будетъ уже отдана замужъ куда-нибудь далеко, за какого-нибудь германскаго принца. И невольно желала она этого, потому что жизнь зд?сь тянулась скучно, однообразно. Не было ни радостей, ни горя, ни заботъ, и давящее сердце будничное затишье заставляло подчасъ желать чего либо, хотя бы и печальнаго, хотя бы и грознаго, лишь бы перем?нился этотъ унылый, душу мертвящій строй жизни. Пускай будетъ гроза! Лишь бы очистила воздухъ, позволила бы дышать свободно.
Изъ всей этой жизни въ продолженіи четырнадцати л?тъ остались въ памяти ея лишь два или три особенныхъ случая, о которыхъ стоило вспомнить. Одинъ изъ нихъ, близко, лично касавшійся до нея, особенно остался въ памяти.
Въ дом? отца появился однажды дряхлый старецъ, пользовавшійся изв?стностью чуть не по всей Германіи, какъ святой мужъ и праведникъ, которому народная молва приписывала пророческій даръ. Ее, д?вочку л?тъ дв?надцати, привели въ гостиную, гд? сид?лъ старецъ въ священническомъ од?янія. Она со страхомъ и трепетомъ подошла къ нему, подводимая матерью. Онъ глянулъ на нее своими большими строгими глазами, положилъ ей руку на голову и сказалъ н?сколько словъ, которыхъ она сразу не поняла, но которыя т?мъ не мен?е напугали ее. Потомъ, впосл?дствіи, ея мать часто вспоминала сказанное старикомъ, и кр?пко в?ровала въ пророчество праведника, и упорно ожидала, что оно сбудется. Старикъ въ темныхъ выраженіяхъ проговорилъ, что видитъ на д?тской головк? три короны и въ томъ числ? одну большую, цесарскую. Предсказаніе это, часто вспоминаемое въ дом?, разум?ется, глубоко запало въ душу умной д?вочки; скоро она сама стала в?рить въ него и ожидать.
И, наконецъ, однажды, когда ей было уже около пятнадцати л?тъ, мать, ничего не объясняя ей, стала собираться въ далекій путь.
Скоро он? очутились въ Берлин? при двор? суроваго, некрасиваго короля Фридриха, а зат?мъ двинулись дальше. И умная, см?лая, уже честолюбивая д?вушка-ребенокъ знала, что ее везутъ въ далекую, полудикую землю, в?чно заваленную такими сн?гами, какихъ не бываетъ на родин?. Въ этой далекой чужбин? предстоитъ ей выйти замужъ, и тамъ будетъ она современемъ императрицей громадной страны.
Дорога изъ Берлина на Кенигсбергъ, Митаву и Петербургъ продолжалась довольно долго, но посл? уединенной и однообразной жизни въ Штетин? она рада была новымъ м?стамъ, новымъ лицамъ. Вдобавокъ, зд?сь въ первый разъ, на пути въ эту нев?домую землю, она какъ-то, незам?тно для самой себя, вдругъ увид?ла, почувствовала, что она сд?лалась главнымъ д?йствующимъ лицомъ. Во вс?хъ городахъ по дорог?, которые казались ей все-таки мен?е чуждыми, ч?мъ она ожидала, кругомъ слышалась та же родная р?чь; всюду д?лались пышныя встр?чи, давались празднества, грем?ла музыка и всюду нареченная нев?ста насл?дника престола была, конечно, главнымъ лицомъ, на которомъ сосредоточивались вниманіе, радушіе, заботливость и предупредительность вс?хъ.
Въ Митав? встр?тилъ по?здъ принцессы высланный впередъ русской императрицей камергеръ Нарышкинъ и его почтительное вниманіе и заботливость въ пути до Петербурга особенно сосредоточивались на ней, а не на ея матери.
Въ этомъ пути прежде всего поразили юную принцессу странные экипажи, въ которыхъ весь по?здъ двигался по необозримымъ сн?жнымъ равнинамъ. Это были длинныя и узкія сани, обитыя краснымъ сукномъ, въ которыхъ днемъ пом?щалось съ ними челов?къ по восьми и десяти, а на ночь вс? уходили въ другія сани, а имъ двумъ устраивали постели. Об?ихъ принцессъ закрывали ц?лыми кучами м?ховъ и только одни лица ихъ оставались незакрытыми. Шесть, а иногда восемь лошадей, впряженныя въ эти сани, мчали ихъ почти постоянно вскачь.
Въ февральскія, туманныя, но теплыя сумерки въ?хали он?, наконецъ, въ Петербургъ. Пестрая толпа придворныхъ встр?тила ихъ въ небольшомъ итальянскомъ дворц? и, не смотря на усталость, тотчасъ былъ назначенъ пріемъ, было представленіе гостей, былъ длинный, скучный и чопорный об?дъ. Но такъ какъ императрица и насл?дникъ были въ Москв?, то на другой же день пришлось снова пускаться въ путь, такой же далекій и трудный, и снова скакать въ такихъ же саняхъ.
