«Бакарди» ассоциировалось с контрреволюцией, с американским эмбарго, с попытками
«украсть» главный экспортный кубинский ром. Рикардо Аларкон, который долгие годы
был при Кастро ответственным за отношения с США, в 2001 году сказал журналисту, что
считал Бакарди «ключевыми фигурами во всей политике экономической войны против
Кубы. Они – та группа, которая противостоит кубинской революции из-за рубежа». Зная,
как нервно относится кубинское правительство ко всему, что связано с «Бакарди», Амелия
подавала заявление на визовые документы под фамилией мужа, однако агенты Кастро
выяснили, кто она такая, и преследовали на Кубе и ее, и ее мужа, куда бы те ни пошли,
даже не пытаясь замаскировать свое присутствие.
Однако в родном городе Бакарди Амелия обнаружила, что к ее семье по-прежнему
относятся с большим уважением. Когда она посетила участок Бакарди на сантьягском
кладбище Санта-Ифигения, то обнаружила, что за могилами тщательно ухаживают.
Памятник Эмилио Бакарди – черный полированный гранитный обелиск на пьедестале –
был в прекрасном состоянии. Участок газона вокруг тщательно подстригли и обнесли
черной кованой оградой. Могила дедушки Амелии, сына Эмилио Факундо Бакарди Лая,
была такой же ухоженной. Белую мраморную колонну в изголовье могилы венчал бюст
Факундо, изображавший его в возрасте лет сорока (он умер молодым). Кто-то снял
стальные очки, закрепленные когда-то на каменном лице, но в целом монумент остался
нетронутым.
Кроме того, Амелию очень порадовал визит в городской музей, который основал
Эмилио Бакарди в бытность мэром Сантьяго – это было пышное здание в стиле нео-
классицизма с коринфскими колоннами. Амелия знала, что коммунисты не закрыли музей
и его по-прежнему называют «Museo Bacardi», но никак не ожидала, что он настолько
хорошо работает. Однажды днем, оказавшись у входа вместе с Робертом, она между
прочим намекнула смотрителю, кто она такая. Смотритель пришел в необычайное
волнение и позвонил директору музея Хосе Ольмедо домой, и директор тут же примчался,
чтобы устроить супругам индивидуальную экскурсию. Амелия сказала ему, что хочет
взглянуть всего на «несколько экспонатов», которые запомнились ей с тех пор, как она
бывала в музее маленькой девочкой.
Отец и дед Ольмедо до революции работали у Бакарди на производстве рома и
пива, и он рассказал Амелии, что они всегда почтительно отзывались о ее родных.
Директор музея был глубоким знатоком истории Сантьяго, мог наизусть перечислить все
достижения Эмилио на посту мэра и радовался, что наконец-то может похвастать своими
знаниями перед благодарными слушателями. Нарушать правила на Кубе крайне непросто,
но тем не менее Ольмеда заверил Амелию и Роберта, что покажет им в музее все, чего они
только ни пожелают, и что можно не обращать внимания на таблички «Руками не
трогать».
- К вам они не относятся, - сказал он.
* * *
В старости Фидель Кастро стал еще более несгибаемым. Вероятно, он опасался, что
реформы, которые он так неохотно проводил после краха социалистического лагеря,
создадут условия для того, чтобы его революция обратилась вспять. В 1995 году он
жаловался, что «любая попытка открыться – это риск для нас», и в последующие
несколько лет отменил многие из своих прежних реформ. Возможности для создания
индивидуальных предприятий снова были ограничены, и Кастро сделал дальнейшие
инвестиции иностранного капитала в кубинские предприятия настолько невыгодными,
что к 2001 году они составили всего лишь около сорока миллионов долларов – меньше,
чем за любой год начиная с 1993. В то же время он предпринял меры для ограничения
любой политической активности, которая потенциально способна подорвать его
