Петербург?, начавъ съ офицеровъ полка и ихъ семействъ. Тогда гд?-нибудь да удастся повстр?чать графиню. И онъ началъ знакомиться. Благодаря своей красивой вн?шности, какой-то женственной граціи и скромности, посл?дствій женскаго воспитанія и женской среды, онъ былъ принятъ повсюду ласково и охотно.
Но какъ нарочно вс? семейства, въ которыя появлялся онъ, не им?ли ничего общаго и были незнакомы съ графиней Скабронской. У одной изъ петербургскихъ львицъ она бывала часто, но это была знаменитая Апраксина, пріятельница того же Орлова, а познакомиться ближе съ Орловымъ онъ не могъ. Дядя Квасовъ и слышать объ этомъ не хот?лъ, за его короткій визитъ къ нимъ онъ ц?лую нед?лю бранилъ и попрекалъ племянника.
— Нешто это компанія для тебя? говорилъ Акимъ Акимычъ — Орловы картежники, буяны, головор?зы. Не нын? завтра они въ острог? будутъ.
Чувствуя, что онъ одинъ не добьется ничего, Шепелевъ, видаясь часто съ Державинымъ, единственнымъ своимъ пріятелемъ, р?шился искренно признаться ему во всемъ.
Такой же юноша, какъ и онъ, Державинъ давно зам?тилъ, что ученикъ сталъ плохо учиться по н?мецки, разс?янъ и печаленъ, задумчивъ и бл?денъ. Но Шепелевъ въ своемъ пріятел? не нашелъ никакой поддержки. Державинъ отнесся къ испов?ди пріятеля хладнокровно.
Жизнь Державина была совершенно иная. Онъ бился, какъ рыба объ ледъ. Солдатки перестали заказывать ему свои писули и грамотки и ему снова пришлось, какъ простому рядовому, безъ протекціи, исполнять разныя тяжелыя работы; снова пришлось браться за метлу и лопату, участвовать въ т?хъ партіяхъ, которыя назначались копать канавы по городу и очищать дворы сановниковъ.
Когда Шепелевъ явился однажды въ каморку своего друга снова плакаться о своей судьб?, то нашелъ Державина сидящимъ на своемъ сундучк? съ головой, опущенной на руки.
— Что ты? Или голова болитъ? спросилъ Шепелевъ.
— Да, есть малость, но это не лихъ. A лихъ вотъ что — сломаетъ меня эта жизнь. Не зналъ я, что, над?въ эту аммуницію, попаду въ дворники. Сегодня опять восемь часовъ Фонтанку копали. Спину не разогнешь, руки и ноги — какъ деревянныя, болитъ все, везд?.
Д?йствительно, за это время Державинъ тоже слегка похуд?лъ, но по причинамъ, совершенно противоположнымъ, нежели Шепелевъ.
— Надо это д?ло устроить, выговорилъ Шепелевъ. — Позволь, я попрошу моего дядю. Мало ли тутъ солдатъ, могутъ тебя избавить отъ гоньбы и работы.
Державинъ почему-то очень не любилъ Квасова и, конечно, за глаза и не при Шепелев?, называлъ его «мужикъ-вахлакъ» и именемъ, даннымъ ему ротою: «нашъ л?шій.»
— Н?тъ, Дмитрій Дмитріевичъ, не надо. Авось малое время протяну, а тамъ еще что Богъ дастъ. Вотъ что. Коли ты мн? дов?рился прошлый разъ, то и я въ долгу не останусь и скажу теб? о моемъ тайномъ и сокровенномъ нам?реніи. Я въ голштинцы перехожу.
Державинъ, знавшій въ какомъ общемъ презр?ніи у вс?хъ и какую ненависть возбуждаетъ во вс?хъ пот?шное войско государя, ожидалъ, что пріятель придетъ въ ужасъ. Но Шепелевъ, недавно самъ прі?хавшій въ столицу и занятый сначала воинскими артикулами, а теперь своей красавицей, отнесся къ д?лу иначе.
— Ну что-жъ, вымолвилъ онъ, — хорошее д?ло, ты по-н?мецки лучше н?мца знаешь. Только в?дь голштинцы вс? пьяницы и буяны, да и сказываютъ, они не любятъ русскихъ, которые къ нимъ поступаютъ.
Державинъ передалъ Шепелеву, въ какомъ положеніи находится его д?ло. Старый знакомый, пасторъ Гельтергофъ, об?щался каждый день пригласить его къ себ?, чтобы познакомить съ к?мъ-нибудь изъ ротмейстеровъ голштинскаго войска. Переходъ его посл? этого изъ преображенцевъ въ голштинцы могъ состояться очень легко.
Кром? того, у него еще былъ другой выходъ — знакомство съ Фленсбургомъ, но, къ несчастію, онъ уже два раза былъ у адьютанта принца, но не засталъ его.
— Ну что жъ, все обстоитъ благополучно, вымолвилъ Шепелевъ. — Это не то, что мое д?ло! Мн? хоть помирай!..
— Отчего? воскликнулъ Державинъ.
— Да в?дь знаешь отчего, выговорилъ Шепелевъ, потупляясь.
