(почувствовал я), которые всегда напоминают о запахе теплой промежности & о несвежем нижнем белье. Еще утром она не могла предполагать, что день закончится необычно, подарит ей мужчину & постельное-приключение, к нашей встрече, следовательно, никак не готовилась, и при раздевании я заметил на ее трусиках следы кала. В таких открытиях я не нахожу ничего отталкивающего, скорее они настраивают меня на грустный лад, ибо выдают секреты преддверий 1ночества. И я тогда подумал, что остатки такого запаха чуял и до ее появления здесь – именно в этом месте в углу пивной.
–Это, значит: ваше ?постоянное место. – (Неловко попытался я завязать разговор.) Она не пресекала моих попыток, но и не предпринимала ничего, чтобы, со своей стороны, их поддержать; разговор наш колыхался как пламя свечи, то и дело почти угасал. Кроме того, к ней часто подходили 2 другие женщины, уже немолодые, нарочито медленно ступая по скрипучим, жирно натертым черной мастикой половицам, – якобы чтобы стрельнуть сигарету. Каждый раз при своем приближении эти женщины бросали на меня сверху-вниз недоверчиво-неприязненные взгляды; так что эти их набеги могли быть попытками поставить меня на место, могли означать некую угрозу по отношению ко мне. Только раз 1 из женщин прошептала что-то на ухо блондинке-с-короткой-стрижкой, а та в ответ издала резкий звук, выражавший протест и требование оставить ее в покое. Женщины каждый раз возвращались к своему столику в противоположном углу и, казалось, больше за нами не наблюдали. Но это было притворством, они наблюдали за нами очень пристально, потому что как только мой разговор с блондинкой становился чуть более оживленным, 1 из них вновь подходила к нашему столу, под тем же предлогом, что и раньше. Я начал подозревать нечто=определенное –. Но я не хотел прерывать разговор с моей собеседницей (хотя он уже слишком долго качался на волнах одной темы, чтобы я мог предпринять еще что-то, кроме Только-разговора : Чем дольше болтаешь с бабой (вспомнил я мудрость-коллег) тем длиньше потом путь к постели….. Тем не менее, мне не хотелось пересаживаться за большой стол в середине помещения, где мои коллеги пили & играли в карты – да я и не мог бы играть с ними, =потому что никогда не понимал правил ската. Однако возобновлять&продолжать разговор с Блондинкой после того, как его периодически прерывала 1 из женщин, становилось раз от разу труднее. Разбирайся я хоть немного в музыке, я бы постарался, по крайней мере, чтобы мои возобновляющиеся подступы к разговору звучали народнопесенно=монотонно, или как обличающие анафоры ветхозаветного пророка, или как рокочущая риторика провинциального оратора – то есть чтобы звук нарастал и спадал волнами, а не оставался неизменно на 1-&-той-же высоте – :?Может, только из желания сменить музыкальную тему она после очередного перерыва внезапно сказала: –Сегодня утром я долго слушала старую музыку. Потом два часа проплакала. – И начала рассказывать свою историю, а я начал напиваться. Поэтому я услышал только обрывки ее рассказа. Она была учительницей в начальной школе, преподавала немецкий & историю, до 5го класса – И длилось это целых=двенадцать-лет – она сказала, что 1нажды поехала со своим классом в Освенцим – по прибытии=туда она у старика, который разравнивал граблями гравиевую дорожку перед лагерными воротами & предлагал цветы, купила, не сказав ему ни слова, 1 букет – но (сказала она) –я так и не решилась, пока мы много часов бродили по лагерю, куда-нибудь положить цветы, потому что каждый кусок тамошней земли камней & песка казался настолько пропитанным болью & смертью, что я не знала, какое место больше всего – (толпы выброшенных очередным прибоем новоприбывших, на просторном плацу – вопреки или: как раз по причине навязанного им Порядка – распавшихся разбредшихся беспорядочными, растерянными группками, беспомощно цепляющихся за захваченные с собой вещи, эти последние остатки родины, – до тех пор, пока руководители, приставленные к их смене, с помощью громкоговорителей или мегафонов, надрывая жестяные глотки & перекрикивая вой бушующего на открытом плацу ветра, на трех самых известных европейских языках, будто действуя акустическим гребнем, не заставят беспорядочно слоняющиеся человеческие толпы построиться в соответствии с национальной принадлежностью, для прохождения обязательного лагерного досмотра) –я думаю, что я все время, пока была там-внутри, держалась за маленький букет как за перила парапета – (услышал я продолжение ее рассказа) –так что все стебли&листья цветов в конце концов оказались раздавленными. И тогда, уже уходя, я вложила букет или: то, что от него осталось, в руку тому же старику, у которого несколько часов назад его купила. Он все еще разравнивал дорожку перед лагерными воротами – и этот старик показался мне 1 из немногих, кто отсюда вышел, тогда….. Старику=1 уместно дать эти цветы, подумала я, ?