Принцъ, понимая все важное значеніе своего д?ла, см?ло пошелъ дал?е и приблизился къ двери кабинета. Оттуда долетали до него звуки какого-то Allegro и топанье въ тактъ каблукомъ по паркету.
Жоржъ попробовалъ дверь, она была заперта на ключъ. Онъ сталъ стучать, но громкая музыка, очевидно, заглушала его постукиваніе. Принцъ началъ верт?ть ручку двери, музыка продолжалась.
— Ваше величество! закричалъ Жоржъ громко, на сколько могъ собрать силы и духа въ своей тощей груди.
Отв?та не было, и музыка продолжалась.
— Ваше величество! еще два или три раза прокричалъ Жоржъ, задохся и, стоя передъ запертою дверью, даже носъ опустилъ.
Постоявъ мгновеніе, принцъ р?шился и началъ стучать кулаками въ дверь. Нарцисъ, выглядывавшій черезъ комнату изъ-за занав?ски на д?йствія принца, снова оскаливалъ свои зубы см?ялся своими толстыми негрскими губами и думалъ:
«Ну, погоди, дастъ онъ теб?!»
Д?йствительно, черезъ мгновеніе дверь сразу отворилась настежъ, оттолкнутая сердитымъ движеніемъ, и чуть не треснула Жоржа въ лобъ.
На порог? появился государь, бл?дный, съ поднятымъ смычкомъ, какъ если бы онъ собирался хлестнуть того, кто см?лъ нарушать его занятія.
— Was wolleu Sie?! визгливо воскликнулъ, какъ всегда, по-н?мецки Петръ ?едоровичъ. — Вы видите, вы знаете, заперто. Что вамъ?
— Ваше величество, извините, смутился принцъ, боясь познакомиться ближе со смычкомъ. — Но тутъ важн?йшее д?ло, вотъ письмо, въ которомъ до вашего св?д?нія доводятъ…
— Письмо! Изъ-за письма вы… воскликнулъ государь.
— Но тутъ заговоръ, васъ убить хотятъ! закричалъ Жоржъ съ такимъ отчаяніемъ, что даже Нарцисъ выб?жалъ изъ засады и перепугался чуть не на смерть.
Петръ ?едоровичъ, н?сколько успокоившись. медленнымъ движеніемъ взялъ письмо тою же рукой, въ которой былъ смычекъ, повернулъ его два раза, покачалъ головою и выговорилъ:
— Мерзавцы, проклятый народъ! Ужь это десятое, коль не дв?надцатое; кабы мн? хотъ одинъ изъ нихъ попался.
— Тутъ, кажется, вс? названы, произнесъ Жоржъ.
— Кто названы? Заговорщики, такъ я ихъ вс?хъ наизусть выучилъ! A доносители, мерзавцы, себя не называютъ. Ихъ бы я перебралъ вс?хъ. Какіе нравы, какіе люди! Администраторовъ н?тъ, командировъ н?тъ, солдатъ н?тъ, духовенства н?тъ, никого н?тъ! закричалъ государь. — Понимаете вы, никого въ государств? н?тъ. A доносители есть! Доносчиковъ полонъ Петербургъ! И какіе доносчики: артисты, виртуозы!
Жоржъ стоялъ, изображая статую изумленія. Нарцисъ стоялъ за Жоржемъ, какъ-то скорчившись, вытянувъ черную, длинную шею впередъ, распустя толстыя губы. Онъ, не сморгнувъ, гляд?лъ на государя, вн? себя кричавшаго съ порога:
— Но послушайте, дядюшка, кончилъ государь спокойно, прошу васъ, отнын? и навсегда не безпокоить меня, когда я занятъ д?ломъ, подобнаго рода письмами. Даже если вы завтра получите доносъ въ аршинъ величиною, съ самой страшной надписью, то и тогда прошу васъ сжечь его въ камин?, а ко мн? съ пустяками не приставать. Вамъ это въ диковину, а я вамъ говорю, что я ц?лый м?сяцъ живу въ Ораніенбаум? подъ этими доносами, какъ подъ перекрестнымъ огнемъ въ пылу сраженія.
Государь снова стихнулъ, обернулся къ Нарцису и прибавилъ:
— A ты, черный чертъ, если еще кого допустишь до моихъ дверей, то черезъ часъ сядешь въ бричку и по?дешь въ Сибирь! A посл? твоей Африки, тамъ теб? покажется н?сколько св?жо.
И при этомъ государь уже добродушно улыбнулся и заперъ дверь. Жоржъ развелъ руками, повернулся и такъ, съ разведенными руками, прошелъ чрезъ весь дворецъ на свою половину.
XXX
На другой день вечеромъ была назначена репетиція квартета. Государь заран?е позволилъ ближайшимъ лицамъ прі?хать чтобы критиковать и подавать сов?ты.
