Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

партии.

А состояла эта воля в окончательном сокрушении мятежников. Прежде всего Попова, Ерофеева и заводилы Аксенова, самовольно – ну и наглость – оставившего ряды.

А что же сам Аксенов? А он сочиняет пьесу «Цапля». И не «в стол», а за границу. Договором он не связан. Может себе это позволить. Попутно думает над книгой о «МетрОполе».

4

Вообразите: группа советских фотографов с дву(или тре-)смысленным названием «Новый фокус» составляет самиздатовский фотоальбом «Скажи изюм». Почему же «Изюм»? А потому что в этих губках, сложенных трубочкой, звучат все нюни, люли и тюти затюканного и заторканного советского человека. И пока в других местах перед объективом расплывается бодрое cheese и сияет сильная улыбка, здесь звучит унылое: ю-ю-ю-ю-ю!

Но это не значит, что всё безнадежно! Любовь и счастье ждут нас впереди! Их можно обрести в родном искусстве и достойном ремесле, в волшебстве творчества, в светлой тайне фотопроцесса. Они одолеют даже жесткий надзор туповатых кураторов из «железного отряда партии», то есть, проще говоря – «желёз», что и в койке с бабой долдонят, как на занятиях по спецподготовке: «Только благодаря 'желёзам', помогающим творческим союзам держать идейное оружие в чистоте, я прикоснулся к сокровищнице искусств… Вот альбомы мастеров советского фото. Может, вы думаете, дорогая, что я эти книжки солю? Читаю, дорогая, вникаю, даже делаю выписки. Постоянно приходится расти над собой…»

А партнерша и отвечает молодому офицеру эдак небрежно и даже свысока:

– Вовик, вы не умеете жить!

– Не умею жить, так научите! <…> Готов всему научиться, если не во вред Родине.

А учиться надо многому. У мастеров интриги изощренной – боссов Союза фотографов, напоминающих деятелей реального Союза писателей. Ты спрашиваешь: «А сильно ли нас презирают они – все эти фотографы, художники?..», а «объективы партии» отвечают: не в этом дело, «в Московской фотографической организации появился настоящий враг!»

Кто? Макс Огородников, лидер «Нового фокуса» и альбома «Скажи изюм», в котором сложно не узнать «МетрОполь», как сложно не узнать в Огроде – Аксенова, а в «изюмовцах» – «метропольцев». А как же? «Нашлись… люди, клюнувшие на огородниковскую приманку дешевой западной популярности, и сегодня мы должны… указать товарищам (перечисление) на незрелость, безответственность, которые привели их на грань падения в болото антисоветчины».

Этот пассаж из «Изюма» подобен фрагментам статей Кузнецова в «Литературной газете» и «Московском литераторе» и его речей на обсуждениях «МетрОполя», как и сам Феликс Федосьевич схож с вождем красных фотографов Фотием Фекловичем Клезмецовым из романа.

Само собой, всякое сходство здесь условно. Включая сходство между реальным, уже описанным нами, побегом Аксенова в Западный Берлин и Францию и романным ускользанием Огородникова по тому же маршруту, плюс – США. Безусловно лишь сходство ситуаций «Изюма» и «МетрОполя»: от замысла сборника до издания, от сурового гонения до тайного исчезновения копий. Не говоря уже о «разборе дела», переданном в книге хоть и не с полной, но высокой точностью, включая намеки на антисоветские цели, упреки в ведении записей (один такой же записывал, а оказался… рези-ден-том), и аксеновское «дело шьешь, Феликс?», перекроенное в «Фотий, что ты нам шьешь?»…

Ну и, конечно, за рамками не остались последствия. Но вот какое дело: автор будто знал, что не пройдет и нескольких лет, как хулимые и гонимые станут героями, а хулители и гонители, дрожа, заскрежещут внутренними зубами. В чем же этот новый фокус Аксенова? А в том, что дело «Изюма» завершается победой его авторов. Тут, впрочем, не обходится без вмешательства некой светлой, нездешней и творческий силы, воплощенной в способном начинающем фотографе Вадиме Раскладушкине – представителе инстанций куда более высших, чем Политбюро ЦК КПСС. Настолько, что он легко и свободно вступил в кремлевские чертоги и побудил идейно-политическое руководство, замыслившее было расправу над «изюмовцами», затею эту оставить.