кого еще могла бы я ими порадовать: при таком несметном множестве мертвецов….. И старик принял букет – так же, как я сколько-то часов назад его у него купила: без 1ного слова. – Но она не плакала, сказала она, пока их водили по лагерю, или: если и плакала, то сама этого не замечала – –Во всяком случае, на переменках в школьном дворе – (услышал я продолжение ее рассказа) –ученики со времени той экскурсии никогда больше не играли в эсэсовцев – И без всякого перехода (?или: мне только показалось, поскольку я все сильнее напивался, что никакого перехода не было) женщина вдруг заговорила о себе- самой: Она родила сына от одного мужчины, который ее бросил, еще когда она была беременна – :Учительница, которую бросили :?разве это не смешно. Уже давно пальцы ее нервно играли с сигаретной пачкой, с зажигалкой; ее пальцы, а я смотрел на них, казались скорее худыми, чем аристократически- тонкими, и еще – шершавыми и покрасневшими, как маленькие морковки; унылые пальцы, что-то в них напоминало о благочестии, о нездоровом=благочестии-без-богов –. Я не мог отделаться от мысли, что и ее колени наверняка выглядят так же: шершавые покрасневшие и опухшие, как колени монахинь….. – Здешние женщины (услышал я теперь) очень ей помогали все Это-время – она обязана им многим, !очень многим (произнесла она с нажимом, может, бросив украдкой взгляд на женщин за столиком напротив – но я этого не заметил), я вообще в тот вечер ничего больше не замечал: успел к тому времени в стельку напиться, то и дело гладил ее по спине, –Да – (услышал я сквозь туман своего опьянения) –одинокое сердце, таких полно повсюду –; я невнятно встрял: –?1ОкоСердце: ?Что-то наподобие Блудного Яйца –, И облапил ее спину, пробормотал расхожую пошлость, что титьки, мол, смотрятся куда лучше без таких протезов; может, я=во-хмелю даже схватился за ее груди – : – мое последнее тогдашнее впечатление: как если бы туго натянутый холст раскачивающейся желтой картины, в которую я угодил & за которую уцепился, как паук за свою паутину, внезапно пробили –: она лягнула меня левой ногой –; конец: она встала из-за стола и направилась к двум женщинам напротив. Но все это не произвело особого впечатления в тот вечер, не привлекло внимания других посетителей: потому что еще раньше за большим столом, где пили & играли-в-карты рабочие, началась потасовка.
!Что я мог бы сказать сегодня в свое оправдание настырным=коллегам : Все со мной было проще, чем они думали, чем если бы речь шла просто о половом воздержании : Я вовсе не избегал тех-других-женщин, которые проводили вечера в деревенских кабаках & пристраивались к нам как кобылы, когда приходит время, чтобы их покрыл жеребец. Дело было и не в супружеской верности – :я презирал тех, кто никогда не обманывает свою дражайшую половину, за их невежество и безмерное самодовольство. Я не избегал других женщин; но, вожделея их, не хотел становиться пленником этих женщин – ни их голосов, ни тел, ни запахов; желание мое включало в себя нежелание поддаваться окутывающей их ауре женственности. И поэтому я, во всех смыслах, был безответным: ведь их, других-женщин, я от себя отваживал, как отваживают непрошенных и быстро надоедающих гостей, вынуждая их уйти и захлопывая за ними дверь. Или как поступает врач, которому надоедает вести историю болезни скучного пациента. Потому что все дело было именно в таких историях, которые и я сам, и женщины, сходившиеся со мной, всегда тащили за собой как собственную тень или как парализующую ауру; и которые делались тем более длинными, унылыми, непреодолимыми и 1образными, чем старше становился я сам и: женщины (на сближение с коими я еще мог рассчитывать); я не хотел больше блуждать по просторным ландшафтам, населенным призраками, где я неизбежно снова и снова встречал бы себя самого – ибо в моменты своего поражения мы все одинаковы – вплоть до конца этого безрадостного пути….. Не в страхе перед Заразой было дело и не в унылости резинового запаха кондома, я просто не мог больше выносить такие истории, и менее всего – мои собственные, или: то, что я воспринимал как мои истории, как истории обо мне самом, и что в действительности было лишь эхом, слегка измененными копиями сотен других, чужих
