въ самоотверженіи. Языкъ есть одинъ изъ самыхъ д?ятельныхъ органовъ въ состав? челов?ческаго т?ла, движеніе которыхъ, при чрезвычайной легкости и быстрот?, сильно и неудержимо. Что быстр?е и стремительн?е мысли? и однако языкъ, н?которымъ образомъ, подражаетъ быстрот? ея движенія. Поэтому, обращенный на злое, онъ, какъ зам?чаетъ апост. Іаковъ, есть неудержимое зло. А отсюда уже нельзя не вид?ть, что безмолвіе – не малый подвигъ, потому что т?мъ, которые обрекали себя на безмолвіе, надлежало постоянно бд?ть надъ собою и удерживать стремленіе своей природы тамъ, гд? она д?йствуетъ всего сильн?е и упорн?е. Какъ трудно удерживать стремленіе огня, такъ и почти столько же трудно удерживать языкъ, ибо злой языкъ, по выраженію апостола, „воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны” [DCCCLXXXIX]. Но трудность безмолвія еще бол?е увеличивается, когда представимъ себ?, что слово составляетъ одно изъ лучшихъ украшеній разумной нашей природы, что въ немъ и чрезъ него преимущественно проявляются самыя внутреннія стороны челов?ческаго духа, – его разум?ніе и свобода, неистощимое богатство его мыслей и чувствованій, что челов?къ естественно и неудержимо стремится проявлять внутреннюю д?ятельность духа чрезъ слово, такъ какъ отсюда у челов?ка сильное влеченіе передавать другимъ почти вс? возникающія въ душ? мысли и чувствованія, отсюда бол?зненная трудность – носить, а т?мъ бол?е навсегда погребать въ сердц? какую-либо тайну. Поэтому, кто посвящалъ себя безмолвію, тотъ долженъ былъ постоянно бороться съ самимъ собою, останавливая стремительный потокъ мыслей и чувствованій, всегда готовый излиться въ слов? и заставляя эти душевныя волны сокрушаться въ себ? самомъ. Зам?тимъ, наконецъ, и то, что въ слов? заключается для челов?ка обильный источникъ услажденія и отрады. Посредствомъ слова изливаются душевныя наши радости и д?лаются оттого какъ бы полн?е и обильн?е: чрезъ слово открываются для насъ источники новыхъ радостей, проистекающихъ отъ взаимнаго собес?дованія съ подобными намъ; съ словомъ проходитъ всякая скорбь и душевная горечь, и мы чувствуемъ н?которую отраду. Сл?довательно, заключить уста свои на бол?е или мен?е продолжительное время значитъ – закрыть для себя одинъ изъ источниковъ земныхъ удовольствій. Но, состоя главнымъ образомъ въ обузданіи языка, безмолвіе приводитъ естественно и къ другимъ видамъ самоотверженія. „ Кто не согрешает в слове, говоритъ св. ап. Іаковъ, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело' [DCCCXC]. И д?йствительно, кто им?етъ столько силы духа, чтобы обуздать и связать языкъ, по своему устройству, легкій и быстроподвижный, тотъ можетъ обуздать и другіе члены т?ла, бол?е грубыя и нед?ятельные, – удержать руки отъ хищенія, ноги отъ неправаго теченія. Языкъ, по выраженію апост. – какъ бы н?которое кормило въ нашей т?лесной природ?. „ Вот, и корабли, как ни велики они и как ни сильными ветрами носятся, небольшим рулем направляются, куда хочет кормчий; так и язык – небольшой член, но много делает' [DCCCXCI]. Отсюда, кто искусенъ въ управленіи своимъ языкомъ, тотъ управитъ и вс?мъ т?ломъ, не смотря на самые сильные порывы страстей и пожеланій чувственныхъ. И какъ языкъ легкостію и быстротою движенія подражаетъ быстрот? душевныхъ движеній, то научившійся постоянно обуздывать языкъ не неопытенъ будетъ и въ управленіи своими помыслами и самою свободою. „Стяжи безмолвіе, говоритъ св. Ефремъ Сиринъ, и оно возвыситъ тебя надъ страстьми' [DCCCXCII]; кто возшелъ на степень этой доброд?тели (т. е. молчанія), говоритъ Іоаннъ Л?ствичникъ, тотъ въ состояніи однимъ ударомъ разс?чь кр?пко сплетенный узелъ пороковъ' [DCCCXCIII] .
Св. царь и пророкъ Давидъ говоритъ: „буду я наблюдать за путями моими, чтобы не согрешать мне языком моим; буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною” [DCCCXCIV]. Такой об?тъ далъ н?когда себ? и Богу прошедшій едва ли не вс? пути духовные Давидъ. Н?тъ сомн?нія, что и св. столпники, обрекая себя на молчаніе, одною изъ главныхъ ц?лей своего подвижничества поставляли – не согр?шать языкомъ. Въ самомъ д?л?, слово наше, по превратному его употребленію, служитъ источникомъ многихъ нравственныхъ золъ. „Словеса орудіе суть міра сего', сказалъ св. Исаакъ Сиринъ [DCCCXCV], им?я въ виду превратное употребленіе слова. И въ самомъ д?л?, это такое орудіе, помощію котораго міръ преимущественно можетъ д?йствовать и оказывать могущественное и вм?ст? гибельное свое вліяніе на челов?ка. „худые сообщества развращают добрые нравы' [DCCCXCVI] , говоритъ апостолъ. Будучи постоянно чисты и свободны отъ гр?ховъ словесныхъ, столпники самымъ д?йствительнымъ и надежн?йшимъ образомъ защищали себя отъ вреднаго вліянія со стороны челов?ческихъ обществъ, преграждали главный входъ въ душу свою злу, текущему въ мір? и становились недоступными для многихъ соблазновъ и искушеній его.
„Безмолвіе есть надзиратель помысловъ, учитель размышленій, приращеніе ума', говоритъ св. Іоаннъ Л?ствичникъ [DCCCXCVII]. И въ самомъ д?л?, ничто такъ не сод?йствуетъ размышленію, чистот? и возвышенности мысли, какъ совершенное безмолвіе. Употребленіе слова, по большей части, ведетъ къ разс?янности, а ничто столько не препятствуетъ здравому разсужденію, какъ разс?янность. И древніе мудрецы понимали достоинство молчанія и, можно сказать, полагали въ немъ тайну своей мудрости. Такова была школа Пи?агорейская: она не прежде открывала для своихъ питомцевъ сокровищницу мудрости, какъ посл? трехл?тняго искуса ихъ въ молчаніи [DCCCXCVIII]. Поэтому, св. столпники, заключая уста свои, безъ сомн?нія, непрестанно питали духъ свой благочестивыми размышленіями, восходя мыслію къ высочайшимъ предметамъ в?ры, что изв?стно у аскетовъ подъ именемъ умнаго д?ланія, занимались богомысліемъ, умною молитвою, безпрерывно, такъ сказать, священнод?йствовали и служили въ тайн? духа своего Богу.
Безмолвіе, заключая челов?ка въ себ? и, сосредоточивая внутреннюю его д?ятельность въ немъ самомъ, сообщаетъ ему полноту внутренней жизни, особенную кр?пость и силу духа.
