заработную плату, однако из-за сокращения импорта и невозможности повысить
производительность труда покупать кубинцам было нечего. Деньги стремительно теряли
покупательную способность, и правительство было вынуждено ввести карточную
систему. Многие рабочие проводили на рабочем месте ровно столько, чтобы получить
право на карточки. После этого труд переставал приносить материальное вознаграждение,
поэтому они не видели смысла продолжать работу. Процветали халатность и прогулы.
Вместо того чтобы признать, что моральные стимулы не оправдали возложенных
на них надежд, Фидель Кастро и Че Гевара в ответ объявили безделье преступлением.
Трудовое законодательство, вошедшее в силу под руководством Че Гевары в 1964 году,
предполагало суровые наказания для тех работников, которые не выполняли нормы,
установленные для их должностей, или не проводили на работе минимальное положенное
время. Другие законы давали государству право переводить работников с одной
должности на другую, устанавливать размер заработной платы и диктовать круг рабочих
обязанностей. Все работники были обязаны носить при себе удостоверение личности, а с
1969 года их фамилии регистрировались в «личном деле», где перечислялись все места
работы и должности, а также оценки работы, наряду с подробными сведениями личного
характера.
Со временем экономические неудачи становились все очевиднее, обещания не
выполнялись, и многие кубинцы, поначалу с энтузиазмом поддерживавшие революцию,
относились к ней с возрастающим цинизмом. В 1961 году Че Гевара ввел
четырехгодичный экономический план, основанный на абсолютно утопическом прогнозе
ежегодного роста в 15 процентов, и утверждал, что благодаря этому плану Куба сможет
самостоятельно обеспечивать себя продовольствием и сельскохозяйственным сырьем. Год
спустя Фидель Кастро провозгласил, что «чего сегодня не хватает, завтра будет в
изобилии». Когда подобные прожекты проваливались, кубинские власти попросту давали
новые обещания. В 1964 году Кастро объявил кубинскому народу, что в течение десяти
лет «мы будем производить больше молока, чем Голландия, и больше сыра, чем
Франция». Однако в кубинской экономике царил застой. К 1970 году, когда безработицы в
стране не было вообще, страна по-прежнему производила меньше, чем в 1958 году, когда
в стране было 31 процент безработных.
Проблемы и просчеты, терзавшие Кубу, были характерны для всех сугубо
централизованных социалистических систем. Когда экономикой руководит «госплан»,
самые простые решения – например, какие товары производить и по какой цене продавать
– принимают правительственные чиновники в своих кабинетах, а не определяют
рыночные законы спроса и предложения. Чтобы подобная практика была хоть сколько-
нибудь действенной, правительственные «планировщики» должны вовремя получать
идеально точную информацию от руководства предприятий, поставщиков и потребителей,
- однако подобная информация доходила до них медленно и зачастую бывала искажена.
Те, кто надзирал над производством, были вынуждены оценивать собственные
потребности в сырье и поставках заранее, за несколько недель или месяцев, и отправлять
запросы в свое министерство. Если им случалось неверно оценить свои потребности, в
результате у них оказывалось слишком много молотков и слишком мало гвоздей, а иногда
приходилось обмениваться с руководителями других предприятий по бартеру. Лишенные
банковских кредитов и возможности самостоятельно совершать закупки, руководители
предприятий то и дело бывали вынуждены останавливать производство из-за отсутствия
того или иного оборудования или материала.
Ситуация с ценами была еще более запутанной. По личному распоряжению Кастро
правительственные планировщики должны были устанавливать цену на удобства или
услуги в зависимости от их «социальной функции», то есть воспринимаемой ценности для
