страшной бури, и вс? прилегающія бъ площади улицы были запружены и соромъ, растеряннымъ по дорог?, и сломанными тел?гами, и павшими отъ страшной тяжести лошадьми. Въ эту минуту съ Милліонной вы?халъ красивый экипажъ цугомъ и хот?лъ было пробраться вдоль Мойки, чтобы объ?хать площадь. Но волны людскія залили со вс?хъ сторонъ карету и лошадей и, не смотря на крики кучера и форейтора, подвигаться было невозможно. Въ карет? были двое военныхъ. Одинъ изъ нихъ, въ великол?пномъ мундир? со множествомъ орденовъ, былъ важный сановникъ. Горбоносый, съ маленькими злыми глазами, съ тонкими губами, слегка выдающимся впередъ, это былъ челов?къ, все испытавшій въ жизни, пережившій все, что можетъ дать жизнь. Онъ былъ конюхъ, онъ былъ и первый сановникъ въ государств?; на плечахъ его перебывали по очереди и самые блестящіе мундиры, и полуцарскія мантіи подбитыя горностаемъ, и кафтанъ ссыльно-каторжнаго. Въ этомъ самомъ Петербург? онъ былъ десять л?тъ кровопійцей ц?лой громадной страны, и н?сколько милліоновъ людей трепетали при одномъ его имени, считая его искренно исчадіемъ ада. И теперь, посл? долгой двадцатил?тней жизни въ изгнаніи, онъ снова появился въ этомъ город?.
Прі?хавъ наканун? и отдохнувъ съ дороги, онъ въ сумерки съ адьютантомъ своимъ вы?халъ изъ дома и прямо налет?лъ на гудящую площадь и весь этотъ дикій содомъ.
Увидя передъ собой ц?лое волнующееся пестрое море людское, онъ вздрогнулъ и первое чувство, сказавшееся въ немъ, былъ не испугъ, а скор?е злорадство. Ему почудилось, что зд?сь близъ дворца совершается нежданно н?что уже вид?нное имъ. Д?йство народное!.. Но зач?мъ, почему, въ чью пользу? Неужели новому правительству грозитъ опасность?
Но злорадство перваго мгновенія тотчасъ же прошло. Онъ подумалъ о себ?. Всякая перем?на могла вернуть его снова въ ссылку, а теперь онъ только и мечталъ объ одномъ — скор?е выбраться изъ Россіи. Честолюбія въ немъ не было уже и помину; онъ мечталъ теперь о тихой, спокойной жизни посл? длиннаго поприща насилій, преступленій, мести, жертвъ и крови…
Адьютантъ его, молодой челов?къ, посланный къ нему на встр?чу въ Ярославль, н?мецъ родомъ, тоже перепугался въ первое мгновеніе. Онъ высунулся въ окно, глянулъ съ трепетомъ на надвигавшіяся черныя тучи народа, которыя все бол?е окружали экипажъ, и произнесъ дрожащимъ голосомъ:
— Was ist das?
Сановникъ все огляд?лъ и понялъ. Онъ какъ-то подобралъ тонкія губы, фыркнулъ и усм?хнулся злобно.
— Was ist das? — Russland! Россія! вымолвилъ онъ, шипя. — Въ этой дикой земл? всякое бываетъ. Злоба и глупость — вотъ два элемента, изъ которыхъ родилась Россія, два элемента, которые лежатъ въ основ? всякаго русскаго челов?ка. Если уменъ онъ, то негодяй и преступникъ, если же безупречный гражданинъ, то низкая и до глупости безобидная тварь.
И будто отв?чая какой-то тайной мысли своей, онъ прибавилъ:
— Подальше, подальше изъ этой страны!.. Скор?е про?хать границу, поскор?е быть въ Европ?!
Между т?мъ, карета стояла, цугъ лошадей, заливаемый народомъ со вс?хъ сторонъ, нетерп?ливо прыгалъ на м?ст?. Ихъ часто зац?пляли досками и бревнами и передняя пара начала уже бить.
И вдругъ въ этомъ челов?к?, который за мгновеніе назадъ смутился при вид? волнующагося моря людскаго, сказался внезапно прежній пылъ. Прежній адскій огонь вспыхнулъ въ душ?.
Онъ высунулся въ окно и крикнулъ кучеру стегать лошадей и ?хать прямо на толпу, не разбирая ничего. Передній форейторъ пустилъ поводья, хлестнулъ подс?дельную лошадь, кучеръ тоже ударилъ по своимъ, и кони, сильные и породистые, подхватили съ м?ста. Карета съ лошадьми, какъ адская машина, вонзилась въ густую толпу и сразу н?сколько челов?къ очутились подъ копытами и подъ колесами.
