половину нерусское, стало быть и бол?зни у него должны быть иноземныя, стало-быть и докторовъ надо чужестранныхъ.
Разум?ется, старикъ не послушался бы родственницы, но всл?дствіе одного новаго обстоятельства Іоанну Іоанновичу самому хот?лось совс?мъ отд?латься отъ путифица. Онъ вдругъ приревновалъ къ нему, красивому юнош?, свою, вновь заведенную «вольную женку», жившую въ дом?. Докторовъ позвали, юношу осмотр?ли, нашли въ немъ признаки начинающейся чахотки и р?шили, что его надо отправить жить въ такую землю, гд? не бываетъ сн?говъ и морозовъ.
— И прекрасное д?ло! воскликнулъ Іоаннъ Іоанновичъ, узнавъ это. Пущай гд? родился туда и у?зжаетъ.
Тотчасъ же Іоаннъ Іоанновичъ снарядилъ своего внука, приставивъ къ нему двухъ дядекъ, одного русскаго изъ своей дворни, другого француза, взятаго изъ магазина съ Большой Морской. Присоединитъ съ нимъ глуповатаго, но добраго Эмиля было нельзя, такъ какъ онъ окончательно спился съ круга за посл?днее время.
Юноша собрался въ дорогу. За два часа до его вы?зда со двора въ дальній путь, во Францію, графъ Іоаннъ Іоанновнуь позвалъ къ себ? семнадцатил?тняго внука и сказалъ ему длинное нравоученіе: какъ себя вести заграницей, слушаться дядекъ во всемъ и отписывать ему аккуратно каждый м?сяцъ о своемъ жить?-быть?. Нравоученіе это сводилось къ тремъ главнымъ пунктамъ: молись чаще Богу, трать меньше денегъ и сторонись отъ женскаго пола.
Разум?ется, Кириллъ самъ себя не помнилъ отъ радости, что ссылк? его и затворничеству конецъ. Старушку, вступившуюся за него, онъ боготворилъ и даже звалъ съ собой тайномъ заграницу. Но она только руками замахала и объяснила, что коли онъ, паренекъ, чуть не померъ въ Россіи, такъ она во Франціи тотчасъ помретъ.
— Всякій живи, гд? родился, сказала она, — во всемъ Божьемъ міру такъ, соколикъ мой. На зв?рьяхъ и на деревцахъ то же видно. Былъ у меня подаренный мн? графомъ Разумовскимъ гишпанскій котъ, — года не выжилъ въ Россіи. Посадила я у себя въ вотчин? перламутровую грушу римскую, — за одну зиму вс? высадки пропали.
Упрашивая старуху ?хать съ собой, Кириллъ немного хитрилъ, — онъ боялся д?да, ненавид?лъ его, какъ и всю Россію, но теперь онъ боялся тоже своихъ двухъ дядекъ, какъ русскаго, довольно глуповатаго лакея Спиридона, такъ и вновь нанятаго француза Жоли, фамилія котораго далеко не шла въ его жирному красному лицу. Юноша понялъ, что эти два челов?ка, ему совершенно незнакомые, по прнеазанію д?да, будутъ имъ распоряжаться, какъ вздумается, на далекой чужбин?. Права и полномочія ихъ надъ нимъ были даны д?домъ полныя и строжайшія, особенно относительно трехъ пунктовъ.
A эти пункты было не равно легко исполнить.
Молиться Богу Кириллу было немудрено, онъ и самъ привыкъ это часто д?лать съ горя и тоски въ дом? д?да, хотя тайкомъ отъ д?да читалъ не «Отче нашъ» или «В?рую», которые и мысленно произносилъ съ трудомъ, а бол?е близкіе, даже отчасти родные «Pater Noster» и «Credo». Латинскія слова этихъ молитвъ онъ понималъ не бол?е, ч?мъ русскія, но привыкъ къ нимъ.
Зат?мъ — тратить много денегъ онъ не могъ, такъ какъ деньги были поручены Спиридону. Что же касается до третьяго пункта, то онъ былъ юнош? совершенно неясенъ, потому что приказаніе д?да сторониться отъ женскаго пола Эмиль, по глупости, перевелъ такъ, какъ самъ понялъ, т. е. совс?мъ иначе. Эмиль сказалъ, переведя слова графа Іоанна Іоанновича съ русскаго на французскій:
— Ne touchez jamais le plancher.
Д?дъ, не понимавшій ни слова по-французски, не исправилъ перевода. Вновь же нанятый французъ Жоли понялъ и перевелъ третью запов?дь д?душки:
— Evitez la societe des grandes dames!
Оба варіанта Эмиля и Жоли перепутались въ голов? Кирилла и онъ самъ не зналъ, какъ выпутаться изъ б?ды, чтобы исполнить третью мудреную запов?дь.
XXVI
Пере?хавъ русскую границу и очутившись въ Польскомъ королевств?, а зат?мъ въ веселой, пышной, красивой Варшав?, Кириллъ какъ будто почуялъ вдругъ вс?ми нервами своего существа иной духъ, потянулъ въ себя полною грудью иной, уже бол?е теплый, почти весенній воздухъ и сразу ожилъ, сразу, щеки его зарумянились, глаза заблест?ли.