— Ахъ, эта красотка-то, графиня-то! Эхъ, братъ, вотъ то-то и есть! вздохнулъ Державинъ и закачалъ укоризненно головой. — Вотъ оно что! Всегда такъ-то. И теперь, да и прежде, въ Казани, зам?чалъ я завсегда, какъ вашъ братъ барченокъ, сытый, обутый, од?тый, блажитъ и уродничаетъ. Не сердись на меня, голубчикъ. Я тебя люблю, а все жъ скажу: съ жиру ты б?сишься. Просторная у тебя горница у дяди, столъ готовый, на работы не ходишь, на часы тебя тоже ставятъ разъ въ нед?лю, да и то въ особыя м?ста, къ принцу или какому фельдмаршалу. Вотъ ты отъ нечего д?лать и выискалъ себ? горе! A вотъ съ прим?ру, поломалъ бы ты спину да руки на Фонтанк?, какъ я, такъ бы у тебя графиня-то эта выскочила бы живо изъ головы. Н?тъ, братъ, ужь тутъ не до сновид?ній, какъ спину-то въ постели разогнуть не можешь и спишь, какъ мертвый, дв?надцать часовъ, благодаря этой дворницкой экзерциціи. Что тамъ твои прусскіе артикулы, вотъ наша дворницкіе артикулы съ метелкой въ рукахъ… будутъ помудрен?е фридриховскихъ.
Шепелевъ въ душ? искренно согласился съ пріятелемъ, чувствовалъ, что онъ правъ. Ему стало стыдно и онъ посп?шилъ уйти.
Однако, первой его заботой было переговорить съ дядей, который могъ облегчить судьбу рядового Державина.
Но едва только Шепелевъ заикнулся о своемъ пріятел?, какъ Акимъ Акимычъ началъ браниться:
— И не говори ты мн? про этого хвастунишку, дрянь, выскочку. Вс? у него дураки и нев?жи. Самъ онъ, вишь, все рыло въ пуху, а уже вс? науки произошелъ! И перомъ, и карандашемъ, руками и ногами, писать и рисовать ум?етъ. Вс? у него неучи. Ну вотъ, пускай, мужицкимъ д?ломъ и занимается.
Шепелевъ сталъ было просить дядю, но Квасовъ и слушать не хот?лъ.
— Ни-ни. Ты, порося, ничего не смыслишь. Кого жъ гонять, коли не эдакихъ? Ч?мъ же солдаты хуже его, а орудуютъ и лопаткой, и метелкой. Н?тъ, голубчикъ, это у тебя дворянская кровь говоритъ, а у меня мужицкая. Ты этого не забывай.
— Д?ло не въ этомъ, дядюшка… заикнулся было Шепелевъ.
— Да, не въ этомъ, перебилъ его Квасовъ р?зко, и, понюхавъ табаку съ присвистомъ, прибавилъ:- Главное д?ло въ томъ, что подлецъ — мальчишка. Ухъ, какой подлецъ! И въ тому еще выскочка! Вид?лъ ты, какъ онъ подъ?зжалъ въ тотъ разъ къ колбасникамъ-то нашимъ. И откудова взялся, изъ земли выросъ! Какъ б?съ передъ заутреней, вокругъ Фленсбурга увивался да разсыпался мелкимъ бисеромъ. Н?тъ ужь, братъ, кто по-н?мецки такъ чесать языкомъ ум?етъ, изъ того пути не будетъ. Ни-ни-ни… Не будетъ!! A коли ему у насъ тяжело, пускай въ голштинское войско переходитъ. Тамъ его за н?мецкій хриплюнъ сейчасъ въ капралы произведутъ.
— Коли загоняете работой, такъ, пожалуй, и уйдетъ! сердито вымолвилъ Шепелевъ.
— Ну, ужь тогда онъ мн? не попадайся въ голштинскомъ-то мундир?, закричалъ Квасовъ. — Убью его изъ собственныхъ рукъ. Былъ у насъ въ полку этотъ срамъ, перешелъ уже въ голштинцы твой нареченный зятекъ, Тюфякинъ, да то совс?мъ другое д?ло. Тотъ пріятель пріятеля пріятельницы. A если молодежь начнетъ б?гать изъ россійскихъ полковъ, да д?латься голштинцами, такъ это и св?ту конецъ. И, помолчавъ, Квасовъ прибавилъ ласков?е:- A ты вотъ что, порося, брось-ка этого казанскаго н?мца, что казанскую сироту изъ себя корчитъ. Не ходи къ нему. Этотъ тоже теб? не товарищъ, почитай даже хуже Орловыхъ. Т? головор?зы, но народъ кр?пкій, все-таки россійскіе парни. Вонъ Державинъ-то передъ н?мцемъ лебезитъ да ползаетъ, а Орловы, какіе ни на есть окаянные буяны, и все-таки, правду скажу, они н?мца бьютъ. Дай имъ волю, они его совс?мъ искоренили бы. Ну, и дай имъ Богъ за это здоровья и таланъ.
Квасовъ помолчалъ и, нюхнувъ снова, выговорилъ: — Ты, порося, изъ-подъ маменьки, изъ гн?здышка выпорхнулъ… Ты не знаешь, что такое н?мецъ. A я знаю… Вотъ много в?дь на россійскомъ язык? бранныхъ словъ… A эдакого слова, чтобы н?мца достойно обозвать — н?ту!.. Вотъ теб? Христосъ- Богъ, — н?ту!! Еще не выдумано!!.
