— Я однако въ поэзію пустился, кажется, промолвилъ онъ съ насилованнымъ см?хомъ, подымаясь съ м?ста.
— Ахъ, если бы вы знали, вскликнула на это горячо Настя, — какъ давно я ни отъ кого не слышала этой 'поэзіи' и какъ сладко мн? ее слышать!…
— Очень радъ!…
Онъ прис?лъ опять къ столу.
— Такъ вотъ что, Настасья Дмитріевна, посп?шилъ онъ заговорить опять:- я дамъ вамъ письмо въ Москву къ одному хорошему моему знакомому; зовутъ его Ашанинъ. Большой пов?са, весело промолвилъ Борисъ Васильевичъ, — но золотой по сердцу челов?къ; онъ свой въ театральномъ мір?, поставитъ васъ тамъ въ сношеніе со вс?ми, кто будетъ вамъ нуженъ, и сд?лаетъ для васъ вообще все, что только можно сд?лать, — отв?чаю вамъ за это… Но при этомъ уговоръ, заключилъ онъ.
— Какой? съ н?которымъ изумленіемъ спросила она.
— Во-первыхъ, вы остановитесь по прі?зд? въ дом? моемъ на Покровк? и устроитесь тамъ на все время, пока пробудете въ Москв?…
Она хот?ла возразить, но онъ остановилъ ее движеніемъ руки:
— Во-вторыхъ, вы должны об?щать Александр? Павловн?… и мн?, что будете почитать Всесвятское роднымъ для себя м?стомъ, куда станете прі?зжать проводить время, которое окажется у васъ свободнымъ. Артистамъ уединеніе и отдыхъ бываютъ нужны въ интерес? же ихъ таланта, а зд?сь вы будете пользоваться ими среди людей, искренно къ вамъ расположенныхъ и такъ же мало ст?сняя себя вм?ст? съ т?мъ, какъ если бы вы были у себя въ Юрьев?.
Настя не усп?ла отв?тить.
Въ незапертыя изъ гостиной двери кабинета входила хозяйка дома:
— Что, кончили? спросила она съ порога.
— Над?юсь, отв?тилъ Троекуровъ, вставая и направляясь къ ней, — но боюсь, что ты останешься не совс?мъ довольною т?мъ, къ чему мы пришли.
— Вышло несогласно съ вашими уб?жденіями, Александра Павловна, сказала въ свою очередь д?вушка, подходя въ ней съ улыбавшимся лицомъ.
— Ахъ, милая, вскликнула она на это, — какое громкое слово вы сказали: 'уб?жденія'! У меня на это никакой претензіи н?тъ. Я просто думала… какъ ужасно должно быть для порядочной д?вушки въ этомъ мір? театра, гд? кругомъ такъ много дурныхъ чувствъ… и дурныхъ прим?ровъ, какъ бы робко домолвила она.
— И ты совершенно права en principe, сказалъ ей мужъ, — но для Настасьи Дмитріевны все это не такъ страшно, какъ для другой, мен?е испытанной жизнью; я теб? объясню, и ты, я ув?ренъ, согласишься…
— Это зач?мъ же, Борисъ! прервала его словно испуганно Александра Павловна: — ты конечно лучше меня въ состояніи разсудить все въ этомъ случа?… 'Объяснять' мн? ничего не нужно… Я напередъ съ тобою согласна, если ты находишь, что такъ надо…
Брови Троекурова на мигъ какъ бы бол?зненно сжались, — но тутъ же съ прояснившимся лицомъ:
— Настасья Дмитріевна, сказалъ онъ, — об?щаетъ за то прі?зжать къ намъ во Всесвятское проводить все время, которое будетъ у нея свободнымъ во время ваканта, если она поступитъ на Московскую сцену, или между своими ангажементами, если по?детъ въ провинцію.
— Я не об?щала еще, Борисъ Васильевичъ! протестовала д?вушка…
Александра Павловна протянула ей об? руки:
— Не отказывайте!… В?дь тамъ у васъ опять душа наболитъ! быстро и чуть не шопотомъ проговорила она.
Слезы нежданно такъ и брызнули изъ глазъ Насти и руки ея въ неудержимомъ порыв? обняли шею Троекуровой:
— Какая вы добрая, какая вы добрая! лепетала она, сдерживая, насколько могла, свои нервы, что-бъ и совс?мъ не расплакаться…
XVIII
Ich sehne mich nach Thranen.
