Собачьи ночи

протуберанцев из белого пламени – взрывающихся снова и снова, в ритме моего дыхания…..

Может, Чужак догадался об изменениях в-тебе по твоему поведению (очевидно, все это время он наблюдал за тобой), & потому его голос звучит теперь слишком громко, прямо-таки звенит у тебя в ушах. –О вашем размещении здесь в Берлине на то время, пока вы не встретитесь с моей – разведенной женой, уже наилучшим образом позаботились, как вы вскоре убедитесь. И никаких расходов от вас не потребуется – я вижу, о чем вы думаете, по вашим глазам, которые, как счетчик на бензоколонке, уже начали прокручивать цифры : Ваша комната & всё, чему положно стоять или лежать в ней, оплачены до последнего пфеннига. Так постарайтесь же, чтобы время, остающееся до вашего рандеву, не показалось нам обоим утомительно длинным. Вы, собственно, могли бы сказать мне спасибо, вы ?не находите. Ладно, оставим это & подождем, пока вы вновь обретете дар речи. Не будем пускать корни здесь, в этой паутине заговоров & среди умолчаний о стольких интимных вещах – как вы с вашей склонностью к витиеватым фразам наверняка выразились бы, если бы способность произносить таковые вернулась к вам уже сейчас. Между прочим, я много времени потратил на то, что слушал вас, хотя удовольствия от этого было мало. Вы слишком долго & слишком громко разговаривали с самим=собой, а это, поверьте мне, ! тревожный признак. (Толстяк откашливается – похоже, чтобы подавить приступ смеха) –Знаете, в детстве у меня был старый будильник, который я !непременно хотел починить….. Кончилось дело тем, что от него осталась кучка разрозненных деталей. Никто и никогда уже не сумел собрать его снова. А я удивлялся, как все это обилие рухляди ранее помещалась в столь маленьком корпусе. (Он еще раз откашливается.) – Такими же видитесь мне вы & ваши разговоры-с-собой: отдельные винтики, отходы, груда металлолома. Ни рыба ни мясо, чашки от разбитых сервизов в шкафу. (Он придвигается неприятно=близко ко мне, и, доверительно:) –Не обижайтесь: Здесь ?свободная земля, где каждый волен игнорировать, что он хочет, – поэтому говорите, пока хватает слюны во рту, говорите и в пьяном виде, это сэкономит вам деньги – (он опять отворачивается от меня, его голос становится громче) –Но только сделайте одолжение : Ваша-любимая=Пустота – обетованное-вам=Ничто –: ! пожалуйста !не говорите больше о вещах, в которых вы ничего не смыслите. По крайности, не говорите о Ничто & Пустоте, пока я могу вас слышать; до прочих ваших слушателей & со-едоков мне дела нет. Пустота – Ничто в вас (он издевательски смеется, еще немного, и он фамильярно похлопал бы меня по плечу) –Дорогой!друг, вам бы надо разок – Но оставим это пока. До лучших времен. Держу пари на что угодно, господин адвокат: вы еще !увидите….. Что ж !пойдемте, я провожу вас до вашей квартиры. (:Это звучит, несмотря на подчеркнутое миролюбие, как приказ. Он между тем широким жестом извлекает из кармана несколько денежных купюр и с кивком Надеюсь-этого-хватит передает их Бармену.)

–Идемте же (повторяет он мягче) –Я, к слову, очень прилично ориентируюсь на вновь открытом Востоке. Вы !удивитесь, но у меня есть, что вам показать. Сегодня как и всегда: Этот вечер, Модрук, похоже, обещает какую-то долгую историю.

По пути еще 1 взгляд на лепнину над стойкой, на фриз из белых квадратов по белому полю, почти неотличимых друг от друга, – и на правый край, на этот нарушенный, незавершенный 4хугольник, он вдруг заполняет, как если бы был так близко, что ухватишь рукой, все поле моего зрения – : незапертый проход в ограждении, калитка, оставленная – видимо, по недосмотру – открытой, через которую столь многое может ускользнуть и в которой столь многое может исчезнуть – –

