состояла из жгутов света и бьющих молний.
С шелестом втянув в себя свет, птица исчезла внутри высокой фигуры нерегиля. Тарик стоял - окоченевший труп сиглави лежал на боку, хорошо видный сквозь прозрачную кисею энергий, колыхавшихся вокруг сумеречника, - и странно, горько смотрел на аль-Мамуна.
Тот попытался выдавить из себя какое-то хриплое слово.
Тарик криво улыбнулся, вскинул руки - и со свистом мгновенно отросших перьев поднялся в воздух. А потом, встав на крыло, тяжело полетел в гущу боя.
Когда громадный, с размахом крыльев в десяток локтей, ястреб закрыл небо и солнце, Хунайн ибн Валид решил, что сошел с ума. Потом куфанец решил, что сошел с ума еще больше - ибо до того ни разу не видел, как кинжальные когти вонзаются в вопящих людей, а птица, подхватив их, словно пучок травы, гулко взмахивает крыльями и с трудом уходит все выше. А потом разжимает когтистые лапы...
- Ястреб! Ястреб халифа Аммара! - заорали за спиной Хунайна.
Каид обернулся, решив было, что сошел с ума не один, а потом ахнул над собственной недогадливостью: жуткое пернатое нападало на карматов, буквально разламывая когтищами их шеренги.
Железная 'черепаха' вражеского строя распалась.
- Эмир верующих! Знамя халифа! - раздались в сплошной пыли новые вопли.
Где? В какой стороне? Куфанец даже Марваза с трудом различал, а тот сидел, придерживая кровавые тряпки на перевязанном боку, всего-то в трех шагах.
Вдалеке загустевала серая взвесь - толпа?
- Знамя! Знамя Бени Умейя!
Нездешняя птица вынырнула из пыльного мрака и, распластав крылья, торжествующе заклекотала. Надсадно раскашлявшись, Хунайн наконец увидел: бежит множество людей, а впереди верховые. А над всадниками развевалось узкое черное знамя. Действительно, рийа халифа.
На куфанцев выскочил отряд Движущейся гвардии. Перья фазана остро покачивались над шлемами, гулко топотали копыта.
- Садись за мной, на круп садись, каид! - хрипло пролаял джунгар.
Все полезли на коней, мостясь за спинами степняков.
- Куда?! - заорал Хунайн, пытаясь перекричать грохот боя.
- К частоколу! - крикнул в ответ джунгар. - Повелитель приказал атаковать карматский лагерь!
Повелитель?.. Кто это?..
Потусторонним холодом по затылку мазнула громадная птичья тень. Хунайн затылком же чувствовал, как со свистом рассекают воздух острые железные перья. Хотя почему железные-то...
А джунгары разразились восторженными воплями, задирая лица, провожая пернатую жуть кликами и размахивая плетками.
- Сын Тенгри! Он сын Тенгри! - радостно проорал, обернувшись, везший его степняк. - Сильный шаман наш Повелитель, ой сильный, такой облик принял, а?!
Хунайн прикрыл слезящиеся глаза и решил не пускать в себя эту дичь.
У частокола карматского лагеря все кипело.
Тарик - уже в обычном облике, верховой, только не на сиглави своем почему-то, а на рыжей кобыле - гонял туда-сюда вдоль ограды, потрясая обнаженным мечом. Джунгары заливались волчьим воем. С той стороны частокола - внушительного, из толстенных заостренных бревен, перевитых толстенными же железными цепями - летели камни и стрелы. Оскалившемуся, орущему на пределе легких Тарику они были явно нипочем - джунгарам, беснующимся от хищной радости волка под луной, похоже, тоже.
Чтоб нерегилю не остаться в облике шайтанской птицы?! Он бы своими когтищами на раз выломал ворота лагеря!
И тут Хунайн понял, что глохнет - гвалт поднялся вовсе нестерпимый. А потом полыхнуло. Рыжая кобыла, перепуганно мотая поводьями, гнала куда глаза глядят, а ястребище, ухая маховыми перьями, уходил вверх - и куда-то влево. Под ним шла вразгон конная джунгарская лава.