A сановникъ, весь высунувшись въ окно, задыхался и былъ пунцовый отъ дикаго чувства, клокотавшаго въ немъ. Казалось, онъ наслаждается…. Но вдругъ раздался страшный ревъ. Десятки голосовъ вскрикнули въ разъ, десятки бревенъ, тучи каменьевъ, градомъ посыпались со вс?хъ сторонъ на карету, на лошадей. Большое бревно взмахнуло въ воздух? передъ лошадью форейтора и лошадь, отъ сильнаго удара въ лобъ, отуманенная, повалилась на земь. Другая рванула въ бокъ и запутала постромки. Еще мгновеніе и эта толпа, разносившая площадь, разнесла бы въ пухъ и прахъ и цугъ коней, и карету, и сидящихъ въ ней.
Но сановникъ быстро отворилъ дверку, выступилъ одной ногой на ступеньку и крикнулъ на толпу повелительнымъ голосомъ:
— Смирно! Не узнали! Забыли! Я герцогъ Биронъ!.. Биронъ, хамы!
Въ мгновеніе толпа стихла и отхлынула отъ кареты. Имя это, каждаго еще въ колыбели заставлявшее трепетать, и теперь заставило почти безсознательно бросить то, что было въ рукахъ, и спасаться…. Старики и пожилые, признавшіе въ лицо страшное исчадіе адово, отшатнулись, творя молитву. Черезъ н?сколько секундъ карета могла уже повернуться на освобожденномъ пространств?. И среди мертваго молчанія направилась она въ Милліонную, чтобы объ?здомъ достигнуть дворца принца.
VI
Графиня Мартарита за посл?дніе дни разцв?ла, какъ пышная роза, и была еще красив?е. За эти дни все ладилось у нея, все удавалось, все начинало сбываться.
Многіе знакомые прі?зжали къ ней, даже т?, которые давно не бывали. Вс? являлись съ распросами: правда ли, что она спасла Орловыхъ, когда никто не могъ этого сд?лать? И если старый брюзга Іоаннъ Іоанновичъ захот?лъ помириться съ внучкой ради личной выгоды, то т?мъ бол?е посторонніе считали нужнымъ скор?е подружиться съ графиней-иноземкой, которая оказалась вдругъ нечаянно и негаданно сильной при двор? личностью.
Никто не зналъ, какимъ образомъ удалось Маргарит? освободить изъ-подъ ареста и выхлопотать прощеніе братьямъ-буянамъ. Помимо Маргариты, только одинъ челов?къ въ Петербург? зналъ, какъ это сд?лалось, но никому не говорилъ. Mapгарита т?мъ паче никому не объясняла ничего, отшучивалась, посм?ивалась. Когда ей намекнули о городскомъ слух?, что она просила лично государя, Маргарита изумилась, но промолчала. A д?ло было очень просто.
Государь когда-то сказалъ дяд? по поводу Орловыхъ:
— Д?лай, какъ знаешь.
Жоржъ д?лалъ все не такъ, какъ зналъ или хот?лъ, а такъ, какъ зналъ или хот?лъ его любимецъ Фленсбургь.
A этотъ небогатый, честолюбивый шлезвигскій уроженецъ, столь долго проживавшій въ ссылк? посл? своей первой страсти, за которую и былъ сосланъ, не встр?тилъ за всю жизнь ни одной женщины, которую бы могъ снова полюбить. Да и не до того было ссыльному! Отъ зари до зари думалъ онъ только объ одномъ: неужели судьба его не изм?нится, неужели, вм?сто того чтобы быть русскимъ Остерманомъ или Минихомъ, онъ умретъ ссыльнымъ н?мцемъ въ маленькомъ городк??
Вызванный недавно государемъ, прощенный и назначенный состоять при Жорж?, Фленсбургъ ожилъ. Честолюбивыя мечты вновь заговорили въ немъ и онъ вид?лъ, что н?которыя уже сбываются… Онъ очутился сразу на пути къ блестящей каррьер?. Уже теперь, хотя и случайно, д?лается въ Петербург? черезъ глупаго Жоржа, вліяющаго на государя, все то, что хочется ему, Фленсбургу. Прибывшій вновь прусскій посланникъ, любимецъ Фридриха, Гольцъ, какъ тонкій дипломатъ, зам?тилъ и понялъ сразу значеніе маленькаго адьютанта не только во дворц? Жоржа, не только въ Петербург?, но и для всей Россіи. И онъ сталъ искать дружбы молодого шлезвигскаго дворянина ради личныхъ ц?лей. Для посланца Фридриха II всякій былъ нуженъ.
Гольцъ не высказывался, держалъ себя сдержанно, почти таинственно, но не дремалъ и работалъ. Онъ плелъ громадную паутину въ которую хот?лъ захватить всю русскую имперію.
Вниманіе Гольца къ Фленсбургу было и лестно ему, и тоже им?ло огромное значеніе для него: оно удвоивало силу и вліяніе адьютанта.
А, между т?мъ, судьба, любящая шутить и играть людьми, заставила этого Остермана, а, быть можетъ, и Бирона въ зародыш?, быть въ свою очередь подъ вліяніемъ и почти совс?мъ въ рукахъ у другого существа.