И погружение, как погружается тонущий корабль, в чернильно-синий час начинающегося вечера. Дождь все еще кидался светлыми струями на стекло 1ственного окна в бараке, раскалывая вид снаружи и превращая его в водянисто подрагивающий образ – потемневшие от влаги штабеля досок, странно торчащие вверх, как выброшенный на берег парусник из давно прошедших времен, они, казалось, тоже погружались в стремительно обрушивающиеся на них воды, тогда как ветер, налетая шквалами, рвал на себя & властно тряс закрытую дверь; через отверстие в правом нижнем углу проволочного заграждения, как через пробоину в корпусе корабля, все дождевые потоки, бывшие снаружи, казалось, непрерывно устремлялись во двор, к нам, моему отцу и мне, во-внутрь этого маленького барака, и как ручьи, становящиеся все шире, сливались воедино. В кисловато-затхлый воздух-здесь=внутри просачивались из-за многочасового дождя холодная сырость и запах мокрой известковой почвы.– Мой отец=нервно и все чаще взглядывал на свои часы, циферблат которых при меркнущем освещении было все трудней разглядеть. –Ждать бессмысленно, сказал он наконец, кажется, дождь зарядил надолго; нам же пора домой. Он шагнул к двери, чуть-чуть приоткрыл ее: –Но в такой ливень и при такой холодрыге и сам не заметишь, как сыграешь в ящик. Он помолчал, подумал. –Я, пожалуй, схожу в поселок, там есть телефон, & вызову такси. Ты оставайся здесь и жди меня, прибавил он, увидев, что я уже направился к двери вслед за ним. –Путь туда неблизкий, ты не сможешь идти так быстро, как я, & только бестолку промокнешь. Это не займет много времени, сказал он еще. – Не бойся и оставайся здесь, в воскресный вечер тут никто не объявится. Он уже распахнул дверь и стоял на пороге, вместе со струями дождя в барак ворвался ледяной ветер; подняв воротник пальто, он наклонился и выбежал, под водопадом дождевых струй, в чернильно-синий холодный вечер, 1 порыв ветра с треском захлопнул за ним дверь барака. Отец словно нырнул в поток – сквозь залитое водой оконное стекло, наискось заштрихованное дождем, я видел, как он, опираясь на ладони&колени, протиснулся через дыру в решетчатой калитке и сразу же, подхваченный штормовым ветром, исчез в вечерних сумерках. Я тогда не мог знать, что в эти мгновения вижу своего отца….. в последний раз.

В тесном помещении, заполненном кисловатой влажной дымкой (которая, подобно рабочей одежде, что висела на крючке у двери, не исчезала и казалась брошенной здесь оболочкой исчезнувших взрослых людей), я=один, спрятавшийся в этом подобии пещеры, над которой шумел дождь, странным образом не испытывал никакого страха, а только голод, жажду. Жестянка для завтраков, когда я ее взвесил на руке, оказалось тяжелой; оттуда шел глинисто-сыроватый запах, и в ней обнаружились уже подсохшие бутерброды с колбасой – я вынимал их один за другим из зеленой жестянки и ел, откусывая большие куски. Бутылку с лимонадом я встряхнул, так что светло-желтые волоконца внутри нее стали кружиться как хлопья в тех полусферических игрушках, что изображают заснеженные ландшафты, – и постепенно осели на дно. Из бутылки, когда я снял пробку с зажимами, извергнулись, шипя и пенясь, остатки желтого напитка; во рту у меня сладковатый апельсиновый привкус смешался с горькой & острой, впитавшей в себя вкус салями хлебной кашицей, я ел & пил, пока ничего больше не осталось. Снаружи – только шорохи безлюдного ландшафта; но мне мерещилось уже некоторое время, что за шумом дождя я различаю еще и другой, глубокий, непрестанный гул, нечто вроде шорохов одиночества, ощущение укрытости, усталости и тепла….. исходило от них.– Еще дожевывая последний кусок, я встал из-за стола, сдвинул вместе несколько грубых деревянных стульев, снял с крючка у двери рабочую одежду и положил ее на стулья, соорудив постель, а пропахшую кисловатым потом куртку натянул себе до самого подбородка, как одеяло. Именно так хотел я дожидаться здесь, пока отец….. появится вновь, вернется.

Темнота лежала теперь за окном как большой черный камень, отполированный светлой рекой дождя. В мыслях своих, уставившись на низкий, матово поблескивающий беленый потолок комнаты, я продолжал нашу прогулку – я хотел !наконец добраться до того места, о котором отец рассказывал, что когда-то там стоял на путях Большой Темный Поезд, дожидавшийся отправления & полный людей, товарные вагоны были битком набиты пленными с последней войны, но поезд стоял неподвижно уже много дней и ночей, и вот однажды ночью появились те-самолеты, штурмовики и бомбардировщики, вначале крошечные как мухи….. потом они быстро стали увеличиваться в размерах, эти тяжелые темные кресты из железа под ночными черномраморными тучами….. И я уже различал его вдали, там=снаружи, он все еще стоял на рельсах, напоминая нагроможденные друг на друга железные блоки: этот Большой Темный Поезд – –

Дверь, хрустнув, распахнулась, холодный воздух и яркий дневной свет ворвались в комнату, рассеченные силуэтами чужих, по виду грубых людей: мужчины в плотничьих робах, с широкополыми шляпами & громкими голосами, звучащими резко & хрипло. Обнаружив меня, вскочившего со стульев, где я лежал, укрытый старой рабочей курткой, они сперва онемели от неожиданности – мы уставились друг:на:друга, на моем детском лице, бледном и растерянном, читалось полное непонимание