кресло на возвышеніи и сказалъ:
— Слушайте, мои в?рные рабы, и ты, Масей, отв?тствуй мн? за нихъ, потому что не годно за разъ вс?мъ имъ горланить. Срамно будетъ слушать, да и оглушатъ, черти. Ну, Масей, говори, люблю ли я васъ, моихъ в?рныхъ холопей, царемъ и великимъ императоромъ мн? жалованныхъ и Богомъ мн? подвластныхъ? Ну, люблю ль и милостью моей взыскиваю ли по м?р? служенья каждаго?
— Любишь, родной и именитый графъ, ваше сіятельство? кормилецъ и поилецъ нашъ, бойко и громко отв?чалъ Масей наканун? выученное и вдолбленное ему въ голову, самимъ Іоанномъ Іоанновичемъ.
— Обид?лъ ли я кого когда?
— Николи сего не видывано и не слыхивано было, именитый графъ.
— Училъ ли я васъ, когда нужда была?
— Училъ, батюшка, училъ. На томъ теб? душевно благодарствуемъ.
— Отдамъ ли я отв?тъ Богу, что забывалъ и пренебрегалъ учить васъ уму-разуму?
— Н?тъ, родимый. Въ семъ ты не гр?шенъ, завсегда училъ.
— Ну, любите ль и почитаете ль вы меня, вашего господина?
Гулъ глухой пошелъ по зал?; холопы, не стерпя вопросовъ такихъ необычныхъ — заговорили вдругъ. не смотря на запрещенье, но графъ не разгн?вался.
— Ну вижу, что любите… Слушайте же, что честь будутъ вамъ вотъ эти кровопійцы! показалъ графъ на зас?дателя и повытчиковъ. — Ну крючокъ, прочисти глотку и чти.
Чиновникъ откашлялся и началъ читать.
Чтеніе продолжалось долго.
Иныхъ отд?льныхъ словъ и ц?лыхъ страницъ тетради изъ желтоватой бумаги в?рные слуги графскіе не поняли совс?мъ. но все содержанье и смыслъ тетради поняли ясно, хотя сразу не пов?рили и думали, что баринъ глаза отводитъ, и себ? на ум? — зат?ялъ что-то преэхидное. Должно быть сейчасъ посл? чтенія, вс?хъ передерутъ, а то и совс?мъ что-нибудь необыкновенное выйдетъ.
Тетрадь оказалась зав?щаніемъ графа, которое гласило, что посл? его смерти вс? вотчины и им?нія его отходятъ во влад?ніе различныхъ монастырей. Дворовые же люди, начиная съ дворецкаго Масея и кончая поб?гушкой Афонькой, получатъ вольную и большое денежное награжденіе.
Масею приходилось тысяча рублей, лисья шуба и все платье, а Афоньк? 25 дублей и два холста.
— Слышали? воскликнулъ графъ въ конц? чтенія. — Отв?чай вс?….
— Слышали! рявкнулъ стоустый пучеглазый зв?рь.
— Ну, кровопійца, читай загвоздку…. обернулся графъ къ зас?дателю суда.
Чиновникъ прочелъ еще страницу, въ которой говорилось, что если графъ умретъ въ поко? и благоденствіи, и если ут?шительнаго житія его будетъ еще л?тъ хоть десять, и будетъ ему мирная кончина, — то оное его зав?щаніе будетъ нерушимо исполнено. Если же кончина графа будетъ, чего Боже избави, — отъ руки злод?я и татя, лихаго челов?ка, или даже отъ покуса собаки, выпаденія изъ рыдвана, сокрушенія конями, отравленія зельемъ, яствами, наварками, или отъ какого иного несчастія, въ которомъ будетъ повиненъ хоть одинъ кто-либо изъ дворовыхъ — то зав?щаніе сіе силу свою получаетъ таковую, каково есть писаніе вилами по вод?.
Въ начал? никто, кром? Масея — ничего не понялъ изъ этой выдумки графа, но зат?мъ въ теченіе н?сколькихъ дней холопы поняли что надо беречь барина всячески, что слово его кр?пко. И если онъ скончается мирно, не отъ б?ды какой, а своею графскою, отъ Господа Бога уготованною смертію, — то вс? они будутъ и вольные и награждены рублями на разживу.
Съ той поры дворня берегла своего барина, какъ з?ницу ока, и съ каждымъ годомъ все бол?е и бол?е ублажала, лел?яла и въ глаза ему гляд?ла.
XXIV
Черезъ три дня посл? того, какъ Шепелевъ побывалъ у братьевъ Орловыхъ, въ квартир? цалмейстера Григорія снова собрались въ сумерки его пріятели Ласунскій, Пассекъ и братья Всеволожскіе.
На этотъ разъ ни закуски, ни веселья, ни разныхъ ребяческихъ зат?й не было, вс? сид?ли угрюмые, въ особенности самъ хозяинъ, который былъ даже сильно смущенъ и взволнованъ.
