публика видимо относилась совершенно безучастно къ музык?. Приказали прі?хать! Ну, и прі?хали! A приказать слушать, по счастью, нельзя!..
Бол?е вс?хъ дремалъ и поклевывалъ носомъ принцъ Жоржъ. Не мен?е вздремывалъ гетманъ. Одинъ только генералъ-полиціймейстеръ Корфъ сид?лъ, вытянувъ шею, какъ вытягивалъ часто свою Нарцисъ, и такъ же, какъ онъ, выпуча глаза, гляд?лъ въ лицо монарха, отчаянно махавшаго и мотавшаго смычкомъ, рукой, скрипкой и головой.
Остальная публика не спускала глазъ не со скрипки государя, не съ музыкантовъ вообще, а съ двухъ женщинъ, сид?вшихъ впереди остальныхъ гостей за спиной государя.
Одна, красавица, въ пышномъ изящномъ наряд?, сид?ла такъ близко, что даже положила красивую ручку свободно и безцеремонно на стулъ государя. Это была, конечно, Маргарита, уже озиравшаяся кругомъ въ этомъ дворц?, какъ можетъ озираться только хозяйка.
За нею, н?сколько отступя, сид?ла, какъ нас?дка на вновь выведенныхъ цыплятахъ, графиня Воронцова и, какъ-то, раскапустившись на кресл?, недвижно сложила безобразныя толстыя руки на живот?. Она точно такъ же, какъ и Корфъ, гляд?ла не сморгнувъ на играющихъ; но при этомъ она не гляд?ла на кого-либо изъ нихъ. Маленькіе с?рые глазки ея уперлись въ самый центръ, т. е. въ пустое пространство между четырехъ пюпитровъ. Ей казалось, должно быть, что это самый настоящій пунктъ и есть. Оттуда, видно, выл?заетъ музыка. Гудитъ надъ ея ушами безо всякаго смысла, безъ толку, безъ конца!.. То шибче, шибче, громче, то почему-то опять тише, совс?мъ тихо, почти н?тъ ничего, замолчали… Кончили, знать. Анъ н?тъ!.. Вдругъ опять, Богъ в?сть зач?мъ, такъ дерганули, да такъ завозили смычками, что даже у нея за ушами зачесалось. И Воронцова, не сморгнувъ, не шелохнувшись, сид?ла, какъ истуканъ, и только думала:
«И кто это музыку выдумалъ! И зач?мъ собственно ее выдумали?» И, наконецъ, св?тлая мысль ос?нила ее, она догадалась.
«А плясать-то подъ что же бы было тогда людямъ?»
Наконецъ, наступилъ антрактъ. Раздались рукоплесканія, комплименты, похвалы. Вся публика проснулась и восторгалась, разум?ется, игрою государя. Государь отказывался, благодарилъ Теплова и старичка за игру, благодарилъ Будберга за скрипку. Но они тоже отказывались. И вс? ахали, и вс? охали, и вс?, кром? этого государя, добродушнаго и, строго говоря, честнаго и хорошаго челов?ка, только не для царствованія надъ громаднымъ государствомъ, — вс? равно чувствовали, что ведутъ себя подло. У него, у одного, сов?сть была чиста. Онъ съ ребяческимъ восторгомъ предавался теперь запоемъ тому, что обожалъ. И если онъ игралъ плохо, то эта игра все-таки доставляла ему самому великое, невинное, никому не зловредное наслажденіе.
Во время этого антракта одна графиня Скабронская не вымолвила ни слова, никого не похвалила, сид?ла спокойно и улыбалась. Петръ ?едоровичъ зам?тилъ это, быстро обернулся въ красавиц? и выговорилъ:
— Ну, а вы, графиня, молчите? Что-же? Скверно я съигралъ свою партію?
— Для меня, все… кокетливо и мило склонивъ головку, выговорила Маргарита, — все, что вы д?лаете, хорошо. A искусны-ли вы — я не могу судить. Я въ музык? мало понимаю.
— Дипломатъ, дипломатъ! весело погрозился государь пальцемъ:- ученица Гольца.
Маргарита хот?ла, шутя, отв?чать, но въ ту же минуту глаза ея остановились невольно на дверяхъ, ведущихъ въ другую гостиную. Взоръ ея мгновенно вспыхнулъ, она даже вздрогнула и слегка изм?нилась въ лиц?.
Вдали за анфиладой осв?щенныхъ комнатъ, за н?сколькими настежъ растворенными дверями, стояла фигура преображенца. Никто бы не узналъ этого челов?ка, если бы увид?лъ его теперь такъ далеко и вдобавокъ въ этомъ дворц?. Но Маргарита увидала и сразу узнала его не глазами, а скор?е сердцемъ, сов?стью своею узнала! Это былъ тотъ, котораго она недавно осудила на смерть, и который спасся только чудомъ.
