— Ну да, вари-то черно-белые и красные. А катты все — кольцехвостые. Только вари кат все время по клетке гоняют.
Страшную картину нарисовала Эуленетт.
— Вы держите в клетках людей?
— Каких людей? Люди у нас, как положено, по дорожкам ходят и бумажками мусорят. В клетках — звери и птицы.
— А Вари? А Кати?
— Так они не то, что не люди, они даже не обезьяны.
— А кто же?
— Полуобезьяны, или, проще говоря, лемуры. Не хочешь ли ты помыть айву?
Я бросил айву в раковину и стал ее мыть. От этого на кухне стоял такой звон, будто бы я намывал пушечные ядра.
— Затем пару бананов, штуки три огурцов и несколько морковок. Только не мельчи. Бери покрупнее.
Я стал выбирать огурцы и морковку покрупнее и в итоге выбрал такие огромные овощи, что с ними можно было идти на врага. В ведро они не поместились и выглядывали оттуда, как солдаты из окопа.
— Помыть и порезать?
— Точно.
— Какой студент толковый! — удивился парень по имени Доминик, который тоже чего-то мыл в соседней раковине. — Вот у меня прошлый год студент был… сначала резал, а уж потом мыл. Он из одной жаркой страны приехал. «Зачем, говорит, — мыть? Мы на родине никогда ничего не моем».
— Почему?
— Табу. Им религия водой пользоваться запрещает. Они считают, что в воде злые духи живут.
Помыв и нарезав, что следует, мы отправились к Варям, которые, вроде бы, жили вместе с Катями.
Мы прошли вдоль клумбы с фиалками, миновали заросли бугенвиллей, обогнули стволы сирени и остановились у куста жасмина.
— Как у вас цветов много! И какие разные!
— Это Хартли все. Как за границу поедет, обязательно какие-нибудь новые цветы привезет. «Они, говорит, напоминают мне о наших иностранных проектах». Если он еще пару проектов организует, ходить будет негде.
Мы находились в какой-то незнакомой мне части зоопарка. Сюда я еще не хаживал. Тут имелись шири и даже просторы.
Зоопарк уходил за горизонт и не возвращался.
— А зоопарк-то, оказывается, не маленький!
— Соседнее поместье прикупили. Хотят там суперпроект сделать: «Панорама бразильской фауны». А вот и варя!
Мы стояли перед сеткой, а из-за нее на нас смотрела неприятная хитрая морда, какая, конечно, могла быть только у Вари. У Кать такие редко встречаются. Черная как ночь, она глядела глазами желтыми как молодая луна.
По этим желтым глазам совершенно ясно читались мысли, проплывающие в черной голове. Конечно, они были черными.
Морда думала, как своровать, ограбить, надругаться.
— Это Бандерша, — сказала Эуленетт, — вожак стаи.
— Главная Варя, — понял я.
— Только и думает, как отнять, ограбить и надругаться.
Перед большой клеткой, в которой обитали вари, находилась другая, совсем маленькая. Формой и размером она напоминала лифт.
— Это тамбур-предохранитель, — сказала Эуленетт, закрывая наружную дверь и открывая дверь, ведущую в вольеру. — Он предохраняет от бегства животных.
— Понятно, — сказал я. — Как интересно.
Едва мы появились в клетке, черная морда задвигалась, сморщила нос и стала нюхать мои ботинки. Затем вдруг встала на задние лапы и сильно дернула передними за карман комбинезона.
— Чего это она, а? — я отодвинулся к сетке. — Нападает что ли?
— С ней надо быть покруче. — сказала Эуленетт и махнула на Бандершу ведром.
Почувствовав твердую руку, Бандерша откатилась в глубину и стала собирать свою банду. Из-под кустов, с деревьев, из зарослей травы к ней стягивались другие черно-белые разбойники.
А между тем, лемуры-вари были красивы. Каждый волосок пятнистой их шубы стоял отдельно и сиял как солнце. Видно было, что над каждым из них хорошо поработали языком.
На лемурьих затылках сидели мохнатые шапки-ушанки. Уши их не были завязаны под подбородком, а лихо торчали в стороны. Одно слово — бандиты.
Со свистом, с каким-то улюлюканьем налетели они на нас.
— Кидай в них апельсинами! — скомандовала Эуленетт и первая метнула в черно-белую толпу половинку апельсина, которая оказалась эффективней целой лимонки.
Банда, пораженная апельсином в самое сердце, закрутилась на месте и задергалась, хватая очаг поражения когтистыми лапами.
Из-за фрукта началась свара. Черные лапы стали бить по черным мордам. Засверкали белые зубы. Показались краснейшие языки.
— Разбрасывай скорее еду! Половины апельсина надолго не хватит.
И верно. Вдруг из центра свары вынырнула Бандерша. В челюстях ее горел апельсин, как золотой кубок чемпиона. Она клацнула зубами, всосала мякоть и плюнула кожурой в товарищей.
Оплеванные товарищи, поняв, что больше апельсинов нет, ринулись к нам.
Мы отстреливались яблоками, айвой и морковью. Наибольший урон врагу нанесли бананы. Враг, съедая мякоть, скользил на кожуре и буксовал. Атака захлебнулась.
— Без бананов сюда даже не входи.
— Я бы и с бананами не пошел, — ответил я. — Как же кати с ними живут? Чем отстреливаются?
— Им отстреливаться нечем. У них вся надежда на скорость.
— Тяжелая какая жизнь.
— Не легкая. Бери ноги в руки. Надо катт покормить, пока вари отвлечены.
Слева от нас была гора, справа — пруд, между ними — дорожка. По ней мы и побежали. Мы подпрыгивали над кочками, яблоки прыгали в ведре и мысли в голове тоже прыгали, как шары в лотерейном барабане.
— Что ж это за жизнь? — думал я. — Кушать, только когда твой враг кушает? Убегать, когда твой враг прибегает. Какая это жизнь? Это даже не существование. Прозябание.
Скользя на сырой земле, оставляя на ней длинные полосы, мы поднялись на склон. Здесь стояла клетка, и на ней плечом к плечу сидел отряд кольцехвостых лемуров. Видно было, что общая беда сплотила и спаяла их коллектив. Иногда они вставали и, примяукивая, наблюдали, не закончил ли враг трапезу? Не хочет ли напасть? Тут-то я понял, что они никакие не кати, а катты — что в переводе с языка древних римлян означает «кошачьи».
Но ничего, совсем ничего кошачьего в их облике не было. А вместе с тем и было. Какое-то общее неуловимое кошачье впечатление.
— Чего задумался? Кидай скорее остатки на клетку!
Эуленетт махнула ведром, будто хотела вылить из него воду, но в лемуров полетела еда: яблоки,
