тысячъ пятьдесятъ гульденовъ въ годъ, и что его же одноземцы называли его 'среднев?ковымъ condottiere, странною игрой судьбы перенесеннымъ ц?ликомъ въ XIX в?къ'… Дурная слава графа Шегедина, какъ это неизб?жно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, послужила ему на пользу въ глазахъ Елены Александровны еще бол?е, можетъ быть, ч?мъ его музыка, французскіе стихи и звеняще-проницающій голосъ. Онъ съ этимъ своимъ темнымъ прошедшимъ, напоминавшимъ легенду о Раул? Синей Бород?, съ загадочными условіями настоящаго своего существованія, со своею наружностью 'кондотьеріа', такъ мало походилъ на 'прилизанные', шаблонные, 'до гадости одинъ другаго повторяющіе' типы дешевыхъ невскихъ Ловеласовъ!
Онъ не ухаживалъ за нею, не расточалъ словъ, но она была окололдована съ первой минуты… Онъ овлад?лъ ею нежданно, внезапно, — она сама потомъ не въ силахъ была объяснить себ? какъ… Онъ сид?лъ однажды у нея посл? об?да со своею цитрой, на которой игралъ съ какимъ-то удивительнымъ, захватывавшимъ за тончайшіе нервы слушательницъ его выраженіемъ. Она внимала ему, не отрываясь взглядомъ отъ его поникшихъ въ инструменту в?къ, вся захолод?лая отъ непонятнаго, никогда еще до той минуты неиспытаннаго ею волненія… Шегединъ оторвалъ вдругъ на полутакт? руки отъ струнъ и протянулъ ихъ къ ней, устремивъ на нее въ упоръ свои сверкавшіе черные глаза. Она поднялась съ м?ста и безотв?тно, безвластно пошла на этотъ н?мой зовъ… Онъ охватилъ ея станъ жел?зною рукой, привлекъ въ себ?, приникъ къ ея губамъ пылающими губами… Она ничего дал?е не помнила…
Изъ Крейцнаха онъ по?халъ за нею на Таунское озеро, въ Гмунденъ, гд? мальчику ея предписано было пользоваться горнымъ воздухомъ. Русскихъ тамъ не было никого, ниже какихъ-либо знакомыхъ графини изъ чужеземцевъ. Она свободно могла отдаваться своей любви… Любовью-ли впрочемъ называть то, что испытывала она въ т? дни? Н?тъ, это было скор?е какое-то навожденіе, что-то похожее на рабское подчиненіе ясновидящей таинственному вліянію своего магнетизёра: тутъ было упоеніе и трепетъ, блаженство и страхъ, — 'неправедныя ночи и мучительные дни'. Было что-то безудержное, чуть не зв?рское въ знойныхъ порывахъ страсти этого челов?ка, вызывавшихъ въ ней иной разъ, невольно такіе же пламенные отзвуки… Но за ними сл?довали у нея часы какой-то надрывающей физической тоски, если можно такъ выразиться: она не раскаивалась, не упрекала себя ни въ чемъ, она готова была, казалось ей, назвать графа Шегедина любовникомъ своимъ предъ ц?лымъ св?томъ, — но ей было тяжело, словно предъ смертнымъ часомъ… Онъ еще мен?е, ч?мъ она, способенъ былъ объяснить себ? то, что происходило въ ней въ ту пору, и со свойственною ему раздражительностью упрекалъ ее въ холодности: 'Я безсильна', отв?чала она ему, слабо усм?хаясь, — 'я безсильна отв?чать, какъ бы вы желали, a votre amour de tigre'…
— Вы называете меня 'тигромъ', сказалъ онъ ей однажды на это:- да, я люблю васъ лютымъ и ревнивымъ какъ у хищника чувствомъ и не выпущу васъ бол?е изъ моихъ объятій; вы должны быть моею на в?ки… моею женой…
— Но я замужемъ, je suis mariee, вы знаете! воскликнула она.
— Vous vous demarierez, voila tout, р?зко выговорилъ онъ;- вы разведетесь: я этого хочу! Мужъ вашъ не препятствіе, если вы меня любите.
Она подняла на него глаза и тутъ же опустила ихъ и замолкла. Разводъ, это значило разлука съ сыномъ; мужъ, 'законъ' отняли бы его у нея въ этомъ случа?, она понимала, а ребенокъ ея былъ дорогъ ей, и никогда ей такъ сильно не сказывалось это, какъ въ ту минуту… Но возражать она не им?ла силы: у нея своей воли уже не оставалось; вся она. чувствовала молодая женщина, была въ 'его' власти.
Она согласилась на все, отгоняя вс? возникавшія въ ея голов? возраженія… Графъ Шегединъ, какъ оказывалось, былъ весьма св?дущъ по части существующихъ къ Россіи постановленій о развод?. Онъ объяснилъ молодой женщин?, что мужъ ея долженъ 'принять вину на себя', дабы дать ей законное право выйти замужъ за него, Шегедина, и что весь вопросъ заключается въ томъ, 'какую ц?ну захочетъ положить графъ Драхенбергъ за свое отреченіе'… 'А если ни за какія деньги не захочетъ согласиться?' вырвалось у нея невольно. Шегединъ только плечами пожалъ на это и презрительно улыбнулся, — и ей самой тогда представилось, что 'хотя мужъ ея и считается самымъ благороднымъ челов?комъ въ Петербург?', но что все же онъ 'разсчетливый Н?мецъ' и предпочтетъ 'соглашеніе a l'amiable' за крупную сумму 'открытому скандалу'…
Наступала осень; графин? давно было пора вернуться въ Петербургъ. Шегединъ долго не р?шался отпустить ее. Онъ звалъ ее въ В?ну, къ матери, съ которою близко былъ знакомъ и чрезъ посредство которой, по его мн?нію, можно было начать 'прямые переговоры' съ графомъ Драхенбергомъ… 'Это значило бы все испортить', возражала молодая женщина: 'моя мать не пользуется никакимъ авторитетомъ въ глазахъ мужа; напротивъ, я одна, личнымъ объясненіемъ съ нимъ, могу склонить его дать мн? свободу…'
Страстный Венгерецъ сдался на ея уб?жденія, но съ т?мъ, что самъ онъ м?сяцъ спустя посл? прі?зда ея въ Петербургъ прі?детъ туда 'на помощь ей и покровительство…' Она у?хала.