Но зач?мъ онъ зд?сь? Какъ попалъ онъ во дворецъ? Онъ не им?етъ на это права! Онъ еще недавно лежалъ въ постели, едва поправляясь отъ ранъ, а теперь онъ зд?сь! И Маргарита чувствовала, что догадывается, чувствовала, что сейчасъ способна упасть въ обморокъ, зд?сь, на поду, среди концерта.
Шепелевъ, очевидно, являлся мстить, являлся въ одно мгновеніе погубить ее, заставить государя и этотъ блестящій дворъ вышвырнуть на улицу развратную и жестокую до преступленія иноземку авантюристку!
XXXI
Всякая другая женщина, конечно, упала бы въ обморокъ, но въ Маргарит? было слишкомъ много силы воли, было слишкомъ много не женской отваги, заставлявшей ее не б?жать, а бросаться впередъ не только на опасность, но хотя бы на в?рную смерть.
Красавица спокойно поднялась съ м?ста, твердыми шагами, даже граціозно, даже съ изящнымъ движеніемъ въ походк?, и шумя пышнымъ шлейфомъ по паркету, вышла изъ залы и пошла чрезъ вс? комнаты прямо на этого в?стника, если не ея смерти, то паденія и погибели, паденія съ той высоты, которой она достигла ц?ною всякихъ усилій!
Идя на бл?днаго, неподвижно стоящаго юношу, еще слабаго отъ бол?зни, съ лихорадочно сверкающими, слегка печальными, глазами, Маргарита двигалась, какъ двигается на поединк? челов?къ на м?ткій, в?рный и ежеминутно ожидаемый выстр?лъ, который положитъ его замертво. Но она шла…
Давно-ли этотъ кратко, но страстно обожаемый, любовникъ былъ ея игрушкой, теперь она становилась игрушкой въ его рукахъ!? Ему стоитъ только пройти эти комнаты, войти въ залъ, приблизиться къ государю и только сказать ему:
— Ваше величество! прогоните отъ себя мою любовницу и преступницу, р?шившуюся отд?латься отъ меня простымъ убійствомъ.
И все будетъ кончено для нея!..
Маргарита подошла къ неподвижному, какъ статуя, Шепелеву и стала передъ нимъ. Но если когда въ жизни случалось ей роб?ть, падать духомъ, дрожать вс?мъ существомъ отъ ожидаемаго удара въ самое сердце, то, конечно, теперь…
Въ ту ночь, когда полиція въ Карлсбад? требовала отъ графа Кирилла ея паспорта, — конечно, она не такъ ороб?ла, какъ теперь. Тогда она меньше теряла!..
Маргарита остановилась, глядя юнош? въ лицо, и молчала. Что же ей было сказать? Остановить поздно, нельзя. Онъ оттолкнетъ ее и пройдетъ въ эту залу. Просить, умолять, хотя бы упасть на кол?ни, — не поведетъ ни къ чему! Обмануть, клясться въ любви, снова вернувшейся, — безсмысленно! Кто же пов?ритъ? Конечно, онъ не проститъ ей теперь, когда прежняго страстнаго любовника въ немъ н?тъ и помину!
Уже есть другая женщина, которая еще недавно заслоняла его, какъ ангелъ хранитель, отъ нея, принявъ ее за воплотившагося демона.
— Ты меня убить пришелъ! дрожащимъ голосомъ выговорила, наконецъ, Маргарита. — Ты пришелъ сказать ему, что я тебя любила какъ безумная. За это ты хочешь раздавить меня, какъ нас?комое? Я любила тебя не долго, правда, но в?дь ты знаешь — какъ любила!.. Что же? Это теперь преступленіе передъ тобой? Что я, разлюбивъ тебя, послала на смерть, — это ложь! Я и теперь также люблю тебя! Но, что же мн? д?лать, если иныя чувства заглушаютъ во мн? эту любовь? Мн? захот?лось иного. Честолюбіе заговорило… Иди, д?лай, что хочешь, но всю жизнь свою ты будешь жал?ть меня! Ты слишкомъ добрый, хорошій челов?къ, чтобы д?лать зло. Но, помни, милый… голосъ Маргариты дрожалъ и сталъ едва слышенъ… Помни, что за мою любовь къ теб?, хотя и не долгую, теб? гр?хъ…
Она не договорила, отступила въ сторону и, будто очищая ему дорогу въ залу, хот?ла прибавить:
— Иди…
Но это слово отъ волненія и прилива чувства осталось у нея въ гортани, и Шепелевъ не слыхалъ его, а только понялъ.
Въ зал? взвизгнули смычки музыки, и началась вторая часть концерта.
