принца. Государь объявилъ, чтобы за ночь вс? градовластители сообща придумали что-нибудь и чтобы площадь была очищена въ три дня.
Полу-н?мцы, полу-русскіе, генералы, полковники, тайные и статскіе сов?тники хотя и усердно ломали свои давно на служб? опорожненныя головы, но ничего не придумали. И самъ полицмейстеръ Корфъ и всякаго рода власти, даже н?которые сенаторы ?здили верхомъ и ходили п?шкомъ, на громадное пространство, все сплошь покрытое мусоромъ и застроенное всякими сараями и балаганами. И, разум?ется, всякій изъ нихъ, вспоминая, что государь приказалъ въ три дня все это очистить, разводилъ руками, а иногда даже и прис?далъ, — движеніе, краснор?чиво говорящее:
— Вотъ и поздравлю! Что жъ тутъ д?лать?
Д?йствительно, снести все это возможно было при правильномъ и усердномъ труд? только въ три нед?ли или м?сяцъ, но уже никакъ не мен?е.
Полицмейстеръ Корфъ быстро, по приказу государя, выздоров?вшій въ прошлую ночь, теперь отъ ужаса и боязни забол?лъ уже д?йствительно, не дипломатически.
IV
Но матушка святая Русь всегда нарождала избавителей или Богъ земли русской въ злосчастныя минуты всегда ихъ посылалъ ей. Не одинъ Мининъ въ урочный часъ явился на Руси и спасалъ ее единымъ могучимъ взмахомъ души и длани.
И въ эти дни, тяжелые и грозные для Петербурга, когда все высшее сословіе столицы, поджавъ хвостъ, сид?ло по домамъ, не см?я высунуть носа и боясь навлечь на себя немилость разгн?ваннаго императора, явился новый Мининъ. Хотя на маленькое д?ло народился онъ, но все-таки на такое, о которомъ напрасно и тщетно ломали себ? головы вс? правители и властители.
Жилъ да былъ въ оны дни въ Петербург?, близь Охты, русскій мужикъ, происхожденіемъ костромичъ, по ремеслу плотникъ, годами для россійскаго и православнаго челов?ка не старъ и не молодъ, всего-то полъ-стол?тья съ хвостикомъ.
Чуть не съ семил?тняго возраста у себя на деревн? орудовалъ онъ топорикомъ. Добраго и усерднаго парнишку взялъ съ собой въ Петербургъ на заработки его дядя и ласково называлъ «Сеня». И вс? звали его Сеней, никогда никто ни разу не назвалъ его Сенькой; такое ужь было у него лицо, что Сенька къ этому лицу было именемъ неподходящимъ.
Изъ года въ годъ съ топоромъ въ рук? много д?ловъ над?лалъ Сеня. Былъ у него только одинъ этотъ «штрументъ», но онъ могъ имъ все сд?лать. И балки имъ рубилъ онъ, и всякія хитрыя, замысловатыя штуки вырубалъ, для которыхъ н?мцу нужны три дюжины всякихъ инструментовъ. Много украшеній всякаго рода было на домахъ петербургскихъ, на которыхъ Сеня, проходя, гляд?лъ съ кроткой радостью. Остановясь каждый разъ, онъ, спихнувъ шапку на лобъ, почесывалъ за затылкомъ и ухмылялся, глядя на свою работу.
«Моя!» думалъ онъ, а иногда и говорилъ это первому прохожему.
Теперь, переваливъ на вторую полсотню годовъ, Сеня былъ тотъ же искусный и усердный плотникъ, все такъ же орудовавшій топорикомъ; лицо его было то же св?жее моложавое, ни единаго с?дого волоса ни въ голов?, ни въ окладистой бород?; сила все та же, такъ что молодыхъ рабочихъ за поясъ заткнетъ; искусство все то же. Бухаетъ онъ съ плеча по большой балк? и ухаетъ при этомъ, выпуская такое количество воздуха изъ груди, что иному н?мцу, въ род? принца Жоржа, этого воздуха на всю бы жизнь хватило. Или тихонько, ласково, будто н?жно чикаетъ онъ большущимъ топоромъ по маленькому куску липы или ясеня и выходитъ у него мальчуганъ съ крылышками, или лира, или рогъ изобилія, или какая иная фигура, не имъ, а н?мцемъ выдуманная, и которую теперь господа стали наклеивать на фасады домовъ.
Сеня тоже въ числ? прочихъ работалъ во дворц? въ качеств? простого поденщика. Иные въ двадцать л?тъ выходятъ въ хозяева и подрядчики, а Сеня, хоть тысячу л?тъ проживи на св?т?, все будетъ подначальнымъ батракомъ.
