она; вы им?ете право требовать отъ меня лишь одного, что-бъ я не д?лала скандала, не срамила вашего имени, и на счетъ этого вы можете быть покойны: я не стану васъ обманывать хотя бы уже потому, что по-моему это ставитъ и мужа, и жену въ равно глупое положеніе. Лучшее доказательство этому то, что я вамъ теперь говорю: другая женщина на моемъ м?ст? давно бы кинулась на шею первому встр?чному мущин? изъ одной злости на ваши пропов?ди, и вы объ этомъ никогда бы не узнали, по прим?ру вс?хъ мужей на св?т?,- а я предпочитаю объясниться съ вами откровенно. C'est a prendre ou a laisser: или вы оставите меня жить по моему разум?нію, дружиться съ к?мъ я хочу, ?здить куда мн? вздумается и, главное, безъ васъ и безъ вашихъ нотацій, — или я завтра же у?ду къ матери, въ В?ну, гд?, говорятъ, гораздо весел?е жизнь, ч?мъ зд?сь, и тогда я ни за что не отв?чаю'…
Выходка эта страшно перепугала графа Драхенберга. Онъ настолько уже усп?лъ узнать характеръ графини, чтобы не сомн?ваться въ томъ, что она буквально исполнитъ угрозу свою — у?детъ въ В?ну къ этой 'старой дур?', своей матери, 'die alte Narrin', какъ называлъ онъ in petto тещу, 'на пропащее житье', если онъ не подчинится предъявляемымъ ему требованіямъ. Въ душ? его первымъ ощущеніемъ заныло жгучее и злобное раскаяніе по поводу 'безсмысленныхъ узъ', которыми связалъ онъ себя: ему, Драхенбергу, благородному плоду чистыхъ соковъ германскаго древа, возможно-ли было взять въ подруги этотъ прямой продуктъ славянской несостоятельности и распущенности (Liederlichkeit), да еще въ его двойномъ букет? — русской и польской крови! 'О lieber Gott, nein, das war doch ein Wahnsinn, ein Wahnsinn!' бл?дн?я, восклицалъ онъ про себя, растерянно упершись взглядомъ въ раскрасн?вшееся отъ волненія лицо той, которая такъ дерзко дозволяла себ? заявлять о своемъ какомъ-то прав? дышать свободно, отд?льно отъ законнаго своего сожителя… Но эта дерзкая 'способна на все', подумалъ онъ тутъ же, способна не только у?хать, но еще увезти съ собою его сына… а съ этимъ, пожалуй, взять у него назадъ 'полную дов?ренность', данную ему на управленіе ея им?ніями, и дать подобную же первому попавшемуся негодяю, который разоритъ ее и ихъ насл?дника… Отто Фердинандовичъ былъ челов?къ чувствъ самыхъ возвышенныхъ, конечно, но онъ былъ вм?ст? съ т?мъ и челов?къ положительный, ein solider und praktischer Mann: негодованіе клокотало въ благородной душ? его, но онъ не счелъ благоразумнымъ дозволить себ? выразить его на словахъ:
Онъ только 'уб?дительно' просилъ графиню Елену одуматься, разсудить, 'насколько правильно съ ея стороны пренебрегать т?ми полезными для нея указаніями, которыя онъ, какъ ближайшее къ ней мужское лицо и другъ'… Она не дала ему продолжать. 'C'est a prendre ou a laisser!' съ жестокосердою настойчивостью повторила она… Отто Фердинандовичъ вспомнилъ еще разъ о 'насл?дник?'… и о 'дов?ренности' и уступилъ.
Но помириться съ новымъ положеніемъ своимъ онъ все-таки не могъ: ему не доставало того легкомыслія, или того добродушія, съ какимъ славянскій мужъ ужился бы съ такимъ положеніемъ, находя въ немъ даже н?которую привлекательную сторону, и Отто Фердинандовичъ считалъ нужнымъ при всякомъ случа? давать это чувствовать своей обидчиц?. Наливалъ-ли онъ ей воды за столомъ, спускалъ-ли ее съ лошади въ манеж?, или принималъ чашку чая изъ ея рукъ на вечер? у ней en petit comite, куда онъ каждый разъ признавалъ для себя необходимымъ являться, его уныло вытянутое лицо говорило ей неизм?нно то же: 'ты видишь-молъ, какъ я приличенъ, учтивъ и даже милъ съ тобою, но я все же уязвленъ, и ты это понимай!'… Елена Александровна понимала д?йствительно: видъ 'этого spectre de Banco', котораго, какъ ув?ряла она, изображалъ теперь ея обезоруженный 'властелинъ', раздражалъ ее хуже зубной боли. Но это нисколько не располагало ее отдать себя снова подъ его ярмо. Она только старалась до возможности изб?гать всякихъ встр?чъ и разговоровъ съ нимъ, и свиданіе съ глазу на глазъ допускала лишь въ т?хъ неизб?жныхъ случаяхъ, когда ему бывала необходима подпись ея подъ какимъ-либо документомъ по ея им?ніямъ, которыми онъ продолжалъ все также полноправно и удачно управлять. Обитая подъ однимъ кровомъ, супруги наши были теперь такъ же чужды другъ другу, такъ же разнились въ образ? жизни, какъ жители противоположныхъ полушарій. Отто Фердинандовичъ командовалъ полкомъ въ окрестностяхъ столицы, гд? и проживалъ половину своего времени, вставалъ съ зарей, весь день проводилъ на служб?. Жена его подымалась съ постели въ два часа пополудни и ложилась въ пять утра, принимала каждый день 'между пятью и шестью', об?