доводы этого 'очаровательнаго', — она сознаетъ это, — но все же 'узковатаго барина', не желающаго признать 'честныя', хотя бы и ошибочныя 'побужденія молодежи'. Онъ ей прямо сказалъ, что 'не допускаетъ прощенія для т?хъ, кто о немъ не проситъ', и она не протестовала: хуже, — она какъ бы согласилась въ ту минуту въ душ? своей, что Волод? нельзя, не сл?дуетъ прощать… А зат?мъ она и какъ бы совс?мъ забыла о немъ думать… Ее какъ-то разомъ затянуло всю въ очарованный кругъ этого дома, въ эту мирно текущую, счастливую чужую жизнь. Она у?хала вотъ сейчасъ оттуда св?тлая духомъ, чуть не радостная. Им?етъ ли она на это право? спрашивала себя теперь Настя, роясь съ какою-то внезапною жаждой новой муки въ только-что затихшей б?дной душ? своей… Н?тъ, она 'не можетъ и не должна мириться съ жизнью', пока онъ, Володя, томится и страдаетъ; какъ бы ни признавала она его неправымъ, какъ бы ни расходилась нын? съ ц?лями, которыя пресл?дуетъ онъ… съ т?мъ ч?мъ-то ужаснымъ, на что намекнулъ онъ ей въ тотъ страшный вечеръ, — она 'не станетъ рвать цв?товъ подъ окнами его тюрьмы', сказала себ? д?вушка какимъ-то внезапно проб?жавшимъ у нея въ мысли поэтическимъ оборотомъ, заставившимъ ее тутъ же невольно усм?хнуться, и голова ея машинально наклонилась къ большому букету азалій и розъ, который держала она въ рук?… Букетъ этотъ предъ отъ?здомъ ея принесъ ей изъ оранжереи Гриша Юшковъ, и она вид?ла, какъ красавица-Маша зоркими глазами сл?дила за нимъ, когда онъ робко и неловко подносилъ ей, и съ лукавою улыбкой шепнула что-то на ухо его старика-дяди, а тотъ такъ и просіялъ весь и весело закачалъ своею с?дою, всклокоченною головой… 'Онъ самъ бы конечно не подумалъ о такой любезности, ему очевидно она, эта прелестная д?вочка, приказала сходить для меня къ садовнику за этими цв?тами'. И Настасья Дмитріевна вздохнула… 'А интересно, прочатъ-ли тамъ въ самомъ д?л? за него эту д?вочку?' пронеслось у нея чрезъ мигъ опять, но она немедленно зат?мъ махнула рукой и проговорила громко подъ гулъ колесъ своего допотопнаго экипажа: 'Ахъ, какое мн? до всего этого д?ло! …'
Когда она очутилась опять дома, въ своемъ запуст?ломъ, неуклюжемъ и мрачномъ обиталищ? (съ нею жила тутъ теперь одна толстая, усп?вшая за эти дни отъ непробуднаго спанья одур?ть чуть не до идіотизма, Мавра; н?мую Варюшку Антонина Дмитріевна Сусальцева увезла съ собою за границу), ее охватило вдругъ какимъ-то ледянымъ холодомъ. Весь ея старый, безотрадный строй мысли словно вихремъ налет?лъ на нее опять и сжалъ за горло жел?зными когтями, звеня ей въ ухо: 'ты моя, и никто тебя теперь отъ меня не вырветъ!…' Пока ея грузная слуга, тыкаясь во вс? углы спросонья, готовила ей постель, она, уложивъ голову на руки, долго сид?ла недвижно, уткнувшись безсознательно взглядомъ въ пламя единственной св?чи, стоявшей предъ нею на стол?. 'Готово, барышня!' второй разъ проп?лъ надъ ея ухомъ тягучій голосъ бабы, когда она наконецъ вышла изъ своего оц?пен?нія.
— Я завтра въ Москву ?ду, Мавра, сказала она и, опустивъ руку въ карманъ, вынула оттуда два письма.
На одномъ изъ нихъ читалось: Владиміру Петровичу Ашанину и адресъ. Другое было на имя управляющаго домомъ Бориса Васильевича Троекурова, на Покровк?.
Она положила первое письмо на столъ рядомъ со шляпою, скинутою ею съ головы.