— C'est un petit Paris! — воскликнулъ онъ, прогуливаясь по Краковскому предм?стью и по Саксонскому саду. Вдобавокъ, теперь юноша былъ не «фертикъ» и не «путифицъ», а по дорог? величали его титуломъ и называли внукомъ русскаго магната, родственникомъ фаворита россійской императрицы. Самъ Кириллъ не отказывался отъ этого.
Черезъ полтора м?сяца пути, будучи въ Париж?, юноша не только окр?пъ, поздоров?лъ, развернулся, какъ бы нечаянно для самого себя, не только вышелъ изъ-подъ вліянія и повиновенія своихъ двухъ менторовъ, но даже пріобр?лъ вдругъ н?которое вліяніе надъ ними. Случилось это очень просто.
Жоли былъ жирный и добрый французъ, у котораго была только одна страсть — спать. Всю дорогу, а зат?мъ и по прі?зд? въ Парижъ, Жоли спалъ и спалъ безъ просыпа. И, в?роятно, отъ этого постояннаго сна или отъ праздности и сытой пищи, онъ окончательно отуп?лъ и соглашался на все, что д?лалъ и предлагалъ «Monsieur le vicomte», какъ сталъ онъ звать питомца; соглашался онъ на все, в?роятно, потому, чтобы не тревожить и не безпокоить своей л?ни отказомъ или споромъ.
Упрямый, глуповатый, но и грубоватый Спиридонъ, неограниченно и крупно повел?вавшій и распоряжавшійся вс?мъ отъ графчика ему вв?реннаго и до посл?дняго винта въ экипаж?, притихъ вдругъ, даже пріунылъ, даже какъ будто струсилъ.
Тотчасъ по пере?зд? границы россійско-польской, во время двухдневнаго пребыванія въ Варшав?, холопская важность и хамово упрямство Спиридона много поубавились. Онъ все оглядывался, озирался кругомъ себя, и дико прислушивался къ полуродной польской р?чи. И, какъ собака, хотя злая, но попавшая нечаянно въ чужой домъ, обнюхивается, поджимая хвостъ и коситъ злыми, но боязливыми глазами, такъ и Спиридонъ ворчалъ, бранился, нападалъ на графчика, привязывался къ Жоли, но однако, тотчасъ же приходилъ къ обоимъ съ просьбой по-поводу всякаго пустяка.
— Не понимаютъ дьяволы! говорилъ онъ:- тридцать разъ повторилъ, балуются, будто не смыслятъ. Подите, скажите!
Но если въ Польш? Спиридонъ иногда вывертывался безъ помощи спутниковъ, то попавъ въ Германію, а, зат?мъ во Францію, онъ окончательно примолкъ и только неодобрительно покачивалъ головой, почесывалъ за ухомъ и думалъ про себя:
— Вотъ зажора-то! Покомандуй-ка поди! Заслалъ-бы я тебя, обращался онъ мысленно къ барину, графу Іоанну Іоанновичу. — заслалъ бы тебя сюда, — и ты бы тутъ покаяннаго гр?шника изобразилъ!
Такимъ образомъ, юноша, благодаря обстоятельствамъ и обстановк?, благодаря безпробудному сну Жоли и безпомощному состоянію Спиридона на чужой сторон?, среди чуждыхъ ему людей, обычаевъ и языка, сразу сталъ независимъ. Кром? того, онъ нравственно встрепенулся, ожилъ, воскресъ на т?хъ м?стахъ, гд? родился, провелъ все д?тство, воспитывался и сталъ юношей и гд?, наконецъ, им?лъ пропасть знакомыхъ и друзей покойнаго отца.
Одно только ярмо и было теперь — зависимость денежныхъ средствъ отъ д?да, оставшагося тамъ, гд?-то далеко среди огромныхъ сугробовъ и страшныхъ морозовъ. Надо было кое-какъ прожитъ еще н?сколько л?тъ подъ попечительствомъ этого злого д?да и жить на гроши, которые онъ высылалъ.
— Когда буду совершеннол?тнимъ, мечталъ Кириллъ, — выйду изъ опеки, продамъ заглазно все, что есть въ Россіи и переведу все состояніе во Францію. То же самое, конечно, сов?товали ему зд?сь и друзья покойнаго отца. Н?которые полагали даже начать процессъ, тотчасъ же освободить юношу изъ-подъ опеки стараго тирана, изверга, «Tours de la Neva», какъ прозвали они теперь Іоанна Іоанновича. И какъ еще недавно Кириллъ былъ щедро награждаемъ д?душкой всякими прозвищами см?шными и дурацкими, такъ теперь юноша и его парижскіе знакомые, въ свою очередь, изощрялись въ прозвищахъ и названіяхъ петербургскому д?ду, который былъ теперь «l'our blanc, le vampire, le cyclope, le grand ogre»…
