государеву въ три дня. И сказываютъ они, что государь-батюшка отъ нихъ требуетъ д?лъ совс?мъ невозможныхъ. И такъ захватила Сеню эта бес?да генеральская, что онъ даже соп?ть началъ въ хвостъ лошади. Хочется ему смерть свое слово молвить, да страшно, боязно; ну, какъ его прикажутъ поучить малость!
И началъ Сеня все тяжел?е и тяжел?е дышать. Слово, что хочется ему молвить, такъ ему грудь и распираетъ.
Вотъ полицмейстеръ ужь двинулъ свою лошаденку и вскрикнулъ на толпу:
— Чего нал?зли! Ироды!
Сеня не вытерп?лъ, снялъ шапку и вымолвилъ съ трепетомъ на сердц?:
— Ваше превосходительство! И какъ бы эту самую площадь въ одинъ день обчистить, ей-Богу. Съ утреничка взямшись, къ вечеру то-ись чисто бы было.
Корфъ, фельдмаршалъ Трубецкой и Фридриховскій посолъ Гольцъ, вс? трое обернулись на ласковое, добродушное лицо мужика.
— Чего? выговорилъ Корфъ, — что ты болтаешь? Какъ же ты это сд?лаешь? Что ты врешь, дуракъ! Ты болванъ! Болтаешь всякій вздоръ. Дубина! Пошелъ!
Все это выговорилъ Корфъ такъ сердито, что видно было, какъ онъ на всякомъ срывалъ свою печаль и гн?въ государя.
— A вотъ, ваше превосходительство, я, конечно, малый челов?къ. A вотъ коли мн? его царское величество приказъ такой бы далъ, очистить самую эту площадь, чтобы вотъ къ вечеру на ней не было ни одной щепочки или кирпичика, такъ я бы вотъ сд?лалъ…
— Что? вымолвилъ Корфъ.
— Ну, ну? вымолвилъ Трубецкой.
Только Гольцъ ни слова не вымолвилъ, потому что не понималъ по-русски. Даже столпившіеся и нал?завшіе кругомъ з?ваки, забывъ присутствіе важныхъ сановниковъ, тоже робко отозвались:
— Ну, ну, сказывай, л?шій.
— A вотъ, значитъ, что. Изв?стно, приказъ государя — это первое д?ло. Я скажи, ну ничего, стало быть, не будетъ, а то еще выпорятъ. A царь-батюшка не есть какой, ваше превосходительство, вельможа, у котораго деньгамъ все-таки счетъ есть и какъ ни богатъ, а все жъ деньгамъ конецъ можетъ быть. A государь совс?мъ ино д?ло. Ну, вотъ, стало быть, нехай все это пропадаетъ: и балаганы, и сараи, и кирпичи, и все… Царь-государь отъ этого б?дн?е не будетъ, а народъ стало-быть побогаче будетъ, а царю не въ убытокъ. Вотъ, что я собственно вамъ доложить хот?лъ.
Корфъ слушалъ вс?мъ своимъ существомъ, ему будто чуялось, что Провид?ніе посылаетъ Минина. Но вдругъ увидя, что мужикъ, ничего не сказавъ, кончилъ, Корфъ даже разсвир?п?лъ и началъ ругаться.
— A вотъ что, заговорилъ опять Сеня, — далъ бы такой приказъ государь по всей столиц?: или, братцы-ребята, на площадь, тащи что кому вздумается, я позволилъ. И по сов?сти доложу я вамъ, ваше превосходительство, что въ три часа ничего то-ись тутъ не останется. Ей-Богу, в?рьте слову! И какъ это, къ прим?ру сказать, питерцы-то, весь нашъ братъ, простой челов?къ, какъ приб?житъ сюда, да начнетъ тащить кто что ухватить посп?лъ, такъ ахнуть не усп?ешь, какъ будетъ все чисто. В?домо вамъ: воръ споръ!
Предложеніе это показалось, разум?ется, Корфу и Трубецкому, а зат?мъ переведенное Гольцу, на столько нел?пымъ и глупымъ, что генералы, пожавъ плечами, по?хали по домамъ.
Но всякая д?йствительно великая истина всегда кажется нел?постью при своемъ зарожденіи. И Козьму Минина въ первую минуту нав?рное принялъ народъ за суеслова и болтуна во хм?лю, и Сеню приняли теперь за дурня, что любитъ зря языкомъ чесать, да еще важнымъ господамъ.
Но зат?мъ ц?лый день работала голова Корфа и хотя была плохой почвой для всякаго с?мени и для созр?нія всякаго плода, однако и она къ вечеру стала, хотя еще смутно, понимать, что мужикъ на площади въ н?которомъ род? Христофоръ Колумбъ или монахъ Шварцъ.
