Компания все крепла, и Эмилио Бакарди Моро смог наконец посвятить досуг
своим частным делам. Он мудро распоряжался деньгами, в том числе и наследством своей
крестной матери Клары Асти, и стал состоятельным человеком. Он выстроил под
Сантьяго роскошный особняк на земле, когда-то принадлежавшей его родителям, и назвал
его «Вилла «Эльвира»» в честь жены. В 1912 году, в шестьдесят восемь лет, они с
Эльвирой отправились в долгое морское путешествие – сначала в Нью-Йорк, а затем в
Париж, Иерусалим и Египет, и это эпическое странствие Эмилио описал в своей книге
«Hacia tierras viejas» («В древние страны»). Куда бы ни попали они с Эльвирой, они
собирали диковины для музея Бакарди в Сантьяго – и песок пустыни, и душистые травы,
и древности. Однако больше всего слегка чудаковатая кубинская чета мечтала привезти на
родину настоящую египетскую мумию. В Египте Эмилио обошел множество торговцев и
наконец в Луксоре нашел антиквара, у которого была мумия и который был готов ее
продать. Эмилио немедленно отправил каблограмму с этой прекрасной вестью Хосе
Бофиллу, директору музея в Сантьяго: «Это молодая женщина. Она была хороша собой и
прекрасно сохранилась». Когда мумия прибыла в порт Сантьяго, кубинские таможенники
не знали, какой пошлиной ее обложить. Одни предлагали считать мумию произведением
искусства, другие утверждали, что ее следует отнести к категории «сушеное мясо».
Эмилио Бакарди и Эльвира Капе были крайне необычными кубинцами даже по
свободным меркам той поры. Сторонники свободомыслия в классическом понимании
этого слова, они презирали церковь и воспитывали в детях особую чувствительность к
социальным и политическим вопросам. Оба были адептами теософии –
спиритуалистического движения, сочетавшего в себе элементы буддизма и индуизма и
провозглашавшего идеи вселенского братства и гуманизма. Поскольку Эмилио и Эльвира
стремились пробудить в детях творческое начало, они отправили двух своих дочерей –
Мимин и Лалиту – в прогрессивную «Школу Раджа-Йоги» в Пойнт-Лома в штате
Калифорния; основным принципом обучения в школе было «свести к абсолютному
минимуму механическую работу по запоминанию и посвятить время развитию и
воспитанию внутренних чувств, способностей и скрытых талантов». Мимин проявила
интерес к рисованию и скульптуре, и Эмилио и Эльвира отправили ее учиться в Париж, а
затем в Нью-Йорк, где она стала активной участницей суфражистского движения. Много
лет спустя дочь Мимин писала, что Эмилио «учил ее и ковал ее характер с тех пор, когда
она была маленькой, и в итоге мировоззрение ее было куда шире, чем было принято в те
времена».
В особенности Эмилио раздражали религиозные догмы. Он считал себя
христианином в самом широком смысле слова, а когда был в Палестине, то оказался
глубоко тронут возможностью пройти по следам Иисуса Христа, однако рассказ о
Палестине в «Hacia tierras viejas» показывает, что он сомневался в божественной природе
Христа. «Церковь, именующая себя твоей, уходит от тебя все дальше и дальше, - писал
Эмилио, - так же далеко, как и любой человек, исказивший твой образ настолько, чтобы
называть тебя Богом». Однако враждебность, с которой Эмилио относился к официальной
церкви, коренилась не столько в теологии, сколько в представлении о церкви как о
политическом институте. Палестина была для него местом, где зародилась «доктрина
мира и братства всех народов, во имя которой ее самозваные толкователи и охранители
неустанно проливали кровь и насаждали [свою веру] силой, а не убеждением и любовью,
освященными мученичеством ее основателя».
Эмилио считал, что католическая церковь на Кубе стала орудием репрессивной
колониальной власти. Одно из самых яростных его антиклерикальных выступлений
датируется августом 1910 года, когда он написал мэру Баямо письмо с протестом против
