— Состою студентомъ въ Технологическомъ институт?.
— Та-акъ, протянулъ Троженковъ и примолвилъ:- Пошла тамъ теперь травля на молодежь, а?
Бобруйскій скривилъ губы въ презрительную усм?шку:
— Изв?стно, съ перепуга м?ропріятія потребовались…
Троженковъ ухмыльнулся опять:
— Какже, какже, читали, безсм?нныхъ дворниковъ завели, нумера на фонаряхъ чтобы гор?ли; генералъ-губернаторовъ по провинціямъ разослали, добрымъ людямъ жить м?шать…
Онъ повелъ еще разъ осторожно взглядомъ кругомъ, наклонился черезъ столъ къ гостю и выговорилъ коротко и сп?шно:- А не выгор?ло, а?
Тотъ такъ и вонзился въ него своими пронзительными глазками:
— Вы что же, радуетесь, небось? пропустилъ онъ сквозь стиснувшіеся зубы.
Троженковъ отороп?лъ на мигъ:
— Можетъ, вы и ошибаетесь, пробормоталъ онъ.
— А коли такъ, то пословицу знаете?…
— Какую?
— Прошлаго поминаемъ, грядущаго чаемъ.
Степанъ Акимовичъ качнулъ недов?рчиво головой вверхъ:
— Не выгоритъ и впередъ, такъ я полагаю, промолвилъ онъ унылымъ тономъ.
— Кто-жь это вамъ сказалъ? горячо возразилъ Бобруйскій, весь приходя въ движеніе.
— Да ужъ такъ, извините, что об?щаютъ синицы море зажечь, а въ результат? н?тъ ничего, шишъ выходитъ, съ позволенія сказать.
'Технологъ' съ такою злобною страстностью воззрился теперь на говорившаго что у того дрожь даже проб?жала по т?лу;
— А моральное д?йствіе, а терроръ напустили на всю Россію, — это вы ни во что считаете? Вся Европа знаетъ теперь о сил? русской революціонной партіи и что Русскому правительству приходится съ нею считаться какъ равному съ равнымъ.
— 'Партія', конечно, произнесъ вдумчиво Степанъ Акимовичъ, — да революціи-то, согласитесь, нигд? пока не видать.
Слова эти произвели видимо изв?стное впечатл?ніе на его собес?дника:
— Изв?стно, промычалъ онъ какъ бы про себя, — какъ если однимъ выносить все на плечахъ, а остальные по норамъ прятаться будутъ…
Троженковъ заговорилъ мягкимъ, вкрадчивымъ голосомъ:.
— А какъ же прикажете имъ быть, вотъ этимъ самымъ что 'по норамъ', какъ говорите вы, прячутся? Для чего жъ имъ дармо въ петлю л?зть, когда они настоящаго предъ собой не видятъ. Д?йствительно, и много, можетъ даже очень много, такихъ которые понимаютъ и готовы (онъ видимо не находилъ надлежащаго выраженія)… готовы на д?ло… Да в?ры у нихъ полной н?ту: не видятъ еще ничего положительнаго… Потому, сами согласитесь, чего по сю пору добилася 'партія'? См?ло, отважно, что говорить! въ Харьков? губернатора уложили, въ Кіев? барона жандармскаго на тотъ св?тъ спровадили, — да толкъ-то какой изъ того вышелъ? Героевъ перехватали, въ острогъ посадили, т?мъ все и покончилось… теперь опять въ Петербург?: пустили молодца съ револьверомъ, выпустилъ пять пуль, ни одною не попалъ, вздернутъ опять на вис?лицу, т?мъ все и покончится… На что же посл? того, сами скажите, над?яться можно настоящимъ манеромъ?..
— Такъ что жь вы этимъ глаза-то колете!.. Ну, промахнулся, стр?лять не ум?лъ болванъ… Такъ разв? съ нимъ и міръ кончился?.. Не онъ, такъ другой, не сегодня, завтра… бормоталъ, обрываясь и захлебываясь молодой челов?къ, весь видимо кипя обхватившею его злостью: — Ну, а коли бы попалъ онъ въ ц?ль и поднялся бы зат?мъ бунтъ въ народ?…
— Въ народ?! перебилъ его Троженковъ (его самого теперь повело отъ злости произнося это слово);- что такое вашъ народъ, мужикъ?.. разв? это челов?къ есть? Баранъ это, волъ безмозглый, скотина неразумная! Разв? можетъ онъ понять телячьими мозгами своими что люди ему про свободу говорятъ! Какъ если довести его до бунта, такъ онъ всякаго сюртушника, всякаго чисто од?таго челов?ка р?зать почнетъ.