Подумавъ еще въ безсонной ночи о мужик? и его словахъ, Корфъ поутру все сообщилъ вс?мъ, кому только могъ. По м?р? того, что онъ разсказывалъ, во вс?хъ головахъ вс?хъ слушателей и въ его собственной голов? вс? бол?е укр?плялось уб?жденіе, что выдумка мужика диво дивное. Посл? полудни генералъ-полицмейстеръ уже см?ло приписывалъ выдумку себ? самому, а въ сумерки, ув?ренный въ сил? своего открытія, скакалъ къ государю доложить о д?л? см?ло и бойко. Корфъ предложилъ государю опов?стить вс?хъ обывателей столицы, указомъ его величества, что все находящееся на площади отдается въ подарокъ вс?мъ и каждому, кто только пожелаетъ придти и взять. Государь ахнулъ, захлопалъ въ ладоши, потомъ похлопалъ Корфа по плечу и чуть не поц?ловалъ.
— Молодецъ! По?зжай! Приказывай!
V
Въ великій четвергъ, чуть св?тъ, н?сколько кучекъ народа собрались на площади, появилось и н?сколько обывательскихъ тел?гъ. Кое-кто и кое-гд? наваливалъ себ? или просто набиралъ въ охапку что кому приглянулось. Но работа эта шла какъ-то вяло и нер?шительно. Каждый думалъ:
«А ну какъ, вдругъ, ахнетъ на тебя кто изъ начальства, да по морд?, или хуже того, по чемъ попало!.. Да въ отв?тъ пойдешь за самоуправство! Сказывалъ будочникъ — указано… Да не ровенъ часъ!..»
Но около полудня сотни, а наконецъ и тысячи обывателей, видя и встр?чая невозбранно идущихъ и ?дущихъ съ площади со всякимъ добромъ, наконецъ, какъ будто уразум?ли вполн? въ чемъ д?ло. И вдругъ темная гудящая туча наплыла и покрыла все пространство площади. Кто и зря забрелъ — тащить началъ. И странный видъ приняла эта площадь. Словно гигантская муравьиная куча, закопошилась она и гуд?ла на всемъ пространств?. Крики, вопли, драка, сумятица и безпорядица огласили столицу.
Корфъ прі?халъ было верхомъ погляд?ть, какъ усп?шно идетъ очистка площади, но не могъ сд?лать и сотни шаговъ среди плотной массы расходившейся черни. На этотъ разъ съ полицмейстеромъ были его два адьютанта верхомъ. Они кричали на народъ, старались очистить начальнику про?здъ въ центръ этого кишащаго муравейника, но народъ, будто опьяненный грабежемъ и дракой, уже не слушалъ никого и не обратилъ на нихъ ни мал?йшаго вниманія.
Корфъ сталъ было кричать на одного м?щанина, который увозилъ ц?лый возъ досокъ и л?зъ прямо на него. Но м?щанинъ, не знавшій полицмейстера, съ раскрасн?вшимся лицомъ, блестящими отъ работы и устали глазами, крикнулъ на всю площадь:
— Уходи съ дороги! A то по цареву указу и тебя съ лошадки сниму, да на возъ.
И онъ прибавилъ, уже хохоча во все горло, н?сколько не идущихъ къ д?лу, но любимыхъ словъ.
Наконецъ, и многіе п?шіе, тащившіе все, что имъ попадало подъ руку, начали кричать на Корфа и его адьютантовъ:
— Уйди!.. Что стали на дорог??!. Чего м?шаетесь!.. Аль поживиться прі?хали? Стыдно-ста, господа офицеры.
Многіе изъ нихъ, конечно, не знали Корфа въ лицо, но т?, которые знали, не ломали шапки, потому что не до того. И только одинъ пожилой мастеровой крикнулъ полицмейстеру:
— У?зжай, родимый, отс?дова, — зашибутъ ненарокомъ. Вишь какой содомъ!
Почти на середин? площади на крыш? небольшого сарайчика, еще несломаннаго, стоялъ руки въ боки, съ шапкой на затылк?, самъ великій изобр?татель, открывшій великую истину, самъ плотникъ Сеня!
Когда до него утромъ дошли слухи, что государь приказалъ подарить все на площади находящееся петербургскимъ обывателямъ и позволилъ разграбленіе, то Сеня вымолвилъ:
— Во какъ, славно! В?стимо, такъ и надо. Инако ничего не под?лаешь.
Но Сен? и на умъ не пришло, что онъ подалъ мысль, которая понравилась государю.
Съ каждымъ часомъ толпа все бол?е и бол?е прибывала на площадь и она начинала уже н?сколько уравниваться. Безчисленные возы тянулись вереницами во вс? концы города, и всякій везъ съ себ? ц?лыя кучи добра, досокъ, кирпича, бревенъ.
Въ сумерки, въ самый разгаръ грабежа, вопли на площади отдавались въ город?, какъ отголосокъ