И вотъ зд?сь въ первый разъ увидала она много новаго, много схожаго съ т?мъ, что разсказывалось ей передъ отъ?здомъ. Родная р?чь уже не слышалась кругомъ; по дорог? изр?дка попадались убогія черненькія деревушки и каждая изъ нихъ казалась большимъ чернымъ пятномъ среди необозримой сахарно-б?лой равнины. И тутъ на привалахъ услышала она близко мудреную р?чь, увидала людей въ какихъ-то замазанныхъ шкурахъ и первыя три слова русскихъ, которыя подхватила и заучила она, были «мужикъ», «сарафанъ», «дуга»… И этотъ с?рый людъ, который попадался все больше на пути, не возбудилъ въ ней того чувства отвращенія, съ которымъ относилась въ нимъ ея мать, а напротивъ, чувство жалости къ нимъ проникло сразу въ ея душу и глубоко запало въ ней. Эта нев?домая, сн?жная, унылая, будто мертвая страна, по которой безъ конца двигались он? въ уродливыхъ длинныхъ саняхъ, не пугала ее. Ко всему чутко прислушивалась она кругомъ, ко всему внимательно, сердцемъ приглядывалась. Этотъ с?рый, будто не умытый людъ на вс?хъ привалахъ окружалъ со вс?хъ сторонъ сани, изъ которыхъ она выходила или въ которыя садилась при отъ?зд?, и всюду она вид?ла на этихъ лицахъ, въ ихъ глазахъ — одно добродушіе и ласку. Однажды, уже подъ самой Москвой, на одной изъ станцій, въ ту минуту, когда она усаживалась въ неуклюжія сани, произошелъ простой, но памятный ей случай. Старая женщина, худая, вся обмотанная дырявою одеждой съ грязными клочьями, вдругъ выступила изъ окружавшей ихъ толпы, приблизилась къ ней и, бормоча на расп?въ, какъ-то странно замотала надъ ней рукою. Принцесса-мать перепугалась, боясь колдовства, но ей объяснили, что женщина, узнавъ, кто такая про?зжая, и желая ей добраго пути, перекрестила ее три раза. Долго помнила д?вушка эту старуху, ея добрые глаза, ея добрую, п?вучую р?чь, и долго жал?ла, что не могла понять словъ.
И, наконецъ, однажды, какъ въ одной сказк?, он? остановились у красиваго дворца среди л?са. Зд?сь встр?тили ее русская императрица и женихъ. И ей, ожидавшей увид?ть большой, веселый, красивый городъ, странною показалась эта встр?ча среди л?са, покуда не узнала она, что это Петровскій дворецъ, находящійся въ окрестностяхъ древней столицы.
Въ этотъ же день, посл? безконечныхъ бес?дъ, среди шумной, пестрой, многочисленной толпы придворныхъ, поздно вечеромъ, засыпая и едва чувствуя себя отъ усталости, она невольно повторяла мысленно то, что вынесла изъ этой встр?чи:
— Какая она добрая! Какъ онъ дуренъ!
И ночью, проснувшись отъ какого-то шума въ сос?дней комнат?, придя въ себя, она вдругъ вспомнила, что очутилась далеко отъ своей родины, далеко отъ милой площади съ брызжущимъ в?чно фонтаномъ. Снова вспомнивъ о двухъ лицахъ, которыя встр?тила она наканун? и съ которыми придется теперь в?къ св?ковать, она снова шепнула то же самое:
— Да, она добрая…. Но какъ онъ дуренъ!!..
II
Софія-Фредерика-Ангальтъ-Цербстъ съ матерью своей, принцессой Іоанной-Елизаветой, въ?хала въ Россію въ феврал? 1744 года.
Первое время пребыванія въ чужой стран?, среди чужой обстановки и р?чей на неизв?стномъ язык?, было трудное и грустное для пятнадцатил?тней д?вочки. Т?мъ бол?е было мудрено ей, что мать родная была ей не въ помощь; напротивъ, дочь должна была постоянно выпутывать ее изъ всякаго рода затрудненій и неосторожныхъ поступковъ.
Елизавета Цербстъ всегда была пустой, мелочной и совершенно безтактной женщиной. Вдобавокъ, она была на столько же ограниченная женщина, на сколько самоув?ренная и упрямая. По прі?зд? въ Москву, благодаря ласковому обращенію съ ней императрицы и почтительному отношенію къ ней всего двора, у принцессы Елизаветы немного закружилась голова. Она вообразила себ?, что, будучи матерью нев?сты насл?дника престола, она призвана теперь играть вліятельную роль въ Россіи. На весь дворъ и все общество Елизавета стала смотр?ть свысока, сочтя себя нравственно и умственно выше вс?хъ этихъ варваровъ. Вм?ст? съ т?мъ, она стала обращаться особенно любезно со вс?ми представителями иностранныхъ державъ, завела съ ними т?сныя отношенія и начала заниматься высшими политическими вопросами, т. е. интриговать, переписываться съ Фридрихомъ и, конечно, сплетничать. Съ дочерью она
