законнаго государя и законнаго внука того же Великаго Петра, низвергнуть, а на его м?сто н?мецкую принцессу посадить! то-есть шиворотъ на выворотъ — верхъ тормашкой!
И Квасовъ злобно расхохотался.
— Погляд?лъ бы я, хоть однимъ глазкомъ, каково бы это правленіе и царствованіе было, кабы Екатерину Алекс?евну царицей или регентшей объявить? Покуда Павелъ Петровичъ выростетъ, да приметъ правленіе, какихъ бы, голубушка, она пустяковъ натворила!
Квасовъ помолчалъ и прибавилъ снова съ презрительнымъ см?хомъ:
— За нами тянутся! Мы, вишь, прим?ръ! Н?тъ, голубчики, это то же, да не то. Я теперь костьми лягу, коли какое только буйство на улиц? будетъ. Законный царь всероссійскій, каковъ бы онъ непорядливый ни былъ, по его доброт? сердечной и небольшому разуму, все-таки Петръ ?едоровичъ. А Павелъ Петровичъ еще мальчуганъ! И если бы Екатерина Алекс?евна попала за него въ правительницы, въ род? Анны Леопольдовны, то опять будетъ на Руси полная безпорядица и смута. Все-таки она чужая намъ, ангальтская принцесса.
— Да, это истинно, вымолвила Василекъ, — хотя она и добрая, и ласковая, и совс?мъ н?ту въ ней ничего н?мецкаго, а все-таки рожденіемъ своимъ она чужая для нашего отечества. Все-таки она чужеземная принцесса, стало быть, опять то же, что была Анна Леопольдовна.
— Еще меньше того! воскликнулъ Квасовъ. — Анна Леопольдовна происхожденіемъ все-таки нашего царскаго дома была, а Екатерина Алекс?евна такая же русская, какъ вотъ графиня Скабронская. Только по имени.
Шепелевъ вздрогнулъ, поднялъ глаза на дядю и вдругъ выговорилъ слабо, но отчетливо и р?зко:
— Дядюшка! просьба у меня до васъ: никогда вы эту… эту… ну ее!.. не называйте при мн?. Она для меня померла, но я не могу ее какъ мертвую добромъ поминать. Я не могу даже имени ея слышать. Можете вы сд?лать это для меня?
— Господь съ тобой, порося, все, что прикажешь. Вотъ я дьявола не люблю поминать, ну, теперь буду знать, что есть два дьявола, которыхъ поминать не сл?дъ. Никогда больше не услышишь. A придется при случа? по какому д?лу сказать, буду говорить второй, и это будетъ значить: второй, молъ, дьяволъ.
Наступило молчаніе. Только лейбъ-компанецъ, закусивъ губу, постукивалъ ложечкой по стакану и слегка соп?лъ. Онъ собирался сказать н?что, что собирался сказать давно. Но каждый разъ слова не сходили съ языка, духъ спирало въ груди, сердце замирало въ немъ. Онъ боялся вымолвить эти н?сколько словъ, потому что боялся того впечатл?нія, которое произведетъ это на Шепелева и на Василька. Онъ боялся, что н?что, ставшее для него его единственной дорогой мечтой, окажется вдругъ несбыточной вещью.
Но на этотъ разъ Квасова особенно что-то толкало заговорить и высказаться. Наконецъ, онъ вдругъ бросилъ ложку и вымолвилъ:
— Слушай-ка, порося. Я твою просьбу исполню. Это не мудрено! Никогда второго дьявола именемъ не звать. A вотъ что! У меня есть до тебя просьба. Давно собираюсь, да все страшно вымолвить. Откажешь ты мн?, прощай, братъ, на в?чныя времена.
— Что вы, дядюшка!
— Да, не что вы! не про пустое сказываю, а д?ло великое, святое. Гр?хъ даже, что ты не понимаешь и не догадываешься, про что я говорю. Ты бы долженъ давно самъ заговорить. Чего ждешь? A если просьбу мою не уважишь, вотъ видишь, — лежитъ, шляпа; над?ну ее, скажу гутъ-моргенъ, и никогда меня не увидишь.
— Такъ объяснитесь, дядюшка, а то, ей-ей, ничего не понимаю.
— Ты сказывалъ не разъ, что хочешь попользоваться новою вольностью дворянской и, выздоров?въ, просить абшидъ и у?хать къ матери, благо ужь офицеръ.
— Правда.
— Ты и меня звалъ съ собой.
— В?стимо, отозвался Шепелевъ. — Что вамъ тутъ д?лать? Слава Богу, наслужились довольно. Да и всякій день сказываетъ, что служить бол?е нельзя, что не нынче, завтра зар?жетъ какой-нибудь солдатъ.
