Тутъ же и повсюду полноправно и невозбранно разгуливало безчисленное количество собакъ и кошекъ, а главное тыкалась, въ особенности зимой, всякая домашняя птица: куры, п?тухи, инд?йки, голуби и даже одинъ кривой, шершавый, давно безхвостый павлинъ, раздразненный до б?шенства — пот?ха ребятъ-забіякъ и гроза ребятъ-трусишекъ.
Съ задворковъ и изъ полугнилыхъ строеній, сараевъ и закутъ на задахъ ротнаго двора приносилось ржаніе лошадей, мычаніе коровъ, блеяніе кучи всякой скотины, барановъ, телятъ, козловъ, свиней… и всякаго живого добра, заведеннаго бол?е богатыми семьями. Часто, въ особенности л?томъ, мелкая скотина забиралась въ казарму чрезъ в?чно-отворенныя настежъ двери и бродила по семейникамъ, подбирая и пожирая все съ?стное, плохо прибранное. Всякій гналъ теленка. или свинью, или птицу только изъ своего семейника, предоставляя незванному гостю идти къ сос?ду… Всякій заботился о себ?, о своемъ угл? за своей перегородкой. Обо всемъ же ротномъ двор? никто не заботился. Власти одной общей надъ вс?ми не было. Маіоръ Текутьевъ или Квасовъ, Воейковъ, т? же Пассекъ или Орловъ считали себя начальниками въ рядахъ, во фронт?, при выход? и выступленіи съ двора, на улицахъ, на ученіи. Въ домашнюю жизнь солдатъ они не входили, ибо пришлось бы вм?ст? съ т?мъ и поневол? возиться и сц?пляться съ чужимъ людомъ, съ какимъ-нибудь квартирантомъ-стрекулистомъ, пожалуй съ разстригой, и во всякомъ случа? и чаще всего съ бабами-солдатками.
Флигельманы или унтеръ-офицеры были начальствомъ надъ н?сколькими семейниками, но при отсутствіи всякой строгости въ офицерахъ, сами смотр?ли на все сквозь пальцы и д?лали свое д?ло спустя рукава. Впрочемъ, иначе было поступать и опасно.
Одного очень строгаго и отчасти злого флигельмана за годъ предъ т?мъ убили въ самомъ ротномъ двор?. Кто были убійцы — было изв?стно во двор?, но доказано не было, начальствомъ не взыскано и оставлено безъ наказанія; у другого унтера, служаки требовательнаго, придирчиваго, опоила нев?домая рука его корову, другая нев?домая рука переломила ногу его любимой собак? и третьи нев?домыя руки раскрали разную рухлядь… И унтеръ смирился, тотчасъ пересталъ жаловаться маіору и придираться къ своимъ солдатамъ.
На сколько офицеры были снисходительны и не взыскательны, даже чужды обстановк? и внутренней жизни всякаго ротнаго двора, на столько рядовые были грубы, дерзки и отвыкли даже отъ мысли безотв?тнаго повиновенія.
«Дисциплинъ» военный — было слово изв?стное очень т?сному кругу офицеровъ, которые были пообразованн?е, или побывали заграницей, или почитывали кой-какія книжки, или видались съ учеными людьми.
Маіоръ Текутьевъ, бол?е другихъ полновластная личность на томъ гренадерскомъ ротномъ двор?, куда заглянулъ принцъ, никакъ не могъ уразум?ть слово «дисциплинъ», просилъ пріятелей нарисовать его на бумажк?… Узнавъ, что это невозможно, что это все равно, что нарисовать доброд?тель, или злосчастіе, или храбрость, маіоръ махнулъ рукой и р?шилъ:
— Коли не ружье и не шпага, такъ военному сего и знать не требуется. Н?мецкія выдумки. Много ихъ нын?. Вс?хъ не затвердишь.
Наконецъ, въ ротномъ двор?, какъ посл?дствіе т?сной и праздной жизни всякаго люда, въ томъ числ? и сброда со стороны, издавна царила полная распущенность, пьянство и развратъ. Вс? бабы давно махнули рукой на запой мужей, вс? мужья давно махнули рукой на зазорное поведеніе женъ.
Поругаться и подраться изъ-за теленка и курицы, даже изъ-за в?ника, было д?ломъ понятнымъ, законнымъ, разд?лявшимъ иногда весь ротный дворъ на дв? враждебныя партіи. И бывало разъ въ году, что открывались въ самой казарм? военныя д?йствія между двухъ непріятельскихъ армій, доходившихъ и до употребленія холоднаго оружія, т. е. кочерги, ведра, утюга. Не только подраться, но даже легко повздорить изъ-за нев?рности жены было глупостью, «баловничествомъ».
— Эка дурень. Д?лать неча! Заботу выискалъ! Что жъ твоей бабы-то, убыло что ли? Поди, еще прибыло. A попъ все равно окреститъ.
Таковъ былъ судъ ротнаго общественнаго мн?нія.
Солдаты, по преданію, отчасти знали, какъ прежде жилось воину. Какова была солдатская жизнь при великомъ Петр? Алекс?евич?, еще мало кто зналъ и помнилъ.