— Что мы? Наплевать на насъ! повторялъ онъ безъ конца. — И сошлютъ не б?да! Везд? люди живутъ, и черезъ стулья везд? прыгать можно, и на медв?дей ?здить можно и красавицы водятся не въ одномъ Петербург?. A д?ло наше? Все д?ло пропадетъ, а Богъ в?сть, можетъ быть, оно бы и выгор?ло.
Орловъ узналъ наканун?, что государь былъ будто бы, сильно разгн?ванъ, узнавъ объ исторіи съ Котцау.
Любимецъ Фридриха, фехтмейстеръ, профессоръ всевозможныхъ фехтованій на разныхъ оружіяхъ, былъ присланъ отъ прусскаго короля государю, такъ сказать въ подарокъ, для обученія русскихъ войскъ, которыя, по выраженію новаго государя, ум?ли теперь ловко драться только на кулакахъ. И вдругъ этотъ фехтмейстеръ, едва усп?вшій представиться государю и вступить въ должность, только-что начавшій давать уроки фехтованія самому старому и слабосильному принцу Георгу, былъ оскорбленъ самымъ дерзкимъ и см?шнымъ образомъ, двумя офицерами той самой гвардіи, которую прі?халъ преобразовывать.
Вс? коноводы н?мецкой партіи въ Петербург? или, какъ называли ихъ вообще, «голштинцы», были ли они офицерами пот?шнаго голштинскаго войска или были просто н?мцы — вс? вознегодовали и заволновались. Эта партія, увеличивавшаяся не по днямъ, а по часамъ и пріобр?тавшая все большее и большее значеніе при двор?, им?ла во глав? своей принца Георга и ненавистно или презрительно относилась ко вс?мъ выдающимся личностямъ той партіи, которую теперь уже начинали называть свысока лизаветинцами. Лизаветинцемъ считался вліятельный сановникъ прошлаго царствованія, оставшійся теперь какъ бы за штатомъ, въ род? двухъ братьевъ Разумовскихъ; лизаветинецъ былъ, конечно, и лейбъ- компанецъ Квасовъ и т. п. Наконецъ, лизаветинцемъ обзывался всякій, кто не зналъ и не хот?лъ учиться по н?мецки, всякій, кто косо поглядывалъ на офицера или солдата голштинскаго войска, всякій, кто не скрывалъ тщательно своего сочувствія къ молодой императриц?.
Офицеры кружка Орловыхъ, бол?е ч?мъ кто либо изъ гвардіи, считались тоже лизаветинцами. Григорій и Алекс?й Орловы были кром? того коротко изв?стны многимъ н?мцамъ своею родовой непостижимой силой и поэтому многіе храбрецы голштинской партіи постоянно праздновали трусу предъ ними и, разум?ется, искренно ненавид?ли ихъ за это.
Оба брата, удивительно красивые собой, легко нравились, а цалмейстеръ Григорій постоянно им?лъ всякаго рода приключенія съ разными красавицами Петербурга и не мало нашлось въ столиц? мужей, которые тоже присоединились къ яростнымъ врагамъ двухъ провинившихся богатырей.
Наконецъ, оба брата, широко мотая состояніе, недавно полученное по насл?дству, пользовались изв?стнаго рода популярностью. Во всякомъ случа?, когда Орловы про?зжали по улицамъ Петербурга, то имъ простолюдины чаще и охотн?е ломали шапку направо и нал?во, ч?мъ при про?зд? самого принца Жоржа. Къ довершенію всего, Орловы были невоздержны на языкъ, шутили и острили такъ м?тко и хлестко, что и этимъ нажили себ? не мало тайныхъ и явныхъ враговъ.
Теперь многіе возликовали, когда стало изв?стно, что оба брата будутъ арестованы и зат?мъ высланы, по крайней м?р?, въ Вологду или Кострому на жительство.
Въ это утро въ квартир? Григорія Орлова было сов?щаніе, какъ изб?гнуть ареста, ожидаемаго ежеминутно. Уже часъ, какъ сов?щались они, но ничего придумать не могли. Вс? ихъ по?здки по городу, упрашиванія разныхъ сановниковъ, братьевъ Разумовскихъ, графа Скабронскаго, княгини Дашковой, воспитателя насл?дника престола, Панина, ни къ чему не привели. Никто не р?шался изъ лизаветинцевъ, чувствовавшихъ и подъ собой не твердую почву при новомъ царствованіи, ?хать хлопотать за двухъ добрыхъ малыхъ, но отъявленныхъ и неисправимыхъ озорниковъ.
Пассекъ и Всеволожскій испробовали наканун? посл?днее средство, т. е. р?шились просить — черезъ старика канцлера Воронцова — заступиться передъ Государемъ саму графиню Воронцову и тоже привезли изв?стіе, что дочь отказала отцу просить о помилованіи у государя. Впрочемъ, одновременно они узнали,