— Все это в?рно, я, пожалуй, тоже абшидъ подамъ. Ну, а потомъ что жъ? Мы съ тобой такъ и по?демъ къ твоей матери?
— В?стимо, дядюшка.
— И только того и будетъ?
— Да чего же вамъ еще?
— Да, что ты! Одервен?лъ, что-ли? стукнулъ Квасовъ кулакомъ по столу такъ, что вс? стаканы зазвен?ли. — Что ты, каменный, что-ли? Или у тебя Фленсбургъ весь разумъ проковырялъ своей шпаженкой, и сов?сть отшибъ! Пойми, про что я теб? сказываю.
Шепелевъ сид?лъ, вытараща глаза на лейбъ-компанца, и лицо его ясно говорило, что онъ ничего не понимаетъ. Княжна Василекъ еще бол?е удивленно гляд?ла на своего дорогаго друга, наконецъ, скрестила руки и своими чудными глазами какъ будто хот?ла проникнуть въ душу лейбъ-компанца и увид?ть, что тамъ бушуетъ.
— Такъ ты, да я, по?демъ въ Калугу? выговорилъ Квасовъ.
— Да, отозвался Шепелевъ, удивляясь.
— A княжна? вдругъ выговорилъ лейбъ-компанецъ такимъ голосомъ, какъ если бы произносилъ самую страшную в?сть.
И, д?йствительно, въ этомъ слов?, въ этомъ вопрос? теперь заключилось сразу все то, что бушевало въ немъ давно, все то, что не могъ онъ произнести, боясь узнать какъ бы свой собственный смертный приговоръ.
Шепелевъ, молча, погляд?лъ на дядю слегка блеснувшими глазами и улыбнулся. Княжна Василекъ вспыхнула и отвела глаза.
Наступило молчаніе.
— Да? проговорилъ, наконецъ, укоризненно лейбъ-компанецъ. — Да! Вотъ что! Ваше д?ло, какъ знаете! Добрая д?вушка всегда готова себя загубить, но Каинъ тотъ, кто губитъ. Я могу сказать: дай, молъ, я за тебя помру, да ты-то этого не долженъ допускать. Ну, стало быть, п?шій конному, гусь свинь?, честный подлому, а я теб? не товарищи.
Голосъ Квасова задрожалъ при посл?днихъ словахъ; онъ поднялся и пошелъ въ уголъ, гд? была его шляпа. Когда онъ обернулся, то Шепелевъ сид?лъ, улыбаясь, и гляд?лъ на Василька. За т?мъ онъ сд?лалъ едва зам?тный знакъ бровями.
Она встала, обернулась къ лейбъ-компанцу, тихо, будто робко подошла къ нему, вскинула руки ему на плечи и вдругъ поц?ловала его.
Квасовъ какъ-то ахнулъ, будто его ударили дубиной по голов?.
— Что? выговорилъ онъ изм?нившимся голосомъ.
— Акимъ Акимовичъ, да, в?дь, это давно… давно кончено!
— Что кончено? заоралъ вдругъ Квасовъ на всю квартиру, такъ что на улиц? двое прохожихъ вздрогнули и остановились подъ окошками.
— Дядюшка, иди! сюда, сказалъ Шепелевъ. — Я еще вставать боюсь. Поц?луемся, простите меня! Я уже и матери писалъ и отв?тъ им?ю. Какъ въ Калугу прі?демъ, такъ и пиръ горой.
— Такъ какъ же ты см?лъ! зарев?лъ Квасовъ совершенно серьезно, наступая съ кулаками на племянника. — Какъ же ты см?лъ, щенокъ поганый!
— Вамъ не сказать? отозвался Шепелевъ. — Ну, ужь, если вы хотите драться, такъ бейте Василька, а не меня. Она виновата.
— Вы виноваты? обернулся Квасовъ, тоже наступая, но уже опустивъ руки и разжавъ кулаки.
— Я, Акимъ Акимовичъ! Мн? хот?лось васъ попытатъ, мн? хот?лось, чтобы вы сами и первый заговорили…
Квасовъ остался среди горницы, какъ истуканъ, погляд?лъ по очереди на Василька и на Шепелева, дрсталъ тавлинку и, нюхнувъ чуть не ц?лую горсть, выговорилъ едва слышно, качая головой и щелкая пальцемъ по тавлинк?.
— Ахъ, вы разбойники, ахъ, вы людо?ды! Да, васъ теперь надо… Что надо?.. А? До смерти васъ надо