Одна изъ маленькихъ залъ была осв?щена, а на средин? разставлены пюпитры и государь, какъ ребенокъ, суетился, самъ поправлялъ все и зам?чалъ, что было не въ исправности.
Гостей прі?хало изъ столицы челов?къ двадцать, помимо т?хъ, которые жили въ Ораніенбаум?. Конечно, для нихъ не было ничего интереснаго въ этомъ квартет?, который имъ пришлось бы еще другой разъ прослушать въ Петровъ день. Но не прі?хать на приглашеніе государя теперь было гораздо опасн?е, нежели отсутствовать на большомъ выход? или на большомъ придворномъ бал?. Это былъ праздникъ для самолюбія государя-артиста и отсутствующій показалъ бы свое презр?ніе къ таланту монарха. A это, конечно, могло бы ему не пройти даромъ.
Выборъ участниковъ квартета доказывалъ, какъ нельзя бол?е, на сколько увлекался государь, когда запоемъ отдавался музык?. Квартетъ состоялъ изъ фаворита Гудовича, съ которымъ онъ былъ за посл?дніе дни крайне р?зокъ и придирчивъ; изъ какого-то сморщеннаго, какъ грибъ, съ отталкивающей физіономіей, старика шведа, когда-то найденнаго въ Петербург? именно ради этихъ концертовъ съ государемъ. Старикъ, конечно, былъ зам?чательный скрипачъ, но все-таки его никто, помимо Петра ?едоровича, никогда бы не р?шился допустить до себя. Старикъ шведъ, отчасти грязно од?тый, съ какими-то красными крючковатыми руками, въ какомъ-то нел?помъ од?яніи изъ коричневаго полинялаго бархата, съ какой-то пелериной на плечахъ, съ какимъ-то хвостомъ замасленнымъ сзади, былъ похожъ на нев?домую хищную птицу и, конечно, не европейскую, а разв? австралійскую.
Но этого было мало. Нужна была віолончель. A лучше вс?хъ игралъ на віолончели и даже особенно любилъ играть тотъ квартетъ, который былъ выбранъ теперь государемъ, не кто иной, какъ Григорій Николаевичъ Тепловъ. Опять таки ненавистное лицо государю.
Но государь-артистъ будто не им?лъ ничего общаго съ государемъ-монархомъ. Музыка могла примирить его, хотя мимолетно, со всякимъ. И онъ самъ, за н?сколько дней, написалъ письмо, прося зл?йшаго врага своего обрадовать его участіемъ въ квартет?. Тепловъ, конечно, не замедлилъ отв?чать согласіемъ и благодарностью за предложенную честь. Объяснивъ Орловымъ, что онъ будетъ участвовать въ концерт?, онъ предупредилъ ихъ не удивляться и, чего добраго, не сомн?ваться, что онъ, разыгрывая совершенно иную преступную музыку въ оркестр? заговорщиковъ на сходкахъ Орловыхъ, ?детъ разыгрывать квартетъ въ Ораніенбаумъ.
Около восьми часовъ вечера гости были въ сбор?. Музыканты садились на м?ста, и государь, не только довольный, но счастливый, съ сіяющимъ лицомъ, добрый, ласковый, предупредительный со вс?ми, былъ, казалось, теперь готовъ обнять каждаго, хотя бы зл?йшаго врага.
Онъ любезно разговаривалъ и съ австралійской птицей, и съ Тепловымъ. Голосъ его звучалъ такимъ д?тскимъ довольствомъ и такимъ д?тскимъ добродушіемъ, что если бы явился сюда на одно мгновеніе посторонній челов?къ, не знающій ничего объ император? Петр? III и объ его самодержавств?, то этотъ челов?къ унесъ бы воспоминаніе, что вид?лъ однажды олицетвореніе самого добра, искренности, наивности и мягкосердія.
Музыка началась. У вс?хъ трехъ партнеровъ этого добродушн?йшаго монарха-артиста сердце щемило. Каждый изъ трехъ зналъ нав?рное, что если совретъ хотя на іоту и собьетъ меломана-монарха, то этотъ добродушн?йшій челов?къ Богъ в?сть что скажетъ при вс?хъ. Бол?е вс?хъ, конечно, боялся Тепловъ. Онъ уже не въ первый разъ игралъ съ государемъ и зналъ, что иногда случалось изъ-за ошибки, часто даже собственной ошибки государя. Но Тепловъ былъ слишкомъ искусный музыкантъ, чтобы соврать въ квартет?, который зналъ вдобавокъ наизусть уже л?тъ шесть.
Мен?е вс?хъ боялась австралійская птица, т. е. старикъ шведъ, хотя и ему давно объяснили, что онъ въ случа? чего можетъ посл? концерта улет?ть изъ Петербурга, если не въ далекія страны, то на родину, а это вовсе не соотв?тствовало его нам?реніямъ и семейнымъ д?ламъ.
Квартетъ былъ страшно великъ и длился безъ конца при мертвой тишин? публики. Но вся эта