Поздно, часу въ дв?надцатомъ ночи, у?хала она изъ Всесвятскаго. Вечеръ пронесся для нея съ неимов?рною быстротой и въ какомъ-то чаду… Ей то-и-д?ло представлялось, что это было не явь, а сонъ, невозможный сонъ. Такъ радостно, св?тло, обольстительно, куда ни взглянешь, было въ этой большой гостиной съ ея картинами въ золотыхъ рамахъ по ст?намъ и темною зеленью апельсинныхъ деревъ и камелій въ ея углахъ! Прив?тливыя и милыя, молодыя и старыя лица кругомъ, незлобивыя, увлекательныя р?чи, нежданные взрывы д?вичьяго см?ха, отъ котораго 'будто запахомъ фіялокъ весной на вс?хъ пов?етъ вдругъ', говорила себ? Настя Буйносова. О, какъ все это далеко было отъ мрака, отъ унынія, отъ злобы в?явшихъ на нее столько л?тъ въ ст?нахъ и отъ ст?нъ Юрьева!… 'Неужели же все это богатство д?лаетъ?' спрашивала она себя. Но н?тъ, она помнила, когда и у отца ея были хоромы полныя ц?нныхъ картинъ и р?дкой утвари, когда тамъ давались пиры на всю Москву, когда они, д?ти, ходили въ шелку и въ бархат?,- а не то это было, не эта 'благодать', не это что-то 'умиряющее и подымающее'… Старый морякъ Юшковъ былъ особенно въ удар? въ этотъ вечеръ: онъ разсказывалъ про Малаховъ Курганъ, съ котораго его съ оторванною рукой снесли матросы б?гомъ на перевязочный пунктъ за н?сколько минутъ предъ т?мъ, какъ по настилк? дымящихся русскихъ труповъ вб?жали въ укр?пленіе торжествующіе Французы; про адмирала Нахимова, котораго онъ звалъ не иначе, какъ по имени и отчеству: 'Павелъ Степановичъ', — причемъ голосъ его, чуялось ей каждый разъ, какъ будто 'надтрескивался'… 'В?дь все равно-съ, вс? мы тутъ ляжемъ', приводилъ онъ съ улыбкой, которая такъ и вр?залась въ ея памяти, безсмертныя въ смиренномъ мужеств? своемъ слова его, 'Павла Степановича', при отдач? приказанія подчиненнымъ не подвергать себя непріятельскимъ выстр?ламъ безъ нужды. И не могла она забыть того глубоко вдумчиваго выраженія, съ какимъ изъ-за кресла отца внималъ этимъ разсказамъ тринадцатил?тній сынъ Троекуровыхъ, и внезапный тутъ же, дрожавшій отъ сдержанныхъ слезъ, возгласъ его сестры: 'Ахъ, вы вс? тамъ святые какіе-то были!…' Да, это былъ нев?домый понын? для Насти міръ, старый, 'честный' міръ семьи и родныхъ преданій, въ который не в?рила, или который презирала она такъ много л?тъ сряду съ высоты своихъ 'освободительныхъ идей', и который открывался теперь предъ нею во всемъ обаяніи своей тихой прелести. Словно какіе-то золотые лучи прорывались насильственно сквозь ткань облекавшаго ее траурнаго покрывала… 'Есть же у насъ въ Россіи свое, крупное и дорогое', сказывалось внутри ея, — 'изъ-за чего горятъ восторгомъ эти молодыя созданія и сверкаютъ эти чудесныя слезы на ихъ глазахъ, изъ-за чего легли тамъ Павелъ Степановичъ и тысячи такихъ же смиренныхъ и великихъ душою, какъ онъ. А мы съ Володей не знали, не хот?ли и знать всего этого… Онъ и теперь не сдался бы на моемъ м?ст?; онъ и среди вс?хъ этихъ милыхъ людей остался бы такимъ же… непреклоннымъ', вспомнилось ей при этомъ вдругъ какимъ-то р?жущимъ и смущавшимъ ее диссонансомъ…
И, по м?р? того, какъ старыя, дребезжавшія дрожки — единственный вегикулъ, сохранившійся въ сараяхъ Юрьева, — на которыхъ ?хала она, приближались къ ея усадьб?, мысль о брат? возвращалась въ ней все настойчив?е, а съ нею возникало мало-по-малу какое-то странное раскаяніе за то душевное умиротвореніе, которое выносила она изъ Всесвятскаго. Ей представлялось, что съ нимъ порывались посл?днія нити, связывавшія ее съ этимъ братомъ, бывшимъ для нея до сихъ поръ самымъ дорогимъ существомъ на св?т?. Она припоминала, что для него, въ виду единственно его спасенія, поборола она въ себ? то враждебное чувство, которое внушали ей до т?хъ поръ Троекуровы, и р?шилась ?хать къ нимъ. И что же? Она не нашла тамъ въ его защиту т?хъ горячихъ словъ, которыя, казалось ей, когда она у?зжала изъ Юрьева, польются изъ устъ ея съ неотразимою силой уб?жденія. Она сдалась, сдалась на первые же
