– Бросить к муринам обоз. Оставьте две сотни пехотинцев охранять добро. Остальные пехотинцы – пусть садятся на запасных лошадей. Те, кто не умеет быстро ездить верхом, пусть остаются с обозами. Мы не успеваем!!!!!!!! – кричал Гастон, едва не подпрыгивая на вороном жеребце, так и рвущемся в поход, ржащем и кусающим удила.
Пришлось бросить обоз с продовольствием, палатками, бытовыми вещами, серебром. Осталось охранять его почти пятьсот человек – просто очень многие лучники ещё не научились как следует ездить. Они краснели от стыда, но в поход уйти со всеми не могли…
Оставшиеся скакали как на пожар. Многие лошади пали от бешеной гонки, многих пришлось бросить. Если б оставались запасные… Но Гастон решил, что лучше будет пожертвовать частью лошадей, чем оставить всю пехоту с обозом… Лишившихся лошадей воинов пересаживали вторым седоком на оставшиеся, отчего эти лошади, не выдерживая нагрузки, падали ещё чаще… В общем, до пункта назначения добрались едва ли с половиной от имевшихся лошадей, но зато за сутки покрыли все 70 миль. Благо, никаких нападений не было… Мимо проплывали бесчисленные брошенные деревни и городишки, пустые окна навевали тоску, а растерзанные трупы людей, а то и зверят вызывали горечь и желание отомстить. Кое-где валялись и ржавые обломки вышедших из строя аэронов и мобилей с истлевшими трупами их водителей – 'недалеко ушли, бедолаги…'. Пару раз попадались одичавшие коровы и свиньи и солдаты пожалели, что им нельзя остановится взять мяса в дорогу и что обоз остался далеко позади. Одна корова упорно бежала за скачущей во весь опор армией, грустно мыча. Ей было жутко одиноко в этом опустошенном краю и страшно, но куда ей догнать боевых лошадей… Ни одного выжившего не нашли…
На Гастона было страшно смотреть. Выпученные горящие черным огнем глаза, напряженные скулы, вцепившиеся в поводья скрюченные пальцы – сплошной пучок энергии, такой бешеной, что тысячи мужчин скакали за ним, не подавая ни голоса протеста или сомнения. Страшно было даже вообще подать голос. Казалось, этот человек испепелит говорящего одним взглядом… Верный оруженосец Асмунд скакал рядом, не отставая ни на вершок. За прошедшие две недели со дня их первой встречи трудно было узнать в этом мрачном, собранном воине, потерявшего и дом и семью, вчерашнего юношу-несмышленыша. Он постарел за две недели лет на двадцать. Но все его мысли были сейчас там, на Лысой Горе, с Миленой… 'Я не позволю себе её потерять, как всех остальных… Только через мой труп, только через мой труп… Пусть весь мир провалится в преисподнюю, но Милену я спасу, обязательно спасу…'. И у переносицы Асмунда показалась его первая морщинка… А о чем думал Малыш Рольф – не знал никто. Кто-то бы даже и сострил бы – что – разве может пивной бочонок думать? Но чело Рольфа тоже было мрачным. Все понимали, что завтрашний бой будет для очень и очень многих – последним. Шутки кончились – перед ними уже будет не банда из пары сотен блуждающих мародеров, а многотысячная организованная армия, которая никого не берет в плен, ни с кого не берет выкупа, цель которой только одна – уничтожить, спалить, сожрать, разрушить… Это армия абсолютного зла, не знающего пощады…
Когда до Древляндии оставалось всего ничего, судя по карте, которую у себя в голове периодически вызывал Гастон, прикасаясь к анализатору на среднем пальце, Гастон велел сделать привал – дать отдохнуть час-другой и лошадям и людям перед боем – скакали ведь почти всю ночь… Люди падали на траву не раздеваясь, не раскладывая палаток (которых и не было – остались в обозе), и тут же засыпали, кони жадно накидывались на островки жухлой травы посреди выжженной черной гадостью пустыни. Мертвые деревья угрожающе подняли свои сухие суковатые ветви, как бы предупреждая воинов о том, что дальше идти не следует. Все было тихо, мертво, гадко…
Гастон с командирами отрядов, поручив своего вороного заботам Асмунда, поднялся на близлежащий холм и планировал операцию. Руки у него слегка дрожали, сердце учащенно билось – это было первое его НАСТОЯЩЕЕ сражение… Не вылазка, не стычка, не ночная диверсия, а НАСТОЯЩАЯ битва. И он – нервничал.