Но, очутившись снова въ дом? своемъ на Сергіевской, Елена Александровна пришла вдругъ въ смущеніе. Она какъ-то внезапно почуяла, что 'разсчетливость' Отто Фердинандовича дальше изв?стныхъ пред?ловъ не пойдетъ, что онъ д?йствительно 'настолько все-таки рыцарь, что продать жену свою другому ни за какія деньги не согласится,' а сл?довательно нечего и начинать съ нимъ разговоръ объ 'этомъ…' Да и когда же было ей разговаривать съ нимъ? Русская армія стояла въ т? дни подъ Плевной. Войска мчались на парахъ съ с?вера за Дунай, а въ числ? ихъ полкъ, которымъ командовалъ графъ Драхенбергъ. Онъ только-только усп?лъ дождаться ея возвращенія, чтобы 'проститься съ сыномъ' и передать ей, 'графин?', въ запечатанномъ пакет? 'на случай, если онъ не вернется', подробное изложеніе 'системы д?йствій', которой сл?довалъ при управленіи ея им?ніями и которую 'онъ осм?ливается ей сов?товать удержать и впредь, когда другой станетъ этимъ заниматься'. Возможно-ли было ей, въ самомъ д?л?, въ такую минуту заявлять ему, что она желаетъ развестись съ нимъ?.. Она чуть не расплакалась даже, когда онъ, прощаясь съ нею въ передней, прижалъ руку ея въ губамъ, и перекрестила мгновеннымъ движеніемъ его наклоненную голову… А тотъ между т?мъ слалъ ей каждый день изъ В?ны, куда пере?халъ изъ Гмундена и гд? усп?лъ совершенно привлечь на свою сторону графиню Пршехршонщовскую, пламенныя и тревожныя письма, допытываясь, 'въ какомъ положеніи стоятъ ихъ д?ла', напоминая ей о ея 'об?тахъ (ses serments)' и заявляя, что невыносимое безпокойство, испытываемое имъ, заставитъ его по всей в?роятности ускорить прі?здъ свой въ Петербургъ. А въ Петербург?, въ томъ особомъ св?тскомъ кружк?, въ которому принадлежала графиня, связь ея съ Шегединомъ была уже предметомъ общихъ разговоровъ. О Гмунденской 'идилліи' первая узнала какимъ-то чрезвычайнымъ путемъ графиня Ваханская, находившаяся въ ту пору въ Біариц?, и, вернувшись оттуда, разблагов?стила объ этой 'amusante histoire' по вс?мъ благоприличнымъ домамъ столицы, въ тотъ пріемный часъ предъ об?домъ, когда въ 'интимный кабинетъ' хозяйки расчесанный франтъ-слуга въ б?ломъ галстук? вноситъ уставляемый на раздвижномъ столик? серебряный tea-kettle съ чайнымъ приборомъ и всякимъ сладкимъ печеньемъ… Венгерскій донъ-Жуанъ не покидалъ еще своей квартиры на Ringstrasse, а на набережныхъ Невы уже каждая изъ 'кокодетокъ' готовилась in petto къ состязанію, им?вшему конечною ц?лью отбитъ его у 'femme de feu,'- между т?мъ какъ ее, эту счастливицу, р?зали на кусочки кругомъ того же tea-kettle и сладкаго печенья на раздвижномъ столик?, съ т?мъ единодушіемъ завистливаго злословія, которымъ отличается искони изящный петербургскій гранмондъ. Графин? Драхенбергъ въ то же время сообщали т? же пріятельницы, подъ видомъ сердечнаго участія и предостереженія, объ 'ужасныхъ клеветахъ, 'atroces calomnies,' на ея счетъ, которыя он?-же разносили по городу… 'И это пока еще н?тъ его зд?сь; что же будетъ, когда онъ прі?детъ, когда мы съ нимъ какъ на сцен? принуждены будемъ являться предо вс?ми ими?' тревожно думала молодая женщина и все чаще объ этомъ задумывалась… Подъ владычествомъ страннаго чувства находилась она со времени разлуки своей съ нимъ, она, какъ сказочная царевна, словно только-что ушла изъ очарованнаго замка, гд? все дышало обольстительною, но ревнивою, но страшною властью похитившаго ее волшебника, и жадно вбирала въ себя воздухъ вновь обр?тенной ею свободы. Та власть и любезна была ей, и пугала ее… и съ каждымъ днемъ все сильн?е брало это посл?днее ощущеніе верхъ надъ первымъ… Ну да, она любила его, любила несомн?нно, никого еще до него не любила она такъ, да и вовсе не любила; но в?дь эта любовь ея къ нему — 'рабство'… 'Рабство', докучливо стучало у нея въ голов?: 'онъ всю тебя хочетъ, каждый твой помыселъ, каждое сердечное движеніе'. Онъ ничего не способенъ оставить ей, даже для сына… для сына! Онъ ревновалъ ее въ этому ребенку, онъ 'ненавид?лъ его въ душ?, потому что не могла-же разлюбить его совс?мъ изъ-за него'…Не даромъ зовутъ его 'Синею Бородой': кто знаетъ, сд?лайся онъ ея мужемъ, и