— А это не нужно! р?шила она, разрывая на четыре куска письмо къ управляющему:- они благородные, добрые, чудесные люди, я вся распустилась съ ними, но отдаться я имъ все-таки не хочу, какъ и никому на св?т?! 'Душа наболитъ опять', говорила эта милая женщина. Пусть! И у нея свое что-то, должно быть, набол?ло тоже… А мн? и некогда будетъ: не своею я отнын? жизнью жить буду, а т?хъ, кто устами моими говорить будутъ, слезами моими плавать… Тоже 'лучъ съ неба', вспомнила она слова Троекурова, — и какая-то неопред?ленная улыбка скользнула на мигъ по ея изнеможенному лицу…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
О vol, ch'avete l'intelleti sani,
Mirate la dottrina che s'asconde
Sotto I velame delli versi strani.
I
Pres des bords ou Venise est reine de la mer…
Близь м?стъ, гд? царствуетъ Венеція златая…
Св?тлою м?сячною ночью, въ половин? августа 1878 года, отъ Шацетты въ Gran Canale спускалась серената. Надъ широкимъ, квадратнымъ досчатымъ помостомъ, настланномъ на двухъ большихъ, связанныхъ бокъ-о-бокъ, баркахъ, возвышался сквозной павильйонъ изъ длинныхъ брусьевъ, обтянутыхъ спирально полосами яркой пунцовой ткани въ переплетъ съ гирляндами изъ св?жей зелени, б?жавшими отъ нихъ вверхъ лучеобразными нитями въ невысокой мачт?, составлявшей центръ постройки и надъ которою, подъ наб?гами слабаго в?терка, дувшаго отъ Джудекки [14], тихо шуршали въ прозрачномъ воздух? складки италіянскнаго флага съ краснымъ савойскимъ крестомъ на его б?лой середин?. Трепетный мутный св?тъ безчисленнаго количества разноцв?тныхъ бумажныхъ фонарей обливалъ со вс?хъ сторонъ собранную на помост? довольно большую толпу мужскаго и женскаго хора, игралъ инд? капризными бликами на видн?вшихся въ рукахъ музыкантовъ инструментахъ, на серебряныхъ клапанахъ флейтъ, на блестящей м?ди трубъ и валторнъ, — и розы въ волосахъ п?вицъ словно мл?ли и трепетали подъ этимъ имъ нев?домымъ фантастическимъ сіяніемъ. Впереди, темными силуэтами рисуясь на голубоватомъ фон? ночи, три гондольера, стоя на корм? въ той своей классической наклонной поз?, которую обезсмертила кисть Каналетто, тужась и усердно ворочая руками, работали каждый своимъ единымъ длиннымъ весломъ, двигая внизъ прикрученное веревками къ гондоламъ ихъ все это тяжелое пловучее зданіе.
Серената устроена была съ ц?лью какой-то патріотической подписки хозяевами многочисленныхъ отелей въ Венеціи, и должна была у каждаго изъ нихъ исполнить назначенный для него по программ? музыкальный нумеръ. Въ моментъ остановки павильйонъ осв?щался весь пламенемъ красныхъ, зеленыхъ, синихъ огней; изъ отеля въ отв?тъ взлетали къ небу шипящія ракеты, и бумажная монголфьерка съ пылающимъ подъ нею спиртомъ медленно подымалась въ воздухъ, прив?тствуемая восторженными кликами ц?лаго роя д?тей, съ заборовъ, съ балконовъ, съ крышъ взиравшихъ на 'spettacolo questo divino', на такое 'божественное зр?лище'…
Все дал?е плыла серената, и съ каждымъ мгновеніемъ становилось значительн?е число примыкавшихъ къ ней гондолъ. Стройныя, таинственныя и мрачныя въ своемъ традиціонномъ траурномъ облик? [15], выплывали он? изъ сос?днихъ лагунъ и малыхъ каналовъ, беззвучно и мягко, какъ полетъ ночной птицы, скользя по зеркальной глади зеленыхъ водъ. Со вс?хъ скинуты были будки и съ сид?ній ихъ жадно, въ свою очередь, гляд?ли на зр?лище forestieri вс?хъ странъ, возрастовъ и видовъ: голубоглазыя англійскія миссы и деревянные Н?мцы, совершающіе свою прогулку по Италіи, Французы-художники съ козлиною бородкой, въ остроконечныхъ и широкополыхъ шляпахъ,