А когда «Брежнев смотрел на него с опаской», молвил:

– Не волнуйтесь, Леонид Ильич, я только лишь по вопросу «Скажи изюм»!

– Изюм? Что там у нас с изюмом? <…> – Брежнев застонал. – Да ведь дело-то идеологическое, товарищ Раскладушкин… Не может партия пойти на компромисс в идеологическом вопросе…

– А от жестокостей нужно воздерживаться. – Вадим остановился возле секретаря ЦК товарища Тяжелых, заглянул тому в глаза и добавил: – Это ко всем относится.

Раскрыта была крайняя тайна партии – истинная власть. Ведь именно товарищ Тяжелых… а вовсе не генсеки… произносил магическую фразу «есть мнение» в послесталинском ЦК.

– Есть мнение, – заговорил товарищ Тяжелых под взглядом Вадима. – Закрыть дело фотоальбома «Скажи изюм!». Поставить перед сессией Верховного Совета вопрос об отделении искусства от государства.

Брежнев на полсекунды опередил Андропова:

– Я за!

Но прежде – и без особых трудов – Вадиму удалось разобраться с руководящей бюрократией в Союзе фотографов. Там под его влиянием участники закрытого секретариата, готового подвести итог борьбе… «объективов партии» за сплоченность рядов перед лицом очередной провокационной попытки спецслужб Запада, решили немедля «ликвидировать всю мерзость, которую… заготовили против честных фотографов.<…> И чем скорее, тем лучше!..Гадость – в корзину! Корзину – в печку! Пепел – в коробку! Коробку – хоть в Мировой океан! Какие еще будут предложения?» Предложение было одно: очистив стол заседаний от доносов, резолюций и прочей пакости, заказать обед! И заказали.

В КГБ тоже обошлось без сложностей. Вадиму удалось вмиг «развеять недоразумения и предрассудки, мешающие нормальной жизни общества». И вот уже все, кто только что громил «Изюм», смахивают в корзину следственный хлам и отворяют шампанское… Бум. Ура! «Стаканы с пузырящейся влагой взлетели в радостном тосте. Эх, хорошо, то ли думал, то ли говорил генерал. Вовремя пришел Вадим Раскладушкин. Ведь экая гадость готовилась…»

5

А гадость готовилась преизрядная.

Юрий Верченко направил писателям, заявившим о возможном выходе из Союза (за исключением Беллы Ахмадулиной), письмо, где упрекает их в стремлении противопоставить «МетрОполь» всей советской прозе и поэзии, в неблагодарности Союзу писателей, который «всегда выступал и выступает за разнообразие творческих индивидуальностей, стилей и манер, но… впредь будет объединять на основе добровольности авторов, разделяющих проверенные временем принципы советской литературы…».

Прямо как в «Изюме», где «румяный и пухлый фотограф Кресельщиков» заявляет: «Хулиганство, декадентщина, нигилизм, порнография – всё это противоречит ленинской эстетике, а то, что противоречит ленинской эстетике… является чистейшей антисоветчиной».

О Ерофееве и Попове в письме Верченко сказано, что «литературное будущее этих начинающих литераторов зависит целиком и полностью от них самих. Решение секретариата СП РСФСР не закрывает им дорогу в литературу, а, напротив, оно ставит их на настоящий литературный путь…». В этих фразах звучал намек на то, что путь в легальную литературу для молодых застрельщиков «МетрОполя» всё еще не закрыт. Намек был услышан. И Попов с Ерофеевым продолжили настаивать на отмене решения об их изгнании из СП.

Между тем ползли слухи о новом выпуске альманаха: «По полученным оперативным данным, отдельные московские литераторы, причастные к изготовлению альманаха 'Метрополь'… вынашивают планы осуществить ряд других антиобщественных действий», – говорится в записке КГБ СССР, ушедшей в ЦК еще 24 июня 1979 года[170]. И там же: «Относительно дальнейших замыслов Аксенов в категорической форме заявил: 'В Союзе писателей я не останусь'; Попов предложил 'восстать в книгах'.

Отдельные участники 'Метрополя' (Аксенов, Битов, Попов, Вахтин и некоторые другие) высказываются за подготовку 'сборника №?2', Аксенов при этом выразил мнение, что дальнейшие действия по подготовке второго номера альманаха надо определить… принимая во внимание… меры, применяемые к участникам со