Около нея на столик? лежали часы и зат?мъ три предмета, которые она, конечно, спрятала бы тотчасъ, если бы сюда нескромно проникъ посторонній взоръ.
Во-первыхъ, лежалъ листъ бумаги, исчерченный карандашемъ съ безконечными рядами цифръ. Вчера, уже ночью, въ постели, сводила она безконечные счеты и, конечно, не счеты прихода, а непом?рнаго, не по силамъ расхода. Рядомъ съ этимъ листкомъ стояла маленькая изящная саксонская чашечка съ остаткомъ питья. То, что ей наливалось вечеромъ хорошенькой н?мкой-наперсницей въ эту чашечку, было почти тайной между ними об?ими. Это было любимое наркотическое питье, составленное изъ разныхъ спецій, сильно д?йствующихъ на нервы. Въ составъ его входила и частица турецкаго гашиша.
Наконецъ, около чашечки лежала крошечная золотая табакерка, и съ голубой эмали крышка, среди маленькихъ брилліянтовъ и жемчужинъ, выглядывала прелестная головка амура на двухъ б?ленькихъ крылышкахъ. Табакерка свид?тельствовала о пріобр?тенной дурной привычк?, зачастую свойственной многимъ молодымъ красавицамъ и львицамъ ея среды, но все-таки изъ приличія и скромности скрываемой въ обществ?.
Спящая красавица на этой изящно-щегольской кровати, какъ бы обрамленная яркими цв?тами шелка и бархата, да еще ярко, будто любовно, озаренная полдневнымъ солнцемъ, была д?йствительно зам?чательно хороша собой; лицо ея н?жныхъ очертаній, не смотря на тяжелый сонъ, все-таки дышало молодостью, силой и страстью.
Невдалек? отъ постели, на большомъ кресл? было брошено снятое съ вечера платье, но не женское. Это былъ полный мундиръ кирасирскаго полка. Дал?е, на стол?, накрытомъ узорчатой скатертью, слегка съ?хавшей на бокъ, лежали маленькія игральныя карты, коробка съ бирюльками и крошечная перламутровая дощечка съ квадратиками, а вокругъ нея были разсыпаны такіе же крошечные шахматы. Ими, конечно, могли съ удобствомъ играть только т? маленькія ручки, которыя покоились теперь во сн? на од?ял?, любовно пригр?тыя солнечными лучами.
Тутъ же среди шахматъ лежалъ брошенный вчера флаконъ съ пролитыми духами и тонкій раздражающій запахъ все еще распространялся кругомъ стола.
Если бъ посторонній челов?къ, хотя бы дряхлый старикъ. могъ проникнуть теперь въ эту импровизованную спальню, то нав?рное и невольно залюбовался бы на спящую красавицу. A если бы сюда могъ заглянуть юноша Шепелевъ, то по красивому лицу спящей да и по брошенному рядомъ мундиру, онъ узналъ бы своего ночного спасителя, котораго принялъ за офицера-измайловца.
Во второмъ этаж?, въ небольшой горниц?, пом?щавшейся почти надъ гостиной, вс? занав?сы были тщательно спущены и лучъ дневного св?та только едва скользилъ между двухъ не плотно сдвинутыхъ половинокъ. Обстановка этой горницы была иная и все въ ней было въ прямомъ противор?чіи съ изящной обстановкой нижней комнаты съ куполомъ.
Зд?сь обыкновенный потолокъ былъ н?сколько ниже; у ст?ны стояла небольшая простая кровать и въ ней на трехъ большихъ подушкахъ видн?лась какъ бы полусидячая фигура мужчины съ худымъ, желтоватымъ и изможденнымъ лицомъ, слегка обросшимъ усами и бородой. Большой круглый предъ диваномъ столъ былъ заставленъ рюмками, стаканами, скляницами и пузырьками. Удушливый и кисловатый аптечный запахъ наполнялъ темную горницу.
Въ горниц? этой былъ только небольшой диванъ и н?сколько креселъ, обитыхъ такою же голубой матеріей, какая сіяла теперь внизу на балдахин? большой двойной кровати, перенесенной отсюда. Овальная мебель была какъ бы набрана въ дом?, по м?р? надобности въ ней и не ради щегольства, а ради д?йствительной потребности. Около самой кровати стояло массивное кресло, обитое темной шерстяной матеріей. На маленькомъ столик? близь постели, около кружки съ какимъ-то ?дко пахнувшимъ питьемъ, лежала маленькая книжка съ золотымъ обр?зомъ, съ золотистымъ крестомъ на пунцовомъ переплет?. Это было евангеліе на французскомъ язык?.
Полусидячая фигура на кровати былъ челов?къ, которому теперь нельзя было опред?лить года. Бол?знь трудная, злая и давнишняя жестока исказила черты лица, когда-то, и еще даже недавно, красиваго, молодого. Узнать въ больномъ изящнаго графа Кириллу Петровича Скабронскаго было теперь мудрено. Онъ уже давно неподвижно опрокинулся на подушки, но не спалъ, а былъ въ какомъ-то бол?зненномъ забытьи. Это былъ не сонъ, а полное разслабленіе, отсутствіе жизненныхъ силъ, которыя ежедневно все бол?е и бол?е покидали будто тающее т?ло. Изр?дка онъ глубоко вздыхалъ и тотчасъ начиналъ судорожно и сухо кашлять, но при этомъ не открывалъ глазъ и какъ бы оставался все-таки въ безсознательномъ состояніи.