Везший Хунайна джунгар тоже сорвался и ускакал за Ястребом, а куфанцы остались с толпой перед воротами. Выкрикивая оскорбления, все кидали в карматов камнями - а те отвечали тем же. Стрелы, похоже, иссякли и у нападавших, и у оборонявшихся. Сколько так продолжалось - Хунайн не знал.
И вдруг - бух! Бах! Ворота лагеря - настежь! Из них карматы сыпятся, как горох! Оказалось, за врагом гнались верховые джунгары.
Уже потом Хунайну рассказали, что нерегиль приказал атаковать двое из трех лагерных ворот - чтоб выманить карматов на вылазку. А как же, это во всех трактатах по военному искусству написано! Еще Хазим ибн Хузайма писал, что контратаку нужно проводить из третьих ворот, чтобы зайти в тыл осаждающим и застигнуть их врасплох. Карматы, похоже, тоже читали наставления ибн Хузаймы, и пошли конным отрядом на вылазку из северных ворот. Только там в засаде стоял джунгарский полк, ага. И господин Ястреб подлетел туда как раз к началу атаки. Словом, карматам выйти не удалось - их укатали обратно в ворота, и ворвались в лагерь на их плечах.
Что было дальше, Хунайн вспоминать не любил. Тесный бой грудь в грудь, в ножи - что тут вспоминать? Колол, рубил. Зинджи гвардии аль-Джилани дрались как бешеные. Каид помнил, что от красного здоровенного шатра карматского предводителя одни лоскуты остались - так резались и внутри, и снаружи.
Вот с таким лоскутом в руке гонца к халифу и отправили. Мол, все. Победа. Аль-Джилани, кстати, успел смыться - конь попался хороший.
А потом... Потом стало смеркаться. И они двинули к замку. К замку аль-Укаба над долиной.
Лучше бы он, Хунайн ибн Валид, туда не ходил.
Но он пошел.
Кстати, потом ему приходилось читать труд Али ибн Зара о битве при аль-Укаба. Так в той почтенной книге про замок писано было ровно две строчки: мол, сдался без боя, ибо нашли ворота его открытыми. А в самих стенах верующие оставаться не стали, и вернулись к ночной молитве в свой собственный лагерь.
Хунайн ибн Валид очень хорошо понимал, почему трепло и враль Али ибн Зар решил проявить сдержанность и писать кратко.
Ибо то, что они увидели в замке, словами описывать было нельзя. Потому что не положено человеку выговаривать такие слова. И видеть такое - тоже не положено.
Нельзя человеку такое видеть.
Сквозь каменные узоры решетки-шебеке закатное солнце било тысячью маленьких лучиков - острых, как клинки. В восьмиугольном зале не было недостатка в свете - длинные узкие окна располагались тремя лентами, одни над другими. Сплошь покрытые резьбой стены покоя делали его похожим на трубку калейдоскопа - арабески вспыхивали цветными изразцами и золотом вязи.
- Фатиха, стих двадцать пятый, - тихо сказал Тарик, водя глазами по золоченым извивам фриза с изречениями из Книги Али. - 'И обрадуй тех, которые уверовали и творили благое, что для них - сады, где внизу текут реки. Всякий раз, как им даются в удел оттуда какие-нибудь плоды, они говорят: 'Это - то, что было даровано нам раньше', - тогда как им доставлено только сходное. Для них там - супруги чистые, и они там будут пребывать вечно'. Карматам, похоже, не мешали строки из вашей Книги. А, Абдаллах?..
- Помолчи, - сказал аль-Мамун.
В середине зала лежал плоский камень. Белый. Точнее, раньше он был белым. Теперь он стал влажным и бурым. Через то, что лежало на камне, у камня и на полу этого покоя, они перешагивали и перешагивали - все то время, пока шли сюда. К сердцу замка. В церемониальный зал Факельной башни.
К моменту, когда они дошли до этого покоя, смысла говорить какие-то слова, спрашивать, удивляться уже не осталось. Всё было понятно и так. Карматы принесли в жертву и убили всех рабов,
