листьерыбы – а люди, сгорбившись под зонтами & подняв воротники, спасались бегством в дома или толпились, отмечая этот теплый дождепраздничный вечер, в большом отеле. Разлившиеся под липами лужи удерживали в плену множество неугомонных огней – автомобильные шины то и дело взрезывали водную поверхность, и тогда волны из луж ливнем светящихся брызг взмывали высоко вверх, будто, отяжелев от дождя, хотели вернуться на небо.
Дождь обозначился темными пятнами и на моем светлозамшевом пальто, в складках дорожной сумки, как в сложенных чашечкой ладонях, стоит вода. Через вестибюль отеля, куда я зашел, спешат люди, вбрасываемые сюда непрерывно перемалывающей их вертящейся дверью, – они заставляют меня двигаться к противоположной стороне зала, к двери под медноцветной табличкой Бар, я вступаю в маленькое помещение, разделенное на отсеки пузатыми мягкими диванами, подхожу к нише со слегка изогнутым узким столом, с простым табуретом перед ним, обитым кожей & удобным для любой задницы. Из невидимых усилителей – музыка, звуки, которые всегда в таких местах имеют привкус разогретой пластмассы, теряются из-за своего постоянного присутствия, вялого и прозрачого, подобно шуму текущих по трубам сточных вод; однако их прекращение – полное или: хотя бы на несколько минут – сразу замечается, как задержка дыхания. От вешалки у средней колонны – запах промокшей под дождем, медленно сохнущей одежды, пальто & курток, этих наброшенных одна поверх другой человечьих кож; с зонтов, напоминающих экзотическое бороздчатое оружие, струйки воды стекают на пол, на светлый ковер, – затхло-теплые испарения, перемешиваемые расположенным под потолком вентилятором, который в этом давно переполненном людьми помещении создает из ароматов кофе & женских духов особую, мягко усыпляющую атмосферу; шумы в этой атмосфере тонут, так же как тела – в тяжелых диванных подушках. Помещения, как и люди, заключают в себе что-то устойчивое, И кладу руку на стол, помещения имеют определенный характер – как люди, в любом возрасте сохраняющие главные физиогномические черты. Я узнаю все здесь=внутри, и тем отчетливее, чем с большим старанием проводились обновительные работы. В углах & нишах, да и под потолком, витают тени давно прошедших часов, проведенных мною в ожидании, когда я ждал ее прихода – здесь, в этом маленьком баре поблизости от бывшего пограничного пункта Фридрихштрассе, странного здания-опухоли, на дне которого, под восточнонемецким асфальтом, в туннеле подземки, рельсы, как стальные корни-артерии, тянулись из Западного Берлина сюда и обратно, и оттуда после многих часов ожидания !наконец появлялась !она, внезапно выныривая из туннеля пограничного пункта как из полей где-то еще существующей Киммерии и ступая на землю другой Киммерии, посюсторонней для-меня – –
Вряд ли что-то изменилось. Даже здесь, в этом маленьком баре, и вероятность таких изменений тем меньше, чем с большим рвением в первые месяцы после исчезновенья границы люди пытались что-то изменить. Вот и на стене над стойкой бара, над витриной с разноцветными бутылками & зеркалами, сохранился фриз из следующих один за другим квадратов лепнины : Каждый из этих квадратов, со стороной примерно в 2 дюйма, с вертикальными, образующими решетку линиями и крепким обрамлением, в точности похож на все другие – как !часто в долгие часы, когда ты ждал ее, безутешно=детская игра твоей фантазии превращала эти квадраты в ворота, выходы для нее & проходы для вас=обоих в иные поля, ничего не ведающие ни о принуждении, исходящем от нынешнего времени, ни о том, другом принуждении, что определяется борьбой двух воль, мужчина : женщина; и по мере того, как проходили часы и ты накачивался алкоголем, в этих квадратах появлялись другие картины, уже для взрослых, секвенции, представляющие собой что-то среднее между Веронезе Гойей Бэконом; крепкие обрамления квадратов цепко удерживали эти картины и вновь предъявляли их в следующий раз твоего многочасового ожидания, и так далее. Картины эти подобны внутренним, недолговечным личностям, через которые ты проходишь на протяжении лет=десятилетий, как и они проходят через тебя, & которые, как молнии сейчас, этой грозовой ночью, вырывают из Незримого куски ландшафта, в виде ослепительно- ярких, сложно устроенных ошметьев света – на 1 мгновение, И потом опять вталкивают их во тьму, так что подобные сверхсветлые ландшафты, как целое, не