Іоанновичъ.
Маргарита взяла, развернула бумагу, но не поняла въ ней ни слова.
— Что это такое?
— Это дарственная. По сей грамот? — ты влад?тельница вотчины въ триста душъ, кой я теб? об?щалъ. Будешь съ нихъ теперь им?ть оброку бол?е тысячи рублей и до двухъ.
Заставивъ себ? подробно все объяснить и разсказать, Маргарита погляд?ла старику въ лицо добродушно, но печально и зат?мъ вздохнула, опустивъ глаза на бумагу.
Это было сыграно и очень искусно.
«Начинается игра въ кошку и мышку, — подумала она, внутренно см?ясь. Игра въ умную и молодую кошку съ старой и глупой крысой… Давно я ждала этого».
Маргарита взяла бумагу за два края и быстрымъ движеніемъ разорвала ее на четыре части.
— Что ты, что? ахнулъ Скабронскій.
— Уничтожаю то, что для меня обидно…
Изорвавъ бумагу на мелкіе клочки, она бросила ихъ на полъ и быстрымъ движеніемъ перес?ла на диванъ, гд? сид?лъ старикъ.
Взявъ его за об? руки и наклоняясь лицомъ къ его лицу, она быстро заговорила ласково, глядя ему въ глаза.
— Вы добрый, хорошій… Но скажите… Вы думаете, деньги… Деньги! Деньги! Неужели все на св?т? отъ денегъ зависитъ? Вы вотъ богаты, мы раззорены. Мужъ умретъ — мн? еще хуже будетъ, но я не горюю. Я сейчасъ найду мужа, какого пожелаю. И у меня будетъ опять большое состояніе, если я захочу… Но я не того хочу, не того… Не того я хочу!.. И голосъ Маргариты перешелъ въ шепотъ и сталъ дрожать.
— Знаете ли вы, чего я хочу?
— Ну, ну… смущался Іоаннъ Іоанновичъ и отъ голоса красавицы внучки и отъ близости странно- воодушевленнаго красиваго лица.
— Я хочу быть любимой. Любви я хочу. Я этого еще не знавала. Да! Ни разу, никогда. Мужъ меня не любилъ… Вы знаете, какую жизнь онъ велъ всегда. Я была сотая женщина въ его жизни. Онъ на меня смотр?лъ такъ же, какъ и на вс?хъ своихъ прежнихъ наложницъ.
И Маргарита, все бол?е воодушевляясь, заговорила, какъ будто не видя старика, какъ бы забывшись и разсуждая сама съ собой… быстро, страстно, порывисто:
— Мн? все равно, кто онъ будетъ. Нищій, не знатный, старый… уродливый даже, преступный, даже разбойникъ. Мн? все равно… Но тотъ, который меня полюбитъ, какъ я этого хочу… за того я душу отдамъ, хоть на смерть пойду… И это будетъ такъ. Скоро будетъ. Какъ онъ умретъ — я найду этого челов?ка!
И красавица вдругъ вскинула руки на плечи старика и прильнула лицомъ въ нему на грудь. Скабронскій ахнулъ, двинулся… Но въ ту же секунду Маргарита быстро встала, отошла къ окну и, повернувшись спиной въ д?ду, прислонилась лбомъ въ холодному стеклу. Это было ей необходимо, потому что она боялась за свое лицо, боялась, что выдастъ себя и свою игру.
Старисъ сид?лъ, не шелохнувшись на диван?? какъ пришибленный. Ему все еще, какъ въ туман?, чудилась она въ его объятіяхъ. Вм?ст? съ т?мъ, онъ гляд?лъ на клочья изорванной бумаги.
«Блажитъ? Комедіантка! Не даромъ цыганка», — говорила въ немъ его природная подозрительность и дальновидность. Но клочки казенной бумаги будто спорили съ нимъ и сбивали его съ толку.
«Изорвала в?дь… Не взяла… Триста душъ!»
И чрезъ минуту старикъ думалъ:
«Тебя никто не водилъ за носъ за всю жизнь…. Ну, а много ты отъ этого выигралъ? Сидишь вотъ одинъ у себя въ хоромахъ, на сундукахъ съ червонцами, да бережешь, какъ песъ, чужое добро. Да, чужое! Не себ? собралъ. Монахамъ, да хамамъ своимъ собралъ. Подохнешь, они за твой счетъ поликуютъ на св?т?. A брилліанты? На двадцать тысячъ однихъ брилліантовъ накопилъ, когда жену себ? искалъ. И они лежатъ зря! И они на иконы пойдутъ!»…
Прошло еще н?сколько мгновеній. Іоаннъ Іоанновичъ погляд?лъ на внучку и подавилъ въ себ? глубокій вздохъ. Mapгарита слышала его, однако, хотя все также стояла у окна, не двигаясь, не оборачиваясь и припавъ лицомъ въ стеклу.
«Если бъ ей-то… такой красивой, да вс? бы эти брилліанты нац?пить на себя?! Диво! А что если все… Ей все отдать»… вдругъ сказалъ онъ себ? мысленно то, что давно уже будто копошилось на сердц? старика. Въ посл?дніе свои годы дьявола кой-какъ пот?шить! Отдать! Хоть бы даже и за обманъ. Пустъ водитъ меня за носъ. Я в?дь буду отъ того не въ убытк?.
И Скабронскій вдругъ воскликнулъ, какъ бы сп?ша выговорить:
— Маргаритка, иди сюда…. Слушай меня, что я скажу. Да в?дь ты умница! Нечего теб? сказывать! И такъ все поймешь. Поди же. Сядь сюда! Слушай! Когда я собирался жениться, то скупалъ четыре года… Да или же… Сядь!
Маргарита обернулась и подошла съ опущенной головой и со сложенными на груди руками. Лицо ея было черезчуръ сурово и мрачно.
— Я не сяду… Н?тъ. Оставьте меня. У?зжайте! У?зжайте! глухо выговорила она вдругъ. — Лотхенъ! Лотхенъ! вскрикнула она.
— Что ты? изумился Скабронскій.
— Я безумная… Я не знаю, что я д?лаю… Но такъ жить нельзя. В?дь я вдова… Я даже не вдова, а хуже… Вдова свободна, а я н?тъ… Я не ребенокъ и не старуха… Я жить хочу. Поймите! Поймите! A какъ выдти изъ этого положенія! Какъ? горячо говорила Маргарита, наступая на Іоанна Іоанновича. — Любовникъ! Взять его не мудрено. A если онъ меня обезславитъ!.. A вся эта столичная молодежь — хвастуны… Я не хочу им?ть прозвище женщины, которая дурно ведетъ себя… A какъ найти и гд? найти челов?ка, который бы сохранилъ тайну… Ахъ, д?душка, зач?мъ вы мн? не чужой…. Зач?мъ вы… Что я?! Я съ ума схожу… Я сама не знаю, что говорю!
Маргарита вдругъ схватилась руками за голову и выб?жала изъ горницы въ ту гостиную, гд? была ея временная спальня. И слова, и голосъ, и лицо, и движеніе — все дышало искренностью.
Старикъ поднялся задумчивый и смущенный… и сталъ искать по горниц? шляпу свою, которая была уже на голов? его. Чрезъ н?сколько минутъ Іоаннъ Іоанновичъ отъ?зжалъ отъ дому, конечно, не повидавшись съ больнымъ внукомъ.
A горничная была уже у графини и, разинувъ ротъ отъ вниманія, слушала разсказъ ея.
— В?дь пов?рилъ… пов?рилъ?.. A в?дь онъ хитрый, умный онъ, Лотхенъ, очень хитрый, а пов?рилъ! Что значитъ челов?ческое самолюбіе! закончила р?чь графиня.
И кокетка изумлялась и себ?, и старому д?ду…
— Ну, и я тоже искусная актриса. Я даже не ожидала отъ себя… Ну, а все-таки, я боюсь…. прибавила она, помолчавъ.
— Чего? разсм?ялась Лотхенъ.
— Не хватитъ ум?нія довести до конца! Или боюсь… дорого обойдется! Я не шучу, Лотхенъ, прибавила графиня задумчиво.
Лотхенъ перестала см?яться и развела руками.
— Что жъ тутъ д?лать?… сказала она тихо. — За то деньги. И какія деньги?! Куча! Кучи червонцевъ!!
XI
Въ дом? Тюфякиныхъ, стоявшемъ вдали отъ городской суеты, среди пустырей и сугробовъ, было всегда мирно и тихо, но теперь стало точно мертво. Въ обыкновенное время у нихъ бывали гости, но теперь, всл?дствіе великаго поста и, наконецъ приближавшихся дней страстной нед?ли, считалось совершенно неприличнымъ и даже гр?ховнымъ ?здить въ гости. Но если было тихо и мирно въ дом? сиротъ княженъ Тюфякиныхъ, то не было мира и тишины на сердц? какъ у старой опекунши, такъ и у двухъ княженъ. За посл?днее время случилось что-то странное и никто не зналъ даже какъ назвать случившееся. Вс? три обитательницы были печальны и каждая поглощена своей заботой и своимъ горемъ. При этомъ вс?