Наступили великіе дни страстей Господнихъ, когда весь православный людъ на пространств? четверти всего земного шара, павъ ницъ, молился во храмахъ, каялся во гр?хахъ и причащался святыхъ тайнъ Христовыхъ. Съ тайною, непонятною сладостью на душ? и съ чистою сов?стью ожидалъ всякій встр?тить великій праздникъ Христовъ. Въ эти самые дни въ полурусской столиц?, на окраин? громадной земли православной, все, что было властнаго, высокаго и чиновнаго въ Питер?, вся эта взмытая п?на великаго русскаго моря житейскаго, т. е. все придворное сословіе, переживало тоже дни — скорби и печали. Когда во храмахъ по всей Руси кол?нопреклоненные священники восклицали надъ кол?нопреклоненнымъ же народомъ: «Господи, Владыко живота моего!», зд?сь въ пышныхъ домахъ и полу-дворцахъ столицы, весь людъ важный и сановный, прозванный народомъ «голштинцами», восклицалъ тоже:
— Господи, площадь-то, площадь!
— Имъ-то, чортъ съ ней, да что изъ-за нея, юсъ же будетъ!!.
Во вторникъ на страстной нед?л?, Корфъ, похуд?вшій въ бол?зни, съ распухшимъ даже отъ горя носомъ, объ?зжилъ на худой, заморенной лошади, быть можетъ, въ сотый разъ громадную площадь, сплошь покрытую всякою всячиной. Онъ столько горевалъ и думалъ, что уже не зналъ, гд? теперь пом?щается его голова: на плечахъ или гд? въ иномъ м?ст?? И пріятели, и знакомые, и многіе вельможи, вс? размышляли. И посл? своего размышленія вс? только разводили руками и произносили такія слова, которыя теперь Корфъ безъ остервен?нія слышать не могъ.
— Да какъ же вы прежде-то объ этомъ не подумали?!.
Среди всего пространства была одна громадная куча щепы, по которой можно было почти пересчитать сколько л?тъ строился дворецъ, такъ какъ вс? пласты этой пирамиды, не египетской, а россійской, были разнаго цв?та, отъ самаго чернаго, сгнившаго давно, до самаго св?жаго пласта, набросаннаго за посл?дніе дни. Объ?хавъ эту пирамиду, Корфъ встр?тилъ прусскаго посланника, барона Гольца, тоже прі?хавшаго ради любопытства и верхомъ пробиравшагося по тропинкамъ, которыя проложили рабочіе.
Посл? прив?тствій завязался разговоръ все о томъ же. Уменъ и ловокъ былъ пруссакъ Гольцъ, не даромъ любимецъ Фридриха, посланный въ Петербургъ завлад?ть черезъ императора всей имперіей русской. Но и онъ не ут?шилъ Корфа, и не нашелъ спасенія.
Во время ихъ бес?ды присоединился къ нимъ всадникъ, тоже «голштинецъ», хотя это былъ князь Никита Юрьевичъ Трубецкой, генералъ-прокуроръ и фельдмаршалъ. Такъ какъ онъ ни слова не говорилъ по-н?мецки, то бес?да зашла съ Корфомъ по-русски и тотчасъ завязался споръ, сколько понадобится времени для очистки площади, сколько денегъ, сколько рабочихъ и сколько труда. Трубецкой сталъ доказывать, что если бы ему дали денегъ на это д?ло, онъ бы его въ три нед?ли покончилъ.
A народъ кругомъ все прибавлялся, все нал?залъ и вдругъ три всадника очутились среди густой толпы праздныхъ рабочихъ и всякихъ прохожихъ з?вакъ.
И Богъ земли русской послалъ сюда въ эту минуту… такъ пошататься, безъ д?ла — новаго Минина — Сеню.
Сеня никогда выскочкой не былъ, впередъ не л?зъ и особливо ревностно соблюдалъ святое правило: отъ начальства держаться елико возможно подальше.
— Ч?мъ ты отъ него дал?й, передано было Сен? отцомъ изъ рода въ родъ зав?щанное правило, — т?мъ будетъ теб? спасительн?е и здоров?е.
Сеня, завидя вельможъ, сталъ тоже поодаль, но прибывавшая толпа все пихала, да пихала его сзади и понемножку надвинула подъ самый хвостъ лошади генералъ-полицмейстера. И такъ близко, что не ровенъ часъ, помилуй Богъ, задомъ она его хлобыснетъ. Но Сеня забылъ про эту опасность, да и кляча показалась ему тоща, гд? ей брыкаться; его ужь очень бес?да генеральская захватила.
Слушаетъ онъ и ничего сообразить не можетъ, и потому собственно, что все понялъ. Кабы онъ не понялъ — другое д?ло, а то, все, что Корфъ и Трубецкой говорятъ другъ дружк?, онъ, до единаго слова, понялъ и разсудилъ. И поэтому сообразить ничего не можетъ.
Такіе важные генералы да про такое пустое д?ло толкуютъ: какъ площадь очистить по приказу