могут задержаться, не могут быть по-настоящему увиденными, не существуют и, значит, суть Ничто; личности, с которыми тебя ничто не связывает. Ты с ними имеешь дело лишь постольку, поскольку они – картины, личности с собственными желаниями влечениями порывами и заблуждениями, – избирают тебя своим медиумом, на 1 мгновенье световой вспышки в грозовой непроглядно-черной ночи. Решение закрыть адвокатскую контору, повесить свою профессию на гвоздь &, и, как если бы это решение еще нуждалось в последнем, запечатывающем его поступке, бросить ключ от конторы в водосток – не для чего другого, даже не для другого Ничто, а единственно чтобы избавиться от ощущения необходимости сделать это, – такое решение, правда, в момент его выполнения казалось явившемся !внезапно, но на самом деле существовало уже долгие годы; так бывает, когда слой-растений-камней&земли над тем местом, под которым образовалась пещера, от 1-1ственного шага – хотя слою этому доводилось выдерживать куда !большую тяжесть – вдруг разом обрушивается, и тогда взгляду открываются масштабы длившегося много лет и десятилетий процесса подтачивания..... горы. В этом направлении для тебя с этого момента – с !сегодняшнего утра, когда ключ от конторы со светлым звяком упал между параллельными железными прутьями крышки водостока (1 прут у самого обрамления решетки отогнулся в сторону и образовалось крошечное отверстие – туда-то и провалился ключ, и исчез, даже его удара о дно клоаки не было слышно из-за шума сточных вод=внизу) – с этого момента, значит, для тебя на прежнем пути никакого Дальше нет. Так что теперь сидение на табурете в баре тебе представляется сидением у края пропасти, и собственная тень уже заманивает тебя в эту бездну.
?Где же она. ?Неужели она опоздает именно сегодня – –
Не то чтобы ты сожалел о своем поступке, просто он представляется тебе смехотворным, представляется дурацким порывом к живому существованию, регрессом к тем временам, когда бегство – в пространственном смысле – еще могло расцениваться как выигрыш. Ты совершил сегодня безвкусную глупость, которая заставит тебя и дальше неуклюже цепляться за жизнь, за что-то такое, о чем ты в своей пустоте, в своем ничтожестве уже ничего не знаешь.....
Еще остается время до обговоренного с нею часа; ты, как всегда, явился на место встречи слишком рано (:качество, унаследованное от моих и: моего брата приемных родителей, пожилых людей, беженцев после последней войны, когда Слишком-Рано часто означало Как-раз-вовремя, чтобы выжить..... от одного бегства до другого).
Время начала твоей адвокатской деятельности было еще так близко к периоду юности: простые песочные замки, возводимые ощущением справедливости, оставшимся от прежних дней – !какая дешевка – перезвон слов & девизов, еще без кусачего дыма, края картинок казались крепкими, окантовки – плотно пригнанными. Ты тогда предпочитал яркий, лишенный теней свет – ради участия к людям & преданности профессии, которая сама по себе есть двусмысленный полумрак: юрисконсульт: 1 часть его жизни принадлежит этому-государству, а другая, правда, проживаемая более интенсивно, чему-то противоположному : самоощущение тайного=заговорщика, городского герильо, который в молниеносных атаках познает великолепную индифферентность захваченного им оружия. То было время ученичества. (Передо мной на столе стакан, коричневое сияние за граненым стеклом. И 1ый глоток виски ощущается как холодная склизкая слюна.) О возможных способах бегства на Востоке узнают рано. Ближе к концу учебы ты уже понял, что центр тяжести в этой двойственной профессии угрожающе смещается в сторону государства; ты искал & нашел для себя прибежище, став юрисконсультом в больнице, выбрав в качестве специализации трудовое право. Повседневность в белом. 1ственное цветное – твои подчеркивания, отмеченные тобой параграфы в правовых кодексах. Грязно-белые – стены в твоем бюро; белые & грязные – также клиенты по ту и другую сторону от кодексов, их лица смазаны, как и твое представление о том, что значит индивидуальная боль и боль индивида. Как будто жидкий известковый раствор изливался на лица & истории, которые попадали в твой кабинет в самом дальнем закоулке больницы, – & полоскал их, перемешивая друг с другом, соединяя в гнилой поток Леты. Склочость Мелочность & Легковерие – 3 направляющие, по которым вечно протекающая ладья Харона с брюзгливостью как оболом для