дала, ?здила по театрамъ, чаевала и ужинала въ 'coterie intime' отчаянн?йшихъ 'кокодетокъ', — ихъ же царство настало въ т? дни, — говорила, самымъ модно- циническимъ argot парижскихъ бульваровъ, декольтировалась 'avec un chien de tous les diables', по выраженію толстенькой графини Ваханской, ближайшей ея пріятельницы, и укладывала въ лоскъ своимъ кокетствомъ все сонмище военныхъ и гражданскихъ сановниковъ, папильйонирующихъ въ вид? 'отдыха' отъ великихъ трудовъ своихъ на благо отечества въ изв?стныхъ гостиныхъ петербургскаго большаго св?та. 'Въ сіяющей лысин? каждаго изъ этихъ государственныхъ старцевъ', ув?рялъ какой-то mauvais plaisant, 'вы можете вид?ть какъ въ зеркал? отраженіе неподражаемой chute d'epaules графини Драхенбергъ'… Самъ графъ Анисьевъ, занимавшій теперь весьма видный постъ и не смотря на свои давно ушедшіе за полв?ка годы, слывшій у женщинъ за 'homme irresistible', предпринялъ правильную осаду сердца огневой красавицы — 'la femme de feu', — ее же не безъ ехидства прозвала такъ, по заглавію одного, весьма скабрезнаго романа Belot, все та же маленькая и толстенькая Lizzy Ваханская (носившая всл?дствіе этого въ свою очередь прозваніе Boulotte), намекавшая этимъ якобы единственно на рыжеватость своей 'meilleure amie'. Но сердце это не сдалось графу Анисьеву, и прозвище, данное графин? Драхенбергъ, могло д?йствительно — весьма долгое время по крайней м?р? — относиться съ единственно огненному цв?ту ея волосъ. При всей суетности ея жизни и распущенности р?чей, усвоенной ею въ обществ? пріятельницъ своихъ 'кокодетокъ', въ душ? ея теплилась не малая доля идеализма своего рода, смутнаго исканія чего-то 'интересн?е' того, что 'въ области чувства' могла она ожидать отъ петербургскихъ свитскихъ генераловъ и статскихъ карьеристовъ… Давъ имъ нагляд?ться бывало вволю ц?лый вечеръ на свои блистательныя плечи, наслушавшись ихъ казенныхъ любезностей и остротъ, понадерганныхъ изъ Figaro и всякихъ французскихъ книжекъ, поставляющихъ готовыя mots россійскимъ 'козёрамъ', она садилась въ карету, глубоко утомленная, и съ нервною з?вотой гадливо говорила себ?, укутываясь въ пушистый б?лый м?хъ своей ротонды: 'Они еще скучн?е со своими обольщеніями, ч?мъ мой мужъ со своею доброд?телью'.
Такъ прошло н?сколько л?тъ. Но то, что Французы насм?шливо называютъ 'психологическимъ моментомъ' въ жизни женщины, не минуло наконецъ и ея. За годъ предъ т?мъ, какъ встр?чаемся мы съ нею въ Венеціи, она въ Крейцнах?, куда ?здила л?чить ребенка своего отъ золотухи, встр?тилась съ челов?комъ, предъ которымъ разлет?лась въ прахъ вся ея нерушимая до той минуты вн?шняя безупречность. Это былъ н?кій Венгерецъ, графъ Шегединъ, музыкантъ, поэтъ и путешественникъ. Л?тъ онъ былъ уже не совс?мъ молодыхъ, прихрамывалъ притомъ на правую ногу, какъ лордъ Байронъ, но его полуцыганская, полуразбойничья наружность носила отпечатокъ такой силы, въ черныхъ какъ ночь глазахъ гор?ла такая неотразимая воля соблазна, что 'женщина, — говорили про него бывалыя барыни, — которую онъ удостоивалъ своимъ вниманіемъ, должна была или безпрекословно сдаться ему тотчасъ, или б?жать отъ него скор?е въ какой-либо нев?домый еще людямъ уголокъ земли (такъ какъ вс? в?домые исхожены-де имъ были вдоль и поперекъ), гд? бы не им?лъ онъ возможности пресл?довать ее… Репутацію им?лъ незавидную: онъ, по ходившимъ о немъ слухахъ, проигралъ и прожилъ на своемъ в?ку два или три огромныя насл?дства, былъ два раза женатъ, каждый разъ на богатыхъ красавицахъ, и каждый разъ красавицы эти умирали спустя годъ посл? брака, неизв?стно какъ и отъ чего, въ какой-нибудь отдаленной стран?, куда влекла ихъ мужа страсть къ приключеніямъ или нажив?, и откуда в?сти едва доходили до Европы. Ув?ряли, что онъ когда-то служилъ въ англійской арміи въ Индіи, покушался произвести возмущеніе между сипаями, былъ въ этомъ уличенъ, судимъ и приговоренъ къ смерти, но спасся какимъ-то чудеснымъ образомъ при помощи жены какого-то раджи, очутился зат?мъ на одномъ изъ острововъ Малайскаго архипелага, населенномъ дикими, провозгласившими его якобы царемъ надъ ними… Все это, конечно, сильно отзывалось сказкой; в?рно было то, что онъ принадлежалъ д?йствительно къ одному изъ древн?йшихъ родовъ Венгріи, но не влад?лъ тамъ, ниже въ какой иной земл?, никакимъ недвижимымъ имуществомъ, что значительныхъ капиталовъ за нимъ тоже никто не зналъ, что не м?шало ему проживать