С холма даже невооруженным глазом было видно, как на горизонте колебалась завеса сплошной Тьмы, издалека напоминая тучи от дыма лесных пожаров. За Завесой видно ничего не было – даже Лысую Гору, которая обычно виднелась высоко-высоко над лесом со своей короной из обломанных камней. Гастон на походном столике воспроизвел магическую карту-иллюзию. На мерцающей голубой поверхности было видно, как зеленое море было по всем сторонам изъедено черными пятнами, как гангрена пожиравшими все новые и новые участки зеленого пространства. Особенно плохо дело было с западной и южной стороны – здесь зеленое море было почти полностью съедено чернотой, с севера и востока – только по краям.
– Гм… – протянул Гастон. – Значит, можно сделать вывод, что источник этой черной гадости – кто бы он ни был – находится где-то здесь – Гастон провел рукой по зоне наибольшей концентрации черноты в юго-западной части. – Значит, туда и бить будем всеми силами, братья… Сами понимаете, нас слишком мало, чтобы бить по всему фронту – ударим только по трем направлениям – с юга, с запада, и с юго-запада. Причем юго-западной направление будет главным.
– Кто возглавит удары? И кто будет бить по главному направлению?
– Главный удар нанесу я лично. Слева от меня поведет людей – Малыш. Справа – Асмунд.
– Оруженосец? – недовольно скорчил гримасу Артур, бывший граф Остхафен (в 'Зеленом Братстве' все титулы были упразднены, все были равны). – Мальчишка?
– Да. Он. – бесстрастным и в то же время непререкаемым тоном произнес Гастон, пронзительно взглянув в лицу возразившему. – В этом сражении у нас не будет правильного боя. Здесь опыт и тактика нас не спасут. Тут нужно упорство и бесстрашие, фанатичное желание отомстить и грызть глотку врагу. Я бы поставил тебя, брат Артур, ты хороший воин, но вся твоя семья цела, жива и здорова, а у этого мальчишки нет никого, а его возлюбленная вон на той самой горе. Он будет лететь к горе как выпущенная из лука стрела и грызть глотки как бешеная собака, а только это и даст нам шанс на победу… Впрочем, так уж и быть – будешь у него помощником. Если он умрет – возглавишь атаку ты…
Ещё полчаса ушло на занятие исходных позиций. Часть лучников посадили сзади конников, для тех, кому мест не хватило – уйма лошадей погибла… – выдвинули поближе вперед, чтобы меньше было бежать.
– Брат Гастон – но там ведь Завеса Тьмы – неужели мы будем проходить сквозь неё?
– Будем, брат, будем… Пусть все воины оденут маски, пусть потуже затянут плащи и привяжут к запястьям перчатки, пусть каждый наклеит на спину знак Создателя на спину из серебряной фольги – её будет видно в мареве – пусть каждый держится впередистоящего. Оружие держать повыше – оно тоже будет блестеть в темноте. Другой связи у нас не будет. Малыш, Асмунд, братья мои, – ведите людей строго по намеченному курсу, компасы у вас есть. Не откланяйтесь ни на градус – иначе заплутаете в мареве и пропадете. Главная цель – прорваться к Горе. Думаю, там все и закончится…
Последние приказы Гастона были выполнены и кони сорвались в галоп, догоняя уже побежавшую вперед пехоту…
Со стороны могло показаться, что это и не люди вовсе. Без лиц, без фигуры, у коней не видно морд, лишь ярко светящиеся на солнце серебристые наконечники копий и мечей говорили об обратном…
…Тьма встретила воинов практически равнодушно. Не было ни одной бесноватой твари, ни одно нападения. Тихо, как в могиле. Ряд за рядом воинов скрывались в липкой тьме, но не растворялись. Серебряные клинки и наконечники копий и стрел, серебряные знаки Создателя, наклеенные на зеленых плащах, издавали яркое свечение даже во тьме. И хотя все остальное тонуло во мраке, разобрать товарищей впереди или сбоку все-таки можно было. Маска, перчатки и плащи из серебристых волокон, серебряная кольчуга защищала от ядовитых ожогов. Но несмотря на это каждый из воинов ощущал, что на него что-то давит – что-то нечеловечески сильное, хищное, злобное и агрессивное. Тьма была живой, разумной, активной. Она стремилась найти любую щель в обороне противника, чтобы навалиться туда всей силой и разрушить её полностью, растоптать дотла. Каждый из воинов ощущал навалившуюся на него смертную тоску, страх, каждому хотелось бросить оружие, спрятаться, убежать… Но куда? Уже через несколько шагов нельзя было определить никакого направления – все было покрыто сплошной