Ни около постели, ни гд? либо на мебели не видно было никакой снятой одежды, кром? м?ховаго шлафрока на кресл?. Больной уже н?сколько м?сяцевъ не выходилъ изъ этой горницы никуда и н?сколько нед?ль лежалъ, не вставая съ постели. Безпощадная, медленная бол?знь постепенно уничтожала его, незам?тно, какъ-то тихо и будто умышленно осторожно, т?шилась надъ жизнью, которую уносила частицами, всякій день, понемножку. Бол?знь будто играла съ этимъ челов?комъ, какъ играетъ кошка съ мышью, то отпуститъ, дастъ вздохнуть, дастъ ожить, позволитъ огляд?ться, придти въ себя, начать над?яться, и опять круто захватитъ, опять гнететъ, мучаетъ, покуда будто нечаянно, въ увлеченіи злобной игрой своей, не порветъ вдругъ окончательно жизненной нити. И теперь больной графъ Скабронскій часто уже вздыхалъ съ мыслію тяжелой и душу леденящей, но искренней: скоро-ли?!..
Наконецъ, спустя часъ, усилившееся движеніе на улицахъ, легкій шорохъ въ комнатахъ, гд? убирала прислуга, и отчасти позднее время разбудили спящую внизу красавицу.
Графиня Маргарита открыла свои красивые черные глаза, л?ниво обвела ими кругомъ себя по горниц?, но не шевельнулась и тотчасъ же задумалась. Съ самой минуты пробужденія, всякій день, въ ней являлась все та же неотвязная, постоянная дума, неотвязная забота о трудныхъ обстоятельствахъ странно сложившейся ея жизни.
На это утро всякая другая женщина посп?шила бы встать и опустить гардины или какъ нибудь укрыться отъ горячихъ лучей солнца, черезъ-чуръ сильно пригр?вшихъ ее. Графиня, напротивъ, съ наслажденіемъ осталась на этомъ припек?. Она еще съ д?тства любила гр?ться на солнц? и ощущать въ себ? огонь пронизывающихъ т?ло лучей. Она сама любила сравнивать эту свою страсть съ отличительною чертой зм?и, которая по ц?лымъ часамъ лежитъ на самомъ палящемъ солнц? и гр?ется, свернувшись въ кольцо на раскаленномъ камн?. И если эта страсть графини была общая со зм?ей, то и кром? нея было въ характер? молодой красавицы много зм?инаго, за исключеніемъ разв? злости и ядовитости.
Наконецъ, Маргарита протянула руку, хот?ла взять колокольчикъ и позвонить горничную, но глаза ея упали на табакерку и она прежде всего по пробужденіи не могла отказать себ? въ первомъ обычномъ удовольствіи. Когда она взяла табакерку и, доставъ микроскопическую щепотку, понюхала, красивое личико ея тотчасъ же слегка оживилось и стало мен?е сонливое и вялое.
Зат?мъ она позвонила, въ дверяхъ тотчасъ же показалась хорошенькая ея горничная Шарлота и, огляд?вшись, ахнула и всплеснула руками. Обращаясь къ своей госпож? фамильярно и бойко, она заговорила по н?мецки:
— Ахъ, liebe Grafin, опять я забыла опустить занав?ску. Ужь какъ, в?рно, вы меня бранили.
— Ахъ, н?тъ, Лотхенъ, я очень рада была. Солнце меня пригр?ло, а я этимъ въ Россіи р?дко наслаждаюсь. Мы будемъ лучше всегда оставлять эту занав?ску. Авось, хоть разъ въ м?сяцъ, въ Петербург? подымется европейское солнце.
— Ну, зд?сь оно не любитъ часто бывать, отозвалась Лотхенъ.
Горничная, живая и ловкая въ движеніяхъ, и въ голос? и походк?, вышла изъ спальни и скоро вернулась съ фарфоровымъ подносомъ, на которомъ стоялъ маленькій красивый сервизъ. Она уставила подносъ на другомъ столик? и придвинула все къ кровати.
— Сегодня кофе будетъ хуже, заговорила она, оглядываясь, — вы ужь очень долго спали. Что это?! Опять считали! Какъ не стыдно глаза напрасно портить.
Графиня, накладывая себ? сахаръ въ чашку, вдругъ остановилась среди движенія и, поднявъ чуть- чуть свои тонкія черныя брови, вымолвила, какъ бы показывая ими въ верхній этажъ.
— Ну, что тамъ?
— Ничего, все то же! Чему тамъ быть?! небрежно выговорила Лотхенъ, подбирая на большомъ стол? разсыпанныя карты, бирюльки и шахматы.
— Смотрите, Фленсбургъ ихъ изъ Парижа выписалъ, а вы пролили, прибавила она, показывая
