Моя единственная вина состоит в том, что я полагала внешний вид служителя истины залогом своей безопасности. Если ты желаешь наказать его, отбери у него одеяние избранных. Лиши его права носить хирку человека праведности'.
Некоторое время помолчав, аль-Мамун сказал:
- Это притча о том, что облик не всегда соответствует намерениям?
- Почему ты спрашиваешь меня об этом, о мой халиф?
- Это слишком просто для суфийской притчи, о шейх.
Улыбка Джунайда превратилась в кошачью:
- Ты проницателен, о мой повелитель. Истинный смысл притчи в другом.
- Наставь меня, о шейх.
- Собака сама находилась на одной из стоянок пути суфия.
Халиф долго молчал, перебирая в пальцах обсидиановые зерна четок. Джунайд сидел неподвижно, чуть прижмурившись, как кошка, сторожащая мышь.
Из-за ковровой занавески за спиной аль-Мамуна донесся сдавленный женский всхлип.
Абдаллах поднял глаза на суфия. Тот все так же бесстрастно встретил его взгляд. Аль-Мамун сказал:
- Дух, явившийся нам, преувеличил численность войск аль-Джилани. Их в два, а не в пять раз больше.
За занавеской сдавленно разрыдалась еще одна женщина.
Халиф спокойно продолжил:
- Чем больше я думаю о том разговоре с Зеленым Хызром, тем больше понимаю, что был околдован. Разумному человеку не следовало переходить через горы со столь малой армией. Теперь, когда морок рассеян, я вижу, что принял опрометчивое решение, соблазнившись предложением помощи от странствующего ангела.
Джунайд смотрел на него с пустой, ничего не выражающей полуулыбкой.
- Это лишний раз доказывает, что магия и волшебство лишь туманят око разума и сбивают человека с пути, заповеданного Всевышним.
Шейх молчал.
- В любом случае, жалеть о принятом решении поздно. На рассвете мы пойдем в бой.
Всхлипы на женской половине шатра перешли в жалобный плач. Плакала Нум. Шаадийа, глотая слезы, пыталась ее успокоить жалобным шепотом.
- Раньше ты не просил меня о наставничестве, о мой халиф, - вдруг прервал свое молчание Джунайд. - Скажи, зачем ты призвал меня. Я тебя слушаю.
- В случае нашего поражения я приказываю твоим женщинам выполнить свой долг, - четко выговорил аль-Мамун. - Мой харим не должен достаться врагу.
- Слушаюсь и повинуюсь, о мой халиф, - так же четко отозвался Джунайд.
Рыдания женщин перешли в жалобное поскуливание.
Аль-Мамун поднялся с подушек и вышел из шатра.
Зубами затягивая ремешок наруча, Марваз натужно сопел - но внутри радовался.
В бой. Мы идем в бой. Бой - лучше чем неизвестность. И тягучие дни стояния напротив громадной, как нависающая гора, армии врага.
Вокруг Марваза, над ним, и даже, казалось, в самых его внутренностях быстро и низко били таблы. Большие молитвенные барабаны, созвав верующих на ночной намаз, снова загрохотали в рассветных сумерках. Все знали, что 'молитва - лучше сна'. Но время рассветного намаза застанет их сражающимися.
Рай находится под остриями мечей. Хороший хадис. Что бы там ни говорил старый мулла - все равно хороший.
От слитного рокота барабанов по хребтине бегала дрожь возбуждения. Поле боя уходило в молочные рассветные сумерки. Топорщащиеся ветки призрачно торчали из густого тумана, словно руки утопающих. В серых ползущих струях не то что карматов - деревьев в распадках не было видно.
Дробь таблов стала убыстряться, откуда-то справа послышалось хищное джунгарское гиканье. Рафик, зачем-то проверявший, хорошо ли ходит в ножнах меч, заметно дернулся.
Сплюнув кончик ремня, Марваз приподнялся на цыпочках и прищурился - сквозь молочную реку текли темные тени. Конный отряд джунгар сгущался на правом фланге, замыкая это крыло войска верующих.
- Чего это они? - боязливо пробормотал Рафик. - Вон ведь и слева от нас ихняя сотня тоже построилась...
За Марваза откликнулся куфанский каид:
- Там дальше то, что от Абны осталось, стоит. Перемешивают конницу и пехоту. Чтоб поддержать, в случае чего...
И Хунайн ибн Валид зачем-то поправил свой издалека видный красно-желтый платок.
- Чтоб плеткой погладить, если побегут... - пробормотал Марваз.
Абне он доверял еще меньше, чем парсам, которые стояли, как всегда, в центре.
Таблы побольше гудели низко, барабаны поменьше расспались четкой злой дробью.
Летящие стрелы Марваз увидел, а не услышал. Вернее, увидел, как упали впереди двое куфанцев.
- За щиты на колени!!! - заорал Хунайн ибн Валид.
Барабаны захлебнулись, джунгары завизжали как резаные.
Хотя нет, не джунгары, джунгары смыкали ряды, знаменосцы с малыми тугами резво рысили перед строем.
Визжащая орда скакала на них из тумана, всадники, один за другим, выскакивали из-за каких-то темных клочьев и веток. В сырой мороси бело-голубые плащи казались серыми. Бедуины руала, вереща, шли в рассыпную атаку.
В деревянную стену щитов заколотили дротики и стрелы.
За их спинами тяжело, размеренно, как на гребном корабле, забил табл, подающий сигнал правому флангу. Ему откликнулся центровой. И далеко-далеко в тумане надсаженным сердцем зазвучал барабан левого крыла.
Несколько ошалев, Марваз поднял голову: нет, не ошибся. Знаменосцы вставали, высоко поднимая красно-желтые куфанские стяги на шестах. Вместе с щитовыми, прикрывавшими их спереди.
Таблы требовательно, мощно, мерно били.
Они с Рафиком ошалело переглянулись, вздрагивая от сухих щелчков стрел по дереву.
- Атака, братишка... Встаем, - сухими губами улыбнулся Марваз.
- Прощай, мученик, - кивнул Рафик.
Улыбнувшись друг другу еще раз, они встали.
И, попадая в раскачивающийся шаг строя, двинули вперед - навстречу набегающей бедуинской стае.
Аль-Мамун по-дурацки привставал в стременах - какое!
Разве это холм? Так, прыщ какой-то среди прыщей среди этого изрытого поля.
Под неярким солнцем слоями колыхалась пыль - сколько хватало глаз. В мутном темном облаке мелькали тени, изредка взметывалось знамя. Грохот, вопли, звон.
Чуть ниже по истоптанному склону заседал на своем толстом муле Зухайр. Мул жевал траву, зиндж жевал вгоняющий в сонное оцепенение кат - евнухи почему-то очень любили эту ямамскую смолу.
Стоявший по правую руку Тарик, напротив, держался в седле собранно и прямо - и хищно, раздувая ноздри, смотрел в пыльный вихрящийся сумрак на поле боя.
Там шла сплошная, кромешная рукопашная - и кто кого давит, понять было нельзя. Вестовые,