Бобруйскій нежданно осклабился, какъ бы ч?мъ-то обрадованный, и прошип?лъ:
— Этого самаго и требуется.
Троженковъ изумленно воззрился ему въ лицо:
— Такъ онъ в?дь такимъ манеромъ ни одного интеллигентнаго челов?ка не оставитъ въ живыхъ въ Россіи?..
— Коли не изъ нашихъ, такъ туда и дорога! фыркнулъ на это тотъ.
— Такъ какъ же въ томъ случа? овецъ отъ козлищъ отличить?
— Тамъ видно будетъ, отр?залъ какъ ножомъ Бобруйскій.
У Степана Акимовича проб?жали опять по спин? мурашки; онъ опустилъ глаза и погляд?лъ чрезъ очки уже совс?мъ ороб?вшимъ взоромъ на своего собес?дника:
— Что же потомъ? спросилъ онъ еле слышно.
— Изв?стно что — анархія!
И Бобруйскій презрительно покосился на него: какъ-молъ ты самыхъ простыхъ вещей не понимаешь!..
Степанъ Акимовичъ примолкъ на мигъ, кашлянулъ…
— Такъ какъ же 'анархія', началъ онъ опять, — в?дь кто только на время можетъ годиться, а къ устройству какому-нибудь должно же придти; безъ устройства никогда еще люди не жили.
— 'Устройство', повторилъ какъ бы машинально Бобруйскій:- коли нужно оно, сама жизнь покажетъ, а намъ… революціонной партіи, то-есть, посп?шилъ онъ поправиться, — до него д?ла н?тъ. Ея д?ло — разрушеніе, разрушеніе, понимаете вы!
Онъ вдругъ поднялся, вскочилъ съ м?ста, выпрямился, словно выросъ; въ расширившихся глазахъ загор?лось внезапно какое-то дикое, безпощадное вдохновеніе:
— Легальные, какъ вашъ Мурзинъ, какъ вы; понимаемъ мы васъ, насквозь видимъ, не надуете! — разчитываютъ руками партіи жаръ загрести въ свою пользу: пусть, молъ, она черную работу сд?лаетъ, а мы плоды отъ нея пожнемъ… Такъ этому не бывать! Мы вамъ камня на камн? не оставимъ, изъ чего бы вамъ было зданіе свое строить… не дадимъ вамъ!.. Все уничтожимъ, спалимъ, разобьемъ! глухимъ, сдавленнымъ голосомъ восклицалъ онъ; — прогнилъ старый міръ до мозга костей своихъ, мы снесемъ его съ лица земли, на то отдаемъ свою энергію, силы, жизнь, и мы поб?димъ, поб?димъ, поб?димъ…
Онъ оборвалъ вдругъ какъ бы уже безсильный говорить дал?е; губы его, руки поводило судорогами; накипь злобныхъ чувствъ, испытанныхъ неудачъ, жажды мщенія и чаемаго торжества словно заливала его до края. Онъ былъ страшенъ, и Степанъ Акимовичъ, съежась вс?мъ т?ломъ на своемъ стул?, чувствовалъ какъ леден?ли у него оконечности и опущенные глаза не см?ли оторваться отъ какого-то пятна на полу на которое устремлены были они.
Но Бобруйскій с?дъ опять, передохнулъ и неожиданно спокойнымъ голосомъ спросилъ:
— Ну-съ, такъ насчетъ денегъ какъ же?
— Какихъ денегъ? растерянно пробормоталъ Троженковъ.
— А по карточк?-то, коротко объяснилъ тотъ.
— Ахъ да… Степанъ Михайловичъ проситъ передать вамъ что я остался ему долженъ по покупкамъ моимъ въ Москв?… Только я сумму не припомню…
Бобруйскій чуть-чуть ухмыльнулся:
— Я помню: четыреста.
— Что-съ?
— Четыреста рублей пожадуйте!
Степанъ Акимовичъ даже въ лиц? изм?нился.
— Четыреста рублей!.. Этого быть не можетъ!… У меня ихъ н?тъ, ей Богу, н?тъ, проговорилъ онъ тутъ же, встр?тившись взглядомъ съ устремленными на него свир?пыми, показалось ему, глазами гостя;- время у насъ теперь рабочее настало, только выдавай, а о получк? раньше осени и думать нечего.
— Очень досадно, невозмутимо промолвилъ его собес?дникъ;- въ такомъ случа?, извините, я буду