— При немъ, слышь, ребята, больше все ходили и шведовъ били. Непокладная жизнь была! При Анн? Ивановн?, да при Бирон? никакъ тоись, братцы, не жилось ни хорошо, ни дурно. Въ забыть? хвардія-то была, содержима была въ черномъ т?л?. «Слова и д?ла» побаивались они тоже, но меньше другихъ, простого народа и баръ-господъ; за то и жалованье всякое было худое, жиру не нагуляешь. Со вступленья на прародительскій престолъ всероссійской матушки Лизаветы Петровны все пошло по маслу. И двадцать л?тъ была, во истинну, масляница. И солдатъ гвардейцевъ жизнь стала, какъ и нын?, что теб? у Христа за пазухой!!..
Д?йствительно, вступленіе на престолъ императрицы Елизаветы при помощи переворота, при сод?йствіи перваго гвардейскаго полка, перем?нило совершенно бытъ солдатскій и офицерскій.
Лейбъ-компанія, т. е. н?сколько сотенъ гренадеръ изъ сдаточныхъ мужиковъ, сд?лались вдругъ столбовыми потомственными дворянами и офицерами предъ лицемъ всей столицы, всей имперіи, а главное, предъ лицемъ своего же брата мужика, оставшагося тамъ, въ деревн?, на пашн?… предъ лицемъ своего же брата солдата въ другомъ полку, чрезъ улицу… Эта диковинная выдумка монархини принесла и свои плоды…
Капитанъ-поручикъ Квасовъ и ему подобные часто теперь поминались и ставились въ прим?ръ, часто грэзились во сн?, часто подвигали на всякое незаконное д?яніе многихъ солдатъ многихъ полковъ. Часто христолюбивый воинъ, въ особенности подъ хм?лькомъ, кричалъ на весь ротный дворъ:
— Онъ дворянинъ, вишь…. Вонъ нашанскій Акимъ Акимычъ тоже дворянинъ изъ сдаточныхъ!
— Я простой, вишь, солдатъ, мужикъ? В?стимо! Да вонъ и капитанъ Квасовъ тоже не изъ князьевъ….
И существованіе лейбъ-компаніи какъ бы напустило особаго рода непроницаемый туманъ во вс?хъ обыденныхъ отношеніяхъ офицеровъ изъ мужиковъ съ рядовыми изъ дворянъ съ первыхъ же дней царствованія Елизаветы. И до сихъ поръ, чрезъ двадцать л?тъ слишкомъ, ни т?, ни другіе, не могли еще вполн? распутаться, доискаться истины и уяснить себ? взаимныя права.
— Лейбъ-компанцы — не прим?ръ!.. говорили разсудительные.
За посл?днее же время на эти слова сталъ слышаться солдатскій отв?тъ, хотя еще и новый, робкій, но заставлявшій н?которыхъ призадумываться.
— Квасовъ — не прим?ръ, вишь. Ну, покудова и не прим?ривай, а обожди мало и, гляди, паки прим?римъ.
Вотъ именно подобную обстановку, духъ и бытъ нашелъ въ русской казарм? генералъ прусской арміи, принцъ Георгъ Голштинскій.
Принцъ уже собирался у?зжать, когда ему предложилъ маіоръ Текутьевъ вид?ть арестованныхъ Орловыхъ. Онъ только презрительно двинулъ плечомъ и даже не отв?тилъ. Въ душ? же онъ побаивался войти къ нимъ. Не ровенъ часъ!
Сумрачный, бормоча себ? что-то подъ носъ, Жоржъ остановился снова на томъ же крыльц?, окруженный вс?ми офицерами, и сталъ, разставя ноги, какъ бы въ раздумьи. Офицеры, по м?р? его прогулки по семейникамъ, снова понемногу пристали къ нему и образовали теперь свиту любопытную изумленную и видимо вполн? недоум?вающую.
«Зач?мъ же ты прі?зжалъ?!» говорили вс? эти лица и старые, и молодые.
Объясненіе воспосл?довало! И тотчасъ это объясненіе пронеслось по казарм?, какъ громовой ударъ.
— Объясните имъ, Генрихъ, заговорилъ принцъ по-н?мецки, — что эдакъ продолжаться не можетъ. Бабы, жены, д?ти, скотъ, птица, рухлядь, и все подобное… Все это не атрибутъ воина. Объясните толково!.. Все это будетъ выгнано вонъ, по сос?дству на квартиры, или продано. Перегородки будутъ уничтожены и солдаты будутъ спать въ общихъ горницахъ…. За порядокъ, чистоту и дисциплинъ будутъ отв?чать предо мной не одни ротмейстеры, а вс? господа офицеры.
Фленсбургъ тотчасъ же громкимъ и слегка самодовольнымъ голосомъ передалъ по-русски смыслъ распоряженія принца, но въ бол?е р?зкихъ выраженіяхъ, обидныхъ и для офицеровъ, и для солдатъ, прислушивавшихся изъ темнаго корридора.