-- Пожарь мне этот кусок, -- сказал Ли Меллон. -- Его уже как следует отбили.
Аллигатор больше не говорил 'ГРОЛ!-опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп!'. Обеденные столы не говорят таких слов.
Уилдернесс. Хайку аллигатор
Шел сильный дождь, и ветер гудел в дыре кухонной стены, как армия Конфедерации: Уилдернесс -- тысячи солдат, марширующих милю за милей по диким просторам -- Уилдернесс!
Элизабет с Ли Меллоном ушли в другую будку. Им нужно было о чем-то поговорить. Мы с Элайн остались держать аллигаторов. Мы не возражали.
* * *
Обычно оно сидит в огороде
-- Ой-й! -- сказала Элизабет. -- Потолок. -- 'Это же ужас просто', и сразу села.
Мы выпустили аллигаторов в пруд. Они медленно уплыли на дно. Дождь лил такой, что невозможно было разглядеть дно пруда, да и не хотелось разглядывать.
Элизабет сидела над водой. Белое платье превращало ее в лебедя. Когда она говорила, озеро стекало с лебедя, отвечая тем самым на вечный вопрос: что было раньше, озеро или лебедь?
-- Я вчера видела привидение, -- сказала она. -- Около курятника. Не знаю, что оно там делало. Обычно оно сидит в огороде. В кукурузе.
-- Привидение? -- переспросила Элайн.
-- Да, у нас тут живет привидение, -- сказала Элизабет. -- Душа старика. Там, на плато его дом. Когда старик стал совсем дряхлым, он переехал в Салинас; говорят, он умер от разрыва сердца, а душа вернулась в Биг Сур, и теперь иногда бродит по ночам. Я не знаю, что он делает днем.
-- Вчера ночью он приходил к нам. Не знаю, что ему понадобилось в курятнике. Я открыла окно и сказала: 'Привет, дух. Что ты делаешь в курятнике? Ты же обычно в огороде. Что случилось?'
-- Дух крикнул 'В атаку!', махнул флагом и убежал в лес.
-- Флагом? -- переспросила Элайн.
-- Точно так, -- сказала Элизабет. -- Старик был ветеран испано-американской войны.
-- Ух, ты. А дети его не боятся?
-- Нет, -- сказала Элизабет. -- Они рады новому приятелю. В этих краях детям скучновато. Им нравится привидение. И потом, оно обычно сидит в огороде. -- Теперь Элизабет улыбалась.
Аллигаторы качались на поверхности пруда. Дождь кончился. На Элизабет было белое платье. Ли Меллон чесал голову. Наступала ночь. Я что-то сказал Элайн. Пруд был тих, как Мона Лиза.
* * *
Что-то стучит
Мы ушли в будку спать. У Элизабет были какие-то дела с Ли Меллоном. Ее дети гостили сейчас в Кинг-Сити. Элайн разделась. Мне очень хотелось спать. Я ничего не помнил. Я просто закрыл глаза, или они сами закрылись.
Потом что-то стало меня трясти. Не землетрясение, слишком мягкое, но настойчивое -- словно море стало чем-то маленьким, теплым, человеческим и улеглось рядом со мной. И море обрело голос.
-- Проснись, Джесси, проснись. -- Голос Элайн. -- Проснись, Джесси. Слышишь, что-то стучит.
-- Что это, Элайн? -- спросил я, протирая темноту, потому что темнотой теперь были мои глаза.
-- Что-то стучит, Джесси.
-- Что? Ничего не слышу.
-- Что-то стучит. Что-то стучит.
-- Хорошо, -- сказал я и перестал тереть темноту. 'Ну и пусть себе стучит. Очень красиво стучит,' -- и стал опять проваливаться в сон.
-- Проснись, Джесси! -- сказала она. -- Там что-то стучит.
Ладно! Я проснулся и услышал стук, словно кто-то рубил в лесу деревья. Может, их там целая бригада.
-- Действительно, что-то стучит, -- сказал я. -- Надо пойти посмотреть.
-- Что я и пытаюсь тебе втолковать, -- сказала она.
Я зажег лампу: все повторяется. Прошлый раз это привело меня к тебе.
-- Сколько времени? -- спросил я. Я перевернулся и взглянул на Элайн. Она была красивая.
-- Я не часы, -- ответила она.
Я оделся.
-- Я подожду здесь, -- сказала Элайн. -- Нет, я пойду с тобой.
-- Как хочешь, -- сказал я. -- Это наверное беспокойный Пол Баньян[32], а может, кто-то топором выкачивает у нас бензин.
-- Топором?
-- Ага, они всегда так делают. Плугом, рожком для обуви, кенгуриными сумками и так далее.
-- Что особенного в вашем бензине? -- спросила Элайн.
-- Просто он там есть.
Я сунул себе за пояс нож.
-- А это еще зачем? Что ты собираешься делать? Изображать Уильяма Бонни[33]?
-- Нет.
-- Как хочешь, -- сказала она. -- Если тебе нравится разгуливать в таком виде.
-- Там может оказаться какой-нибудь псих. И потом, мы с Ли Меллоном иногда разыгрываем водевили. Я режу. Он стреляет. Проклятая работа, -- сказал я, осторожно касаясь ее волос. О, прекрасная